Моя Святая Земля (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 28

Кириллу очень хотелось чувствовать себя здесь хорошо, но сердце тревожно стукнуло. Божьи люди ему не понравились. Оба. Даже святой наставник Хуг, которого уважал и любил барон Гектор.

Но Хуг обрадовался так, что даже встал со своего кресла навстречу Кириллу. Он улыбнулся, открывая несколько случайно уцелевших зубов в беззубых дёснах — и улыбка сделала его лицо очень милым. Милый дедушка.

— Здравствуйте, наставник Хуг, — сказал Кирилл.

Хуг тронул его щёку холодными сухими пальцами, погладил волосы, осторожно коснулся руки.

— Благое дитя моё, — ласково прошамкал он, улыбаясь, а в выцветших глазах показались слёзы. — Белый государь… не забыл Господь — и туда тебя невредимым довёл, куда и надлежало. Радость-то какая, Эральд…

Хуг был искренне счастлив. Настоятель, оттаяв лицом, смотрел на Кирилла и прижимал руки к груди, к Божьему глазу. И Кириллу вдруг стало очень страшно по непостижимой для него самого причине.

Он подумал, что прийти сюда было огромной ошибкой. Хотя никто не говорил и не делал ничего плохого.

— Вы меня узнали? — спросил Кирилл севшим голосом.

— Как же тебя не узнать, благое дитя? — продолжал Хуг так же ласково и растроганно. — Как же не узнать, если ты и лицом, и всей статью так схож и с мучеником-отцом твоим, и с бедной твоей матушкой? А я, грешный, ни единого мига не сомневался, что Господь не оставит тебя — ни единого мига… Вся доверенная братия молилась за твоё здравие и благополучное возвращение все твои шестнадцать лет — и вот, дождались, дал Вседержитель дожить до такого счастья…

Настоятель слушал и кивал. Кирилл чувствовал спиной тихое неодобрение Сэдрика, но никак не мог сам себе объяснить, в чём же тут подвох. Хуг казался по-настоящему добрым человеком, а мрачный настоятель был явно рад видеть Кирилла — что же не так?

— Ласково тебя встречает Святая Земля, — негромко сказал настоятель. — Зима-то как нынче тепла — Новогодье было словно Предвесенье… рад твой дом.

— Зима тёплая, — сказал Кирилл. — Но не так уж дома и ласково. У того места на дороге, где дерево свалено, в лесу — убитые люди. Их разбойники убили. Вы ведь можете забрать их тела оттуда, божий человек?

Простые эти слова произвели на обоих монахов сильнейшее впечатление.

— Да! Да! — воскликнул Хуг со слезами. — Не успел ступить на родную землю, как печёшься о бедных душах, благое дитя — всё, как рёк Господь! Брат Олеф, — обратился он к настоятелю, — распорядись. Завтра же помолимся вместе с белым государем за невинно убиенных — и их души прямиком к святому престолу и отправятся. Теперь-то всё, есть кому замолвить слово небесам за нашу землю, грешную и несчастную, слава Тебе, Вседержитель, слава Тебе…

— Вы ведь объясните мне, что делать? — спросил Кирилл, растерявшийся от этих бурных эмоций. Излияния монахов начинали что-то ему напоминать.

— Конечно! Конечно! — закивал Хуг. — Ты быстро всему научишься, благое дитя. Ты — среди братьев, мы тебя защитим от любого зла, от всей скверны мира убережём, стены крепки — а тебе надлежит лишь обратиться душой к Творцу Сущего, что спас тебя и привёл сюда. И всем будет великая радость, а в Святой Земле воцарится свет и добродетельность…

— Мы уже приготовили жильё для тебя, — задушевно сообщил настоятель Олеф. — Братия крепка в вере: все уверовали, что ты явишься в эти святые стены не сегодня, так завтра. Ждали тебя. И я даже распорядился не запирать пока трапезную, чтобы ты смог поесть с дороги…

— И Господь тебя привёл, — подытожил Хуг.

Они оба словно не видели Сэдрика. И Кирилла вдруг осенило.

— Я очень рад вас видеть в добром здравии, наставник Хуг, — сказал он. — Гектор вам верил, это ведь он хотел добраться до вашей обители… И рад с вами познакомиться, настоятель Олеф. Но ведь вы же понимаете, что я не могу остаться в монастыре навсегда, правда? Вы — божье братство, а я человек мирской. Не гожусь, вообще-то… и мне надо что-то делать с адом.

Оба монаха улыбнулись, как малышу, который не понимает простых вещей и капризничает.

