Вокруг света по меридиану - Файнс Ранульф - Страница 90

• Предыдущая
• 90/114
• Следующая

Пока я занимался обустройством, Чарли отчаянно боролся за свою руку, размахивая ей из стороны в сторону, стараясь загнать хоть немного крови в свои побелевшие пальцы. Когда примус был приведен в действие, мы свалили кучей в укрытие все имеющееся у нас снаряжение и Чарли принялся осуществлять чудесный, но болезненный процесс «восстановления» своих пальцев.

За ночь температура упала до — 40 °C.

Мы никак не могли втиснуться вдвоем в спальный мешок Чарли, но к нему прилагался внешний водонепроницаемый чехол и внутренняя матерчатая подкладка. То и другое Чарли отдал мне, и это помогло хоть как-то согреться. В ту ночь пришлось громко стучать зубами, и примерно в середине ее я не выдержал и приготовил чашку кофе.

Лицо Чарли было обращено ко мне в сумрачном свете свечи, стоявшей между нами, и было похоже на лик голого черепа.

«Ты выглядишь чуть ли не мертвецом», — сказал я ему.

«Благодарю. У тебя тоже не слишком здоровый вид».

Я совершил глупейшую ошибку, и мы оба понимали это. В порыве ускорить продвижение на север, невзирая ни на что, я потерял драгоценнейшее снаряжение и чуть было не лишил пальцев Чарли. С тех пор как мы расстались с побережьем, я записывал состояние льда, количество и величину разводий, параметры главных гребней сжатия и приблизительный возраст ледяных полей. Все мои записи утонули вместе с фотографией Джинни, личными вещами и запасной одеждой. Были потеряны также контейнер с непромокаемым костюмом и два единственных предмета, с которыми я не расставался во время всего пути с начала путешествия, — Гномик Буззард и фарфоровая мышка Эдди Пайка.

И тем не менее мы оба были живы и не стали дальше от нашей цели. Дела у нас обстояли значительно лучше, чем у того эскимосского охотника из Туле, историю которого нам рассказали. Он провалился под лед вместе со своими нартами. В ту же ночь спасатели нашли это место, их привлек вой собак. Луна освещала пространство мелкобитого льда, где он сопротивлялся судьбе последний раз в жизни. Его тело извлекли с помощью кошки: пальцы с сорванными ногтями доказывали, как отчаянно он цеплялся за льдины, стараясь выкарабкаться.

В полночь с помощью небольшого радиопередатчика, который работал не хуже, несмотря на краткое погружение в ледяную воду, я связался с Джинни согласно расписанию экстренного вызова. Как обычно, она оказалась на приеме, и ей удалось поймать мой слабый голос в эфире, несмотря на трескотню атмосферных помех и постороннюю морзянку.

Ее голос был как всегда спокоен, но в нем звучала тревога, когда я рассказал о нашем положении. Так как все запасное оборудование и снаряжение погибли в огне, я опасался солидной задержки. Но Джинни сказала, что рядом с гаражом стоят нарты со штатным грузом, которыми пользовался еще Олли. Джинни обещала нам доставить как можно скорее эти нарты, мотонарты «скиду», которыми мы пользовались для поездок по базе, и палатку, принадлежавшую киногруппе.

«Но если ты утопишь и это, — добавила она, — ничего больше не останется, сгорели даже наши лыжи».

Как только погода прояснилась, Карл вылетел к нам, нашел ровную площадку в полумиле от места несчастного случая, где и приземлился. Не думаю, что найдется много летчиков, которые согласились бы счесть такую площадку посадочной полосой.

Во время обратного полета на остров Элсмир Карл предупредил нас, что лед повсюду взломан. По его словам: «Обширные пространства открытой воды».

Скорость ветра упала до восемнадцати узлов, и новая порция тумана заклубилась над нашими головами, испортив мне всю навигацию и замедлив наше продвижение, сведя его чуть ли не к топтанию на месте. Я насчитал семь широких разводий, покрытых серой ледяной кашей, которая колебалась под мотонартами и расступалась под полозьями более тяжелых нарт. Мы форсировали разводья в разных местах и на максимальной скорости, волоча за собой нарты буквально «на плаву» на двух длинных страховочных концах, что было безопасней для мотонарт и самих водителей.

Торосы достигали в среднем высоты трех-четырех метров, некоторые — семи-восьми метров, их было один-два на километр. Между ними лежали поля мелкобитого льда, по поверхности которых в разных направлениях змеились трещины и разбегались коридоры, позволявшие нам иногда продвигаться безостановочно, не прибегая к ледорубам, как это было южнее.

