Ковчег Спасения - Рейнольдс Аластер - Страница 23

• Предыдущая
• 23/189
• Следующая

Клавейн разогнал еще одну плавучую группу деревянных фигурок и обогнул выступающую углом балку. Протиснувшись в соединительное отверстие, он оказался в маленькой камере без окон, освещенной только фонарями, которые бросали розовые и изумрудные блики поверх охряных и желтовато-коричневых пятен, покрывающих стены. Одну от пола до потолка покрывали бесчисленные человеческие лица, вырезанные прямо в стене — их черты были слегка утрированы. Те, что располагались на периферии, похоже, еще находились в процессе доработки и напоминали маски горгулий, вытравленные кислотой. В воздухе витал резкий смолистый запах обрабатываемой древесины.

— Не думаю, что от этого типа будет много толку, — проговорил Клавейн. — Его до сих пор не идентифицировали. Похоже, представитель криминального мира. Мы протралили его и вытащили кое-что из недавних воспоминаний, очень ясных. Наш пленник убивал людей. Не стану углубляться в подробности, но он очень изобретателен, надо отдать ему должное. Напрасно говорят, что свиньи лишены воображения.

— А разве они его имеют? Но есть и другое дело. Я слышала, ты спас женщину?

— О! Забавно. Как быстро распространяются слухи…

Клавейн осекся. Он сам сказал детям про Антуанетту Бакс.

— Она удивилась?

— Понятия не имею. А что, должна была?

Фелка фыркнула. Она плавала в середине комнаты, похожая на раздувшуюся планету в окружении аккуратных деревянных лун. Сейчас на ней была мешковатая рабочая одежда коричневого цвета. Не меньше дюжины незаконченных поделок болтались вокруг ее талии, на нейлоновых лесках. На других лесках висели инструменты для резьбы по дереву — от примитивных сверл и напильников до лазеров и миниатюрных роботов, способных проделывать в древесине извилистые ходы.

— Думаю, она ожидала, что ее убьют. Или, в крайнем случае, заставят Присоединиться.

— Кажется, тебя расстроил тот факт, что нас боятся и ненавидят.

— Это наводит на размышления.

Фелка вздохнула, словно они уже сто раз обсуждали эту тему.

— Как долго мы знаем друг друга, Клавейн?

— Полагаю, дольше, чем кто бы то ни было.

— Да. И большую часть этого времени ты был солдатом. Хотя и не всегда воевал. В душе ты всегда остаешься солдатом.

Фелка подтянула за леску одну из своих поделок и одним глазом посмотрела на Клавейна сквозь деревянное кружево. Он покачал головой.

— Возможно, ты права.

Фелка прикусила нижнюю губу и, уцепившись за более толстую леску, поплыла к стене. Инструменты и поделки, висящие у нее на поясе, плыли за ней, точно суетливая свита, со стуком сталкиваясь друг с другом.

Она занялась приготовлением чая для Клавейна.

— Тебе не понадобилось трогать мое лицо, когда я вошел, — заметил Клавейн. — Это можно считать хорошим знаком?

— В каком смысле?

— Я подумал, что ты начинаешь делать успехи. Ты начинаешь лучше различать лица.

— Нет. Ты разве не заметил стену лиц, когда вошел?

— Наверное, ты закончила их недавно.

— Когда приходит кто-то, и я не уверена, что его знаю, я ощупываю его лицо кончиками пальцев, изучаю. Потом сравниваю свои ощущения с лицами на стенах, пока не нахожу подходящее. Тогда я могу без запинки назвать имя. Конечно, мне приходится добавлять новые лица… Для одних нужно меньше деталей, для других — больше.

— А я?

— У тебя борода, Клавейн. И много морщин. И тонкие белые волосы. Тебя трудно не узнать тебя, правда? Ты не такой, как все.

Она протянула ему кружку, и Клавейн глотнул обжигающего чая:

— Не думаю, что стану отрицать.

Он смотрел на Фелку, собрав всю беспристрастность, на какую был способен. Он сравнивал ее нынешнюю с воспоминаниями о том, какой она была до отлета «Ночной Тени». Прошло всего лишь несколько недель, однако Фелка, судя по всему, стала более замкнутой, отгороженной от мира. Она говорила о посетителях, но Клавейн сильно подозревал, что их было не так уж много.

