Злой волк - Нойхаус Heлe - Страница 85
- Предыдущая
- 85/109
- Следующая
Пия верила ему. Ловушку подставили не только осведомителю Эрику Лессингу, но и Бенке. Он был пешкой, которую принесли в жертву в грязной игре власть имущих, для которых человеческая жизнь не имеет никакой ценности.
– Кто был вместе с тобой во дворе? – спросил Кристиан.
Франк Бенке фыркнул. Он неуверенной походкой прошел мимо Пии и плюхнулся на диван. Она смотрела на него сверху вниз. Несмотря на то, что он ей сказал, она не испытывала никакой злобы, а лишь глубокое сочувствие.
– Вы хотите знать, кто был со мной во дворе? – пролепетал он, чуть прикрыв глаза. – Да? Вы хотите знать, кто сказал мне: «Черт возьми, мое служебное оружие в машине?» Я скажу вам. Да, я скажу вам. Потому что мне на это наплевать. Она здорово меня одурачила, эта холодная, как лед, шалава! И после этого она мне угрожала. Если я когда-нибудь скажу об этом хоть слово, я не смогу больше спокойно жить.
Он издал непонятный звук – нечто среднее между смехом и рыданием и ударил ладонью по спинке дивана.
– Я и так не живу больше спокойно после всего случившегося. За тридцать секунд вся моя жизнь превратилась в ничто. Я застрелил коллегу! А вы знаете почему? Потому что мне приказала эта проклятая баба.
– Кто, Франк? – переспросил Кристиан, хотя и он, и Пия уже это поняли.
– Энгель. – Франк Бенке приподнялся, его лицо перекосилось от ненависти и горечи. – Советник по уголовным делам доктор Николя Энгель.
Было 23.48. Уже больше двадцати четырех часов он не видел ни одной человеческой души, не слышал никаких звуков, кроме изнурительного писка, который издавал вентилятор за обнесенным решеткой щитком под потолком камеры. Вероятно, это являлось единственным устройством для притока воздуха, так как в камере не было ни окон, ни световой шахты. Единственным источником света была пропыленная 25-ваттная лампа накаливания на потолке, для которой не был предусмотрен выключатель. В камере стоял запах запустения, затхлости и сырости – типичный запах, царящий в подвалах.
Килиан Ротемунд лежал на узких нарах, скрестив руки за головой и уставившись в покрытую ржавчиной металлическую дверь, которая в действительности была значительно более прочной, чем казалось. При задержании он был спокоен, но постепенно страх стал расползаться по его телу. Он понимал, что находится не в тюрьме голландской полиции. Но тогда где? Кто были эти люди в черной одежде и масках, которые его задержали на перроне? Почему они держат его в этой дыре? Откуда им вообще стало известно, что он в Амстердаме? Может быть, что-то рассказала Леония перед тем, как ее приковали к стулу и заклеили ей рот?
В последний раз он съел два куска пирога, и теперь у него сильно урчало в животе. Он глотками пил тепловатую воду, потому что понятия не имел, на сколько ему надо ее растянуть. У него отобрали ремень и шнурки, хотя в этом помещении с высокими гладкими стенами не было ничего, на чем он мог бы повеситься. По крайней мере, ему оставили хотя бы часы.
Килиан Ротемунд закрыл глаза и заставил себя переключить свои мысли с дурно пахнущей тюрьмы на приятные воспоминания. Ханна! В ту секунду, когда их взгляды впервые встретились, произошло что-то, чего он до сих пор ни разу не испытывал. Он уже видел ее по телевизору, но в действительности она оказалась совсем другой. В тот вечер на ее лице не было макияжа, ее волосы были стянуты в простой узел, но в ней чувствовалась невероятная притягательная сила, которая его пленила.
Леония терпеть не могла Ханну. Предложение Бернда – с помощью Ханны Херцманн предать гласности историю об ужасной судьбе Михаэлы – ей вообще не понравилось. Якобы она высокомерна, заносчива, эгоистична, без искры сопереживания.
Ничто из этого не соответствовало действительности.