16 марта мы проснулись под вой сорокаузлового ветра, который ударял в палатку, стряхивая иней нам на лица и спальные мешки (на которых иней быстро таял). Почти в «молоке» мы продолжили путь на север. Не было даже признаков появления солнца, и я принял поправку компаса порядка 92° и надеялся на удачу. Температура резко подскочила до — 6°, что беспрецедентно для этого времени года и было зловещим признаком. К вечеру ситуация напоминала пруд с лилиями — мы перепрыгивали с одного плавающего ледяного листа на другой. Сильный западный ветер, к счастью, сгонял блины вместе, и всегда находились точки соприкосновения. Если таких точек не было, мы меняли направление движения и старались отыскать такое место. Нам волей-неволей пришлось заметно отклоняться то на восток, то на запад и много работать ледорубом, чтобы соорудить мосты.

Незадолго до наступления сумерек нам так и не удалось навести мост через полынью шириной метра четыре, а когда мы попытались уйти с поля тем же путем, которым прибыли, то обнаружили, что наши следы упираются уже в новый канал, который расширялся у нас на глазах. Поэтому мы разбили лагерь посреди нашего плавучего острова. Я взобрался на девятиметровую гору льда и осмотрелся. Вокруг нас были полыньи. Пока мы устанавливали палатку, ветер усилился до пятидесяти узлов, и к вою воздушной стихии присоединился грохот ломающегося льда. Нам обоим было известно, что отдельные небольшие поля подвержены ломке, и не только тогда, когда их соседи покрупнее, весом в миллионы тонн, начинают напирать на них, но и оттого, что при горизонтальном движении воды ледяные поля изгибаются, вызывая напряжение в естественных трещинах. Сон так и не шел ко мне в ту ночь.

Во время одного из кратких радиоконтактов Джинни предупредила меня, что пресса дома, в Англии, находит удовольствие в том, что занимается подсчетом наших задержек. Я попытался изменить свое отношение к делу. Отныне я забуду о том, что многие другие экспедиции вступили в гонку с нами, забуду даже о норвежцах. Я не стану больше подгонять ни себя, ни Чарли. Теперь я постараюсь экономить силы изо дня в день и сконцентрируюсь на достижении более отдаленной по времени цели — достичь судна прежде, чем сформируется зимний лед, то есть в октябре. Таким способом можно избежать сулящих еще большую опасность провалов, которые приводят лишь к тому, что в Лондоне начинают громко жужжать осиные гнезда прессы, а их назойливость заставит некоторых наших спонсоров пересмотреть свое отношение к нам.

Весь день 17 марта мы были отрезаны, и новая трещина вскрылась метрах в двадцати от палатки. Хотя это случилось беззвучно, мы оба ощутили внезапную перемену температуры, когда теплая воздушная струя возникла из «расстегнутого» рядом с палаткой моря. Затем температура понизилась до -26°, а ветер остановился на пятидесяти двух узлах [46]. Главная полынья к северу от нас превратилась теперь в настоящую реку шириной примерно метров двенадцать, покрытую рябью. В таких условиях заснуть, может быть, и нетрудно людям, лишенным воображения, но для более впечатлительных натур таблетка снотворного явилась единственным средством заполучить хоть немного столь желанного забытья. Грохот и вибрация льда были на самом деле впечатляющими, как только он приходил в движение. Мы воздержались от приема снотворного только потому, что побочный эффект его применения заключается в снижении бдительности и реакции в дневное время. Шумы от разломов и сдавливания льда были весьма разнообразны, но самыми-самыми, вызывающими чуть ли не трепет благоговения, были гул и скрипы. Подобно волынкам и литаврам приближающейся вражеской армии, отдаленный грохот и треск ледяных полей становились все громче и ближе час за часом, и это было невозможно игнорировать. Менее значительные звуки тоже вызвали мурашки на спинах слушателей, притаившихся в палатке. После многих часов тишины неожиданно резкие трели или неприятные скрипичные звуки зазвучали у нас непосредственно под «подушкой» (мы лежали на льду, подстелив тонкие изолирующие коврики), и это приводило нас в замешательство, мы были готовы к паническому бегству, начать которое нам мешали лишь застегнутые молнии наших спальных мешков. Лед под нами словно превратился в огромный резонатор, доводивший до барабанных перепонок даже малейшие нюансы звучания этого оркестра, чтобы мы могли оценить каждую, даже слабейшую ноту и удивляться ей.

• Предыдущая
• 90/114
• Следующая