Моя Святая Земля (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 5

Множество этих нитей, каких-то верёвок, перечёркивали чужое мутное небо. Пространство над землёй было затянуто ими, как паутиной. Пространство это было огорожено с двух сторон двумя могучими стенами, немыслимо высокими, выше храма, выше ратуши, немыслимо длинными — и в каждой стене светились странным светом десятки окон, а ещё сотни, рядами, были темны, будто за ними задули огонь. Что это? Дома?

Сэдрик стоял на широкой дороге, гладкой, как пол, каменно твёрдой. Он смотрел на неё и не мог понять, чем она вымощена. Не каменные плиты, нет — никаких щелей от стыков. Одна, немыслимо огромная, невероятно длинная каменная плита, ограниченная с двух сторон невысоким бордюром. Сэдрик присел на корточки, потрогал дорогу, взглянул на собственные грязные пальцы.

Внезапно до слуха Сэдрика донесся странный звук, прорезавший смутный ночной гул. Что-то приближающееся, что-то шелестящее, подвывающее, стонущее… Сэдрик напрягся, пытаясь понять, на что похож звук и что он может означать — но не понял: ему не случалось слышать раньше ничего подобного.

А то, воющее, приближалось с удивительной скоростью. Вой превращался в завывание и рев; Сэдрик шарахнулся с дороги в сторону, глядя в желтовато-бурую мглу здешней ночи — и вдруг увидел два горящих глаза на громадной темной туше, стремительно летящей к нему.

Сэдрик замер, прижавшись спиной к холодному столбу. Он даже представить себе не мог, что возможен такой зверь. В том, что приближалось, чувствовалась неживая сметающая сила — и оно было огромным, просто огромным. Сэдрик внутренне сжался, заставляя себя смотреть — и тварь пронеслась мимо. От нее несло тем самым удушливым смрадом, следы которого так надолго оставались в воздухе — из-за которого дышать было тяжело. Красные огни на вздыбленном заду мелькнули и пропали за поворотом.

Не зверь. Не живое. Не мёртвое или поднятое. Механическое. Дару оно было безразлично, его носителю — безопасно. Сэдрик успел заметить бешено вращающиеся колеса, а над ними — стеклянные оконца, к которым вела стальная ступенька. Дальше, за этой, условно говоря, башенкой, в которой мелькнул силуэт человека, на платформе из темного металла крепился обычный фургон из размалеванной грубой ткани. Что двигало повозку — Сэдрик не понял. Чары?

И только сейчас глаза Сэдрика увидели похожие повозки, стоящие у обочины дороги. Покрытые изморозью, они только что казались ему чем-то другим — то ли заиндевевшими валунами, то ли просто грязными сугробами. До этого момента глаза отказывались видеть настолько чуждые явления — а разум не спешил их осмысливать.

Сэдрик подошёл ближе и некоторое время рассматривал одну из повозок, намного меньшего размера. Сквозь стекла виднелись удобные кресла, колесо, укреплённое плашмя, светящиеся полоски на темной и гладкой доске… За передним стеклом на крученом шнурке висела игрушка, веселая зверушка, сшитая из пуговиц и лоскутков — такая простая вещица в таком удивительном месте… Сэдрик некоторое время пытался совместить в сознании ребёнка, играющего тряпичным зверьком, и самодвижущуюся повозку, летящую с безумной скоростью. Нет, подумал он, это не опасно. Это тут всем привычно. Даже малым детям.

Это просто город. Дома. Фонари. Повозки. Город как город. Надо взять себя в руки и искать.

Сэдрик заставил себя сосредоточиться. Почувствовал, как холодно — и Дар поднялся в душе жаркой волной. Но это — обычный способ согреться; что же дальше? Как узнать короля? Как его найти? Что Дару светлый государь? Каково это?

Сэдрик никогда не чувствовал ничего подобного. В храмы его не пускали, а если удавалось проскользнуть, он ощущал перед ликом Творца лишь одиночество и потерянность. Дару было всё равно. Некоторые монахи и святые наставники казались опасными, от них тянуло холодной злобой. Вероятно, если бы Сэдрику пришлось встретиться с каким-нибудь старцем святой жизни, он знал бы, каково Дару рядом с Божьим человеком — но святых старцев он не видал никогда.

Тем более, что сейчас ночь. Король — где бы он ни был — спит. И надо как-то ориентироваться в этом городе, в чужом городе, где всё непонятно.

Что же это за дома? И где у них двери?