— Конечно, благое дитя, — закивал Хуг, — конечно, надо что-то делать с адом. Вот за этим-то тебе и надо тут остаться, воин Божий. Чем же победить ад, как не молитвою? А уж твоей-то…

— Да, — подтвердил Олеф, и его лицо стало серьёзным. — Тебе опасно жить в миру, ты ведь и сам, верно, понимаешь. Те, Другие, шляются по нашей несчастной земле, как по преисподней — тебе надо избежать их грязных лап.

— Я же король, — напомнил Кирилл, ещё на что-то надеясь. — Вы ведь знаете, что я — король.

Хуг снова погладил его по щеке, глядя полными слёз умиления глазами.

— Конечно, благое дитя, конечно, Эральд. Но ты же знаешь, что на троне Святой Земли… исчадье… — прошептал он почти беззвучно. — Тебя мученический венец ждёт, если явишься в мир, предстанешь в столице, на люди…

— Продаст любая грешная душа, — кивнул Олеф. — Люди-то стали — волки ближнему своему…

Кирилл глубоко вдохнул.

— Послушайте, божьи люди, — сказал он. — Я очень вам благодарен за гостеприимство. Мы с вами поужинаем, если угостите, потом я поучусь у вас молитвам — а завтра уйду. В столицу. Потому что я — король, мне надо как-то изменить жизнь в миру. Ваши молитвы быстрее дойдут… ну, и я буду молиться вместе с вами — только в другом месте. Не в монастыре.

— Господь нам не простит, если с тобой случится беда, — сокрушённо сказал Хуг, и слеза всё-таки перелилась и скользнула по пергаментной щеке. — А я, старый грешник, не переживу, умру с горя…

— Нас Господь призвал тебя защищать, — в тоне Олефа вдруг появились твёрдые, чтоб не сказать — металлические нотки. — И мы защитим. Будет ли на то твоя воля — это уж иное дело. Порой людей и против их воли спасают — а спасённые лишь потом понимают, в чём их благо…

— То есть, вы решили меня запереть? — поразился Кирилл.

— Только ради твоего блага, — твёрдо сказал Олеф. Взгляд его сделалось непреклонным, как у полководца. — Ради победы над злом ты должен остаться в живых, благое дитя.

— В вашей обители что, есть нечего? — вдруг подал голос Сэдрик.

Хуг взглянул на него и опечалился ещё больше, а Олеф неприязненно сказал:

— Тебя тут терпят — и молчи, отродье.

— Звучит не слишком благостно, — сказал Кирилл. — А, между тем, Сэдрик — мой друг.

— Ради тебя и твоих слов, благое дитя, его и впустили в обитель, — сказал Олеф. — Но — ты знаешь, с кем связался? Проклятая тварь с адовым клеймом, осквернитель могил, богохульник и богоотступник, мужеложец, одержимый противоестественными страстями — что ему делать рядом с тобой, белый государь?

— Могил Сэдрик при мне не осквернял, Бога не хулил, в противоестественных страстях не замечен, — улыбнулся Кирилл примирительно. — И разве не ваше дело исправлять и прощать грешников?

— Грешников надо отличать от прирождённой нечисти, — печально сказал Хуг. — Тут ничего исправить нельзя, погибшая душа. И тебя погубит, Эральд. Оставь его и всё мирское, Господь с ними — подумай о твоей цели, о…

— О благодати в вашей обители, — сказал Сэдрик. — Что, думаете, он не понимает? Он — находка для вас, да, божьи люди? Вы его постричься заставьте — и порядочек: вся ваша шайка будет на золоте жрать, на золоте спать и гадить тоже на золото…

Хуг отшатнулся, а Олеф потемнел лицом и сделал к Сэдрику угрожающий шаг.

— Неужели драться собрался, монах? — насмешливо спросил Сэдрик.

— Язык тебе на том свете вырвут, отродье, — прошипел Олеф в ярости, которую не мог скрыть. — А лучше бы — на этом!

— Но это правда, — констатировал Кирилл. — То, что говорит Сэдрик — правда. Вы печётесь о благе обители, а что будет со страной — вам, в общем, всё равно. Так?

— Мы печёмся о тебе! — скорбно возразил Хуг, а Олеф уже вовсе не елейным тоном сообщил:

— Ты ведь понимаешь, благое дитя, что мы спасём твою душу и твоё тело, даже если ты по юношеской наивности вздумаешь возражать. А грязную тварь, которой никак не место рядом с тобой, ждёт костёр — и это совершенно справедливо.