Вокруг света по меридиану - Файнс Ранульф - Страница 92
- Предыдущая
- 92/114
- Следующая
21 марта позывные Джинни были настолько слабыми, что я едва уловил их. Моя антенна была настроена на 4982 мегагерца, возможно слишком низко, но я не стал перенастраиваться, потому что обычно это приводит к неразберихе. Я продолжал держаться волны Джинни. Она сообщила, что команда норвежцев нуждается в горючем, и вызвала зафрахтованный самолет, снабженный тундровым шасси. Решив, что поверхность льда достаточно прочна, летчик посадил машину, а потом не мог взлететь. Один из членов экипажа получил сильное обморожение. После двухсуточной задержки другой «Оттер» привез запасные лыжи и, буквально говоря, спас первый самолет. Карла призвали на помощь, чтобы обнаружить лагерь норвежцев. Он-то и заметил их и навел второй самолет. Позднее у норвежцев кончился керосин, и Карл сбросил им немного из наших запасов. Все это сильно задержало их, и двое желали выйти из игры.
Джинни сообщила также, что команда французов перессорилась еще во время подготовки к выступлению на своей базе в Гренландии. В результате в их рядах произошел раскол, и все они вернулись самолетом во Францию.
Меня поразило то обстоятельство, что лидер французской команды отбирал членов экспедиции с помощью экспертов. Кто же стал источником стольких хлопот — врач, механик, штурман, радиооператор, пара научных сотрудников, фотограф или вообще киногруппа? Короче говоря, сборище примадонн и подходящие обстоятельства для разгула междуусобицы.
Время от времени наша экспедиция тоже страдала от отсутствия специалистов, но, по моему разумению, это было меньшее зло. Не говоря уже о проблеме примадонн, опыт прошлых экспедиций научил меня, что это в порядке вещей, когда фотографы, репортеры или киногруппа вообще склонны искать приключений там, где их нет, и разногласия, особенно между лидером и членами команды, — хорошая основа для развала. К счастью для меня, все разговоры у меня за спиной и сплетни Брина Кемпбелла и его киногруппы в течение трех лет были сведены до минимума. Мне очень повезло заполучить именно этих людей, поскольку с профессиональной точки зрения им не было равных.
22 марта, опасаясь, что за сутки дрейфа нас унесло слишком далеко на восток, где была еще более неблагоприятная обстановка, я стал держать на 15° западнее.
У Чарли оборвался стартерный тросик, поэтому ему пришлось ни на минуту не останавливать мотор своего «скиду» весь день. Было необычно холодно, а застежка-молния на моей куртке полетела к черту. Я воспользовался обрывком веревки вместо ремня, но в течение дня ощущал серьезную потерю тепла.
В ту ночь я совсем не спал, так как кровь на моем подбородке пульсировала в ритме там-тама. У нас не осталось мази с антибиотиками, поэтому я стал прикладывать мазь, которой пользовал себя от геморроя. Чарли это очень позабавило.
«Хм! Геморрой на бороде», — с удовольствием повторял он. К счастью, мы оба обладали странным чувством юмора.
Затем наступил первый удачный день: двадцать четыре километра за восемь часов, хотя не все эти километры были направлены строго на север. Наконец нас остановил гребень высотой до семи метров, шириной метров 200, который тянулся с запада на восток до самого горизонта. Мы вскарабкались на эту стену и сошлись во мнении, что если ее форсировать, то нам придется работать ледорубом весь день.
Оставив нарты, мы поехали на восток, пробираясь в лабиринте высоченных, напоминающих скульптуры ледяных глыб, и через полтора километра нашим глазам открылось удивительное зрелище. По-видимому, подобное чувство испытали евреи, когда Красное море расступилось перед ними. Каким-то непостижимым образом пара акров ледяного поля толщиной метр с небольшим по прихоти каких-то неведомых сил были приподняты на шесть — девять метров вверх и остались там целехонькими, образовав готовое шоссе поверх барьера. Часа два мы молотили ледорубами, чтобы соорудить скат для спуска по другую сторону стены. Ледоруб выскользнул у меня из рук и просек бахилу, но, не почувствовав боли, я сделал вывод, что внутренний сапог спас мне палец. Пробившись обратно к нартам, истекая потом, мы поставили палатку и вскоре принялись за дегидрированное мясо. Ледяное поле, на котором мы встали, было очень молодое — вода, образовавшаяся при растапливании льда на примусе, получилась очень соленой. Чарли взглянул на мою ногу. Острие ледоруба все же разрубило ноготь на большом пальце и вошло глубоко в плоть, но крови было немного, и Чарли перевязал поврежденное место марлей, положив пластырь, намазав предварительно всеисцеляющей мазью от геморроя.