Повозки… если такая налетит, то сомнёт и переломает, идти по дороге и попасть под такие колёса рискованнее, чем попасть под копыта лошадей. Вдоль дороги шла полоска жухлой, убитой холодом и заиндевелой травы; Сэдрик пошёл по ней — повозки, скорее всего, ездят по гладкому, ведь трава не тронута колёсами.

Он не представлял, куда идти, и побрёл, куда глаза глядят. Посыпался ледяной дождь со снегом, холод стал совсем нестерпим, Дар причинял боль, как тлеющий уголёк в замёрзшей ладони. Очень хотелось в тепло, но Сэдрик совершенно не представлял себе, где его найти.

Повозки пролетали мимо несколько раз. Сэдрик вздрагивал, слыша их шум, но — инстинктивно, ему уже не было страшно, тем более, что они и впрямь ездили лишь по мощёной дороге. Пробежала собака, и Сэдрик обрадовался, когда её увидел. На перекрёстке дорог расположились маленькие домики, залитые ярким светом. Громадная светящаяся картина с крынкой молока и стопкой дымящихся оладий, приделанная прямо к крыше домика, поразила Сэдрика — но он тут же понял: это вывеска. Трактира или лавки, где продают еду.

Чародейская, но, по здешним меркам, обычная.

Богатство этого города не постигалось рассудком. Лавочник, продающий оладьи, владелец крохотного закутка — разыскал где-то чародея и сумел заплатить достаточно, чтобы тот сделал такую вывеску?

От вида нарисованных оладий рот наполнился слюной. Сэдрик вспомнил, что голоден, что голоден давно, и что денег у него почти нет. А те, что есть — возьмут ли здешние торговцы? А если тут у всех — золотые монеты?

Но дорогу он перешёл и подошёл к лавочке.

Лавочник не должен его сразу гнать. И — он, конечно, не спит, иначе не жёг бы свет.

Лавочка оказалась такой же небывалой, как и всё вокруг. Она была сделана из стекла почти целиком. Через стекло Сэдрик увидел хозяйку в тёплой одежде, читающую маленькую книгу, она не подняла глаз — и Сэдрик снова поразился, на сей раз — уму лавочницы. За стеклом на подставках лежал странный товар. Никаких оладий. Сэдрик рассматривал яркие бутылки и свёртки расписной бумаги, не в силах понять, что это такое. Из закрытых лавочек рядом тянуло чем-то смутно съестным, но свет в них не горел и никого не было.

Сэдрик сглотнул, звякнул медяками в кармане и пошёл прочь.

Он не знал языка, на котором говорили в этом городе, а если бы и знал — что он сказал бы лавочнице-книгочейке?

Уходить далеко от места, где он вошёл в город, Сэдрик не решался. Ему казалось, что король должен был жить где-то поблизости, хоть и не было кругом никакого жилища, подходящего для благого государя. Не может быть, чтобы серые стены с окнами были дворцами.

Обойдя такую стену вокруг, Сэдрик увидел в ней множество дверей, над которыми горели жёлтым светом чародейские огоньки в стеклянных шариках. На дороге, напротив дверей, стояли небольшие повозки. Сэдрик задумался, представляя себе, как разные люди выходят из повозок, идут домой… Там, за дверьми, должны быть лестницы, ведущие наверх… Одинаковые комнаты — раз окна одинаковые…

Сэдрик вдруг отчётливо понял, что ошибается: государь не может здесь жить. Не по чину ему.

Он должен жить, подумал Сэдрик, в красивом доме. Хотя бы — по здешним меркам.

Сэдрик побрёл разыскивать красивый дом, но дома вокруг выглядели довольно однообразно, они были неестественно высоки, напоминали коробки с окнами, и вокруг них росли деревья, нагие, без листвы — и здесь стояла зима. Весь этот мир состоял из похожих друг на друга домов, широких гладких дорог, фонарей, воющих повозок и резкого света. Было очень холодно.

Между тем неспешно наступало утро.

Город просыпался, и просыпались странные звуки. Мимо с ноющим звуком проехала неторопливая повозка с большими окнами — внутри неё горел свет, люди стояли или сидели в креслах.

Люди появились и на улице. Они все были хорошо и тепло одеты, выглядели очень ухоженными и казались сытыми и богатыми. Шли быстро; Сэдрик пронаблюдал, как мужчина сел в маленькую повозку, она заурчала, зажглись жёлтые глаза-фонари — и повозка покатила. Сэдрика привычно не замечали, но инстинктивно обходили по дуге — и это его успокоило.