Килиан ничего не скрывал от Ханны. Он был откровенен и честен по отношению к ней, даже рискуя вызвать ее недоверие. Но она верила ему. Очень быстро между ними возникло глубокое доверие. Интонация и обстоятельность ее мейлов изменились, и первоначальное притяжение сменилось симпатией. Еще никогда Килиан ни с кем не разговаривал по телефону в течение полутора часов, но с Ханной это не было редкостью. Через две недели он понял, что для него это было больше, чем простая влюбленность. Благодаря Ханне он вновь почувствовал себя человеком. Ее твердое убеждение в том, что все опять будет хорошо, что с ее помощью он вновь реабилитирует себя и вернется к нормальной жизни, придало ему силу, которую он, как ему казалось, навсегда потерял. Киаре не нужно будет больше тайно приходить к нему в кемпинг, возможно, скоро он совершенно официально вновь сможет видеть своих детей.
Он глубоко вздохнул. Его тоска по голосу Ханны, ее непринужденному смеху, ее теплому мягкому телу рядом с ним смешалась с сильной тревогой. Как хотелось бы ему сейчас быть с ней, утешить ее! Именно сейчас, когда все, казалось бы, изменилось к лучшему, судьба опять безжалостно нанесла удар. Был ли он виновен в том, что на Ханну напали? Беспокойство, страх и беспомощность, на которые он был обречен, сменились отчаянием. Неожиданно он услышал какой-то шум. Он выпрямился и прислушался. И действительно: это были приближающиеся шаги. Ключ в замке повернулся. Он встал с нар, сжал руки в кулаки и внутренне приготовился ко всему, что могло произойти. Отчаяние исчезло. Ему было все равно, что они сейчас с ним сделают, он это вынесет, потому что он хочет увидеть своих детей. И Ханну.
– Тебе не нравится?
Кристоф сидел напротив нее за кухонным столом и наблюдал, как она туда-сюда передвигала лежавшую на тарелке еду. Рататуй с рисом был вкусным, но желудок Пии словно сдавило.
– Что ты, конечно, нравится. Но у меня что-то нет аппетита. – Пия положила прибор и тяжело вздохнула.
Визит к Франку привел ее в шок, от которого она еще не пришла в себя, и она знала, что от того, что она только что пережила, ей полностью никогда не удастся избавиться. Франк и она не были друзьями. Во время их совместной работы в отделе К2 в Хофхайме он вел себя не по-товарищески и вечно был чем-то недоволен. Он перекладывал на нее и других коллег бо?льшую часть работы, обижал и задевал каждого, кто пытался быть с ним любезным. Как и все остальные, она через некоторое время стала считать его придурком. Тем тяжелее было сознание того, как несправедлива она была к нему, так как в принципе он был всего лишь жертвой. Его использовали и бросили, подорвав его психику и его совесть, а вместе с тем и всю его жизнь. И хотя Франк так часто ее оскорблял и обижал, посвященность в трагедию человека, которая в течение нескольких лет разыгрывалась перед ее глазами, оставила в ней особое чувство горечи.
– Ты хочешь об этом поговорить? – спросил Кристоф. В его темных глазах была озабоченность. Он уже давно и хорошо знал ее, чтобы суметь понять, погрузилась ли она просто в свои мысли и после напряженного дня ей нужно немного покоя, или определенные события действительно затронули ее душу. Отсутствие аппетита было поводом для серьезной тревоги, потому что Пия практически в любой жизненной ситуации не отказывалась от еды.
– Не сейчас. – Она облокотилась на стол и стала большим и указательным пальцами массировать переносицу. – Я совершенно не знаю, что мне вообще делать. Боже мой, все это просто какая-то катастрофа!
Давно ее ничто так не потрясало, как то, что она узнала только что в этой производящей удручающее впечатление квартире, это она осознавала. Они с Кристианом договорились пока ни с кем не говорить о том, что сказал им Франк, но в то же время четко понимали, что необходимо что-то предпринять, сейчас, когда они узнали, что тогда произошло.
Кристоф ничего не говорил, ни на чем не настаивал. Он никогда этого не делал. Он встал, коснулся рукой ее плеча и начал убирать со стола.
– Оставь, я сама уберу, – зевнула Пия, но он только усмехнулся.
– Знаешь что, дорогая, – предложил он, – иди лучше в душ, а потом мы еще выпьем вместе по бокалу вина.
- Предыдущая
- 85/109
- Следующая