— Клавейн?

— Обещай мне кое-что, Фелка.

Он подождал, пока она не повернулась. Ее черные волосы, такие же длинные, как у Галианы, спутались и засалились. В уголках глаз скопились шарики беловатой слизи, словно она только что проснулась; бледно-зеленые, почти нефритовые радужки резко контрастировали с белками, которые казались розовыми из-за кровавых прожилок. Кожа под глазами опухла и стала голубоватой. Как и Клавейн, она нуждалась в сне, что было необычно для Объединившихся.

— Что тебе пообещать, Клавейн?

— Если… когда… станет слишком плохо… Дашь мне знать, хорошо?

— Зачем?

— Ты же знаешь, я всегда пытался делать для тебя все, что мог — согласна? Тем более сейчас, когда Галианы нет среди нас.

Натертые глаза Фелки изучали его.

— Ты всегда делал все, что мог, Клавейн. Но ты не можешь помочь такой, как я. Ты не можешь сотворить чудо.

Он грустно кивнул головой.

Фелка была не такой, как другие Объединившиеся. Клавейн встретил ее во время второго визита на Марс, в Гнездо Галианы. В результате прерванного эксперимента по пренатальному [15] воздействию на мозговые структуры она выросла не вполне нормальным ребенком. Она не просто не могла узнавать людей в лицо — она была вообще не способна общаться с окружающими. Все, что происходило в ее внутреннем мире, вращалось вокруг одной бесконечной всепоглощающей игры.

Поселение Галианы было окружено гигантским сооружением, известным как Великая Марсианская Стена — неудачный проект программы терраформирования, прерванной из-за войны. Но Стена не падала. В ходе своей игры Фелка каким-то образом активировала ее механизмы самовосстановления — бесконечный запутанный процесс обнаружения повреждений и перераспределения бесценных ресурсов. Организм этого двухсоткилометрового сооружения был, по большому счету, не менее сложен, чем человеческий, но Фелке удавалось контролировать деятельность всех его систем, вплоть до мельчайших «клеточек». Она не давала стене разрушаться и делала это лучше, чем любой компьютер.

Ее способность решать сложнейшие задачи была поистине изумительной.

Когда во время последней атаки бывших товарищей Клавейна — Коалиции Сторонников Чистоты Нервной системы — Стена пала, Галиана, Фелка и сам Клавейн были вынуждены покинуть Гнездо. Галиана убеждала его не брать Фелку с собой, предупреждая, что без своей Стены та будет чувствовать себя так, словно у нее отняли что-то очень важное — и это намного хуже смерти. Но Клавейн не послушался. Он был уверен, что девочке необходимо дать шанс. В мире должно существовать что-то, способное заменить ей Стену.

Он не ошибся. Но прошли годы, прежде чем его предвидение подтвердилось.

Правильнее было бы сказать «века». Спустя четыреста лет — хотя ни одно из этих столетий не воспринималось больше, чем просто век субъективного времени — Фелке помогли обрести нынешнее шаткое положение сознания. Тончайшие, деликатные неврологические манипуляции вернули ей некоторые функции мозга из тех, что были уничтожены во время внутриутробного вмешательства: речь и зачаточное ощущение того, что окружающие люди — не просто живые автоматы. Некоторые попытки усугубили ситуацию, некоторые закончились провалом — например, Фелка так и не научилась различать лица. Однако успех искупал все неудачи. Фелка нашла множество удивительных вещей, которыми могла занять свой ум, и во время долгих межзвездных экспедиций чувствовала себя счастливей, чем когда-либо раньше. Каждый новый мир предлагал ей неимоверно трудную головоломку.

Однако в конце концов она решила вернуться домой. Они с Галианой не держали зла друг на друга. Просто появилось ощущение, что настало время обобщить и упорядочить те знания, которых накопилось так много. И лучшим местом для этого оказалось Материнское Гнездо с его богатейшими аналитическими ресурсами.

Но, вернувшись, Фелка обнаружила, что Материнское Гнездо оказалось втянутым в войну. Вскоре Клавейн отправился сражаться с Демархистами, и Фелка поняла, что расшифровка данных ее экспедиции перестало быть главной задачей.

• Предыдущая
• 23/189
• Следующая