Последовал еще один удачный день. К утру мой подбородок раздулся до размера мячика для игры в гольф, поэтому Чарли заставил меня принять таблетки антибиотика широкого спектра бактрим. Смазав больное место все той же мазью от геморроя, приложив пластырь и поверх — кусочек ткани, я обвязал себе лицо эластичным лечебным чулком и стал выглядеть так, будто у меня болели зубы. Затем я надел две лицевые маски. Но когда мы отъехали километров на тридцать от лагеря, маски стали смерзаться, потому что от ноздрей до подбородка у меня снова стал скапливаться лед. Все неудобства долгого путешествия против ветра, скорость которого достигала в среднем восемнадцати узлов при — 40 °C, компенсировались тем, что холод был все же нашим союзником.
В середине дня мы остановились перед барьером высотой до четырех с половиной метров и стали пробиваться сквозь него с помощью ледорубов и лопаты. Неожиданно Чарли схватил меня за руку:
«Слушай!»
Скрежет, писк и жалобные стоны (словно работала бетономешалка) доносились со стороны ледяной стены, и, несмотря на ярчайшее солнце, мы, как зачарованные, стали наблюдать, как голубоватые глыбы льда размером с небольшое бунгало выпирало из середины стены и обрушивало вниз. На самом поле появились трещины, и зеленоватая вода выступила на его поверхности у подножия подвижной стены. Ветра почти не было, однако титанические разрушительные силы были за работой, легко ломая и перемещая огромные глыбы. Всеобщее мнение о том, что гребни возникают в результате сжатия замерзших разводий, а не от взаимодействия краев двух главных полей, не вяжется с действительностью, если судить по той картине, которую мы видели.
Так как возможности для обхода не было, так же как и смысла ждать, когда прекратится подвижка, мы энергично, но соблюдая осторожность, чтобы не оказаться раздавленными, принялись обрабатывать глыбы несмотря на то, что они скользили и падали. За несколько минут до «формирования» подвижка прекратилась, и наступила абсолютная тишина.
Днем снова поднялся ветер, и Чарли обморозил переносицу, а у меня прихватило веко. Я выбирал направления почти по наитию, потому что солнце почти не появлялось. Я сообразовывался с направлением гребней сжатия, ветром или просто правил на источник света. Уолли Херберт сказал мне однажды:
Важно, чтобы вы все хорошо разбирались в навигации. Дело вовсе не в подсчете пройденного расстояния, что делать, в общем-то, несложно, главное — выдерживать правильное направление на ходу, когда нет солнца или возможности непрерывно сверять азимут по компасу, как это делается на туристических прогулках в Европе.
27 марта было -41° и двадцатипятиузловой ветер с северо-запада. Мы останавливались каждый час, чтобы разогнать кровь в конечностях. От работы ледорубом немели пальцы. У меня на шее распухли гланды, теперь они вполне соответствовали моему подбородку, поэтому я продолжал принимать таблетки бактрим. Я разглядел в зеркальце компаса, что белки глаз у меня налились кровью. Я все еще не мог носить защитные очки, хотя большую часть дня сыпала крупа, и крошечные кристаллики льда на ветру попадали в глаза.
Мы стали лагерем в пять часов дня на довольно прочном, но небольшом поле. Вокруг было вроде бы тихо. Однако уже в шесть часов, когда Чарли вскипятил воду и приготовил кофе, словно судорога прошла по льду, как при землетрясении, а через секунду ударная воздушная волна, словно неподалеку разорвалась авиабомба, врезала в палатку так, что у нас перехватило дыхание. Расплескав кофе, мы кинулись расстегивать застежку-молнию на пологе палатки, готовые выскочить наружу, так как думали, что какое-то огромное поле ударило в наше и собирается наползти на нас. Однако не было ни ветра, ни движения льда, ни вообще каких-либо признаков катастрофы. Мы снова осторожно застегнули клапан палатки и подтерли кофейные лужи на полу.
- Предыдущая
- 92/114
- Следующая