Железный Совет (другой перевод) - Мьевиль Чайна - Страница 17

– Спасибо, что пришли, хаверим. – Мужчина средних лет говорил спокойно и властно. – Приветствую нашего нового друга, Джека. – Он кивнул переделанному. – Война с Тешем. Внедрение в милицию. Свободные профсоюзы. Забастовка в пекарне Пуррилла. Мне есть что сказать по каждому пункту. Но я хочу уделить несколько минут разговору о моем – о нашем, «ББ», – подходе к расовому вопросу. – Он поглядел на водяного, затем на какта и продолжил говорить.

Именно такие разговоры и дискуссии сблизили Ори с кружком «Буйного бродяги». Три месяца подряд каждую вторую неделю он покупал газету у одного торговца фруктами на Темной стороне, и наконец хозяин лавки спросил Ори, не хочет ли он обсудить поднимаемые в листке вопросы со знающими людьми, и дал адрес этого тайного сборища. Ори не пропустил ни одного собрания, чаще других выступал с вопросами и возражениями, яростнее других спорил, – правда, потом почти перестал, – и вот однажды, когда они с руководителем кружка остались после собрания одни, тот с обезоруживающей простотой назвал ему свое настоящее имя: Курдин. Ори открыл свое, хотя на собраниях они, как и все остальные, продолжали называть друг друга Джеками.

– Да, да, – говорил Курдин, – думаю, что это правильно, Джек, но вопрос в том – почему?

Ори развернул свой экземпляр «ББ» и просмотрел его наискосок. Все те же наставления о необходимости согласованных действий, сердитые и содержательные аналитические статьи, отчеты о забастовках, забастовках, забастовках. Стоило двоим-троим рабочим отложить инструменты хотя бы на полчаса, – неважно, добились они чего-нибудь или нет, – и о них тут же упоминали в газете. А уж если стачку устроили человек двадцать, а то и сто, если пропал из виду член гильдии или находящийся под подозрением деятель профсоюза, то и подавно. Газета превратилась в хронику происшествий, больших и малых. Ори стало скучно.

Несколько статей были вырезаны. Собрания все больше и больше угнетали его. На них ничего не происходило. Жизнь шла где-то в других местах. В «Веселых нищих», к примеру.

Ори постучал по своему экземпляру газеты.

– Где Торо? – спросил он. – Он убрал еще одного, я слышал. В Хнуме. Он и его команда вырубили охрану и застрелили судью, который там жил. Почему здесь ничего об этом нет?

– Джек… наше отношение к Торо известно, – сказал Курдин. – В прошлом выпуске мы посвятили ему целую статью. Мы не… это не наш способ действий…

– Знаю, Джек, знаю. Вы его критикуете. Придираетесь. – (Руководитель собрания промолчал.) – Торо не отсиживается по углам и дело делает, ясно? Он борется, а не сидит и ждет неизвестно чего, как вы. А вы все выжидаете, а ему говорите, что он вперед батьки в пекло лезет?

– Все совсем не так. Я никогда не стану нападать на тех, кто борется против судей, милиции и мэра, но, Джек, Торо не может изменить мир в одиночку или с кучкой единомышленников…

– Нет, но кое-что он все-таки меняет.

– Этого мало.

– Но это уже кое-что.

Ори уважал Курдина, поняв многое благодаря беседам с ним и его брошюрам. Отдаляться от него не хотелось, но самодовольство лидера стало приводить Ори в бешенство. Этот человек в отцы ему годится, – может, он просто состарился? Они сидели и молча ели друг друга глазами, пока остальные смотрели то на одного, то на другого.

Позже Ори извинился за свое поведение.

– Какая мне разница, – ответил Курдин. – Груби сколько хочешь. Но вот что я скажу тебе, Джек… – Они были одни, и Курдин тут же поправился: – Скажу тебе правду, Ори. Я беспокоюсь. Похоже, ты катишься по наклонной плоскости. Эти твои пьесы, эти куклы… – Он покачал головой и вздохнул. – Я не против, честное слово, я слышал о том, что случилось в «Веселых нищих», и, знаешь, вы молодцы, ты и твои друзья. Но стрельбы и эпатажа недостаточно. Ответь мне на один вопрос. Твои друзья, выступающие с «Гибкими куклами», – почему они выбрали такое название?

– Вы же знаете.

– Нет, не знаю. Я понимаю, что это своего рода дань уважения, и меня это радует, но почему именно ему, а не Сешеху или Биллу Ле Джинсену, почему не Поппи Луткину?

– Потому что тогда нас арестовали бы.

– Не валяй дурака, парень. Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – если хочешь насолить мэру, есть сотни имен, но вы выбрали именно его. Основателя и главного редактора «ББ» – не «Кузницы», «Борьбы трудящихся» или «Шила». А почему? – Курдин хлопнул себя газетой по ляжке. – Я отвечу тебе, парень, – понимаешь ты это или нет: только его одного по-настоящему боятся власти. Потому что он все говорил правильно. И о фракциях, и о войне, и о плюрализме. А Билл, Поппи, Зеленый Неклинг и прочие, в том числе и Торо… Послушай, Торо со всей своей бандой, даже Джек-Полмолитвы, – люди, конечно, хорошие, хаверим, но в таких вещах их подход ни к черту не годится. Бен был прав, а Торо – нет.

Ори не понял, чего в словах Курдина было больше: высокомерия, убежденности, страсти или исследовательского интереса. И он был слишком зол, чтобы разбираться.

– Так ты и над Джеком-Полмолитвы насмехаешься?

– Да нет, конечно, я же не говорю, что…

– Да кем ты себя возомнил, слюни господни? Торо делом занят, Курдин. Он действует. А ты – ты только болтаешь, «ББ» болтает. А Гибкий Бен умер. И уже давно.

– Ты несправедлив, – услышал Ори ответ Курдина. – У самого еще молоко на губах не обсохло, а туда же, мне про Гибкого Бенджамена рассказывает.

Говорил Курдин беззлобно, скорее желая пошутить, но Ори взбесился.

– Я хоть что-то сделал! – орал он. – Я хотя бы действую!

Никто, похоже, не знал, что стало причиной войны с Тешем. У приверженцев «Буйного бродяги» были свои теории, у правительства – свои, за которыми скрывались какие-то махинации, но там, где протекала жизнь Ори, никто не знал, из-за чего и даже когда война началась.

Много лет назад в Нью-Кробюзоне случился затяжной спад, и экипажи торговых кораблей стали рассказывать о неизвестных судах, совершавших на них молниеносные пиратские нападения. Исследовательские экспедиции и торговля ньюкробюзонцев оказались под угрозой. За свою историю Нью-Кробюзон постоянно колебался между принципом самодостаточности и колониальной политикой, но, как замечали его уязвленные лидеры, никогда еще по планам, связанным с заморской торговлей, не наносилось столь неожиданного удара.

После нескольких столетий колебаний и охлаждения отношений город заключил соглашение с ведьмократией, и корабли под флагом Нью-Кробюзона опять начали беспрепятственно бороздить воды пролива Огненная вода. Так был открыт морской путь к тучным землям на дальней оконечности континента и близлежащим легендарным островам. Корабли возвращались в гавань, и моряки рассказывали о Мару’ахме. Годами они плавали за тысячи миль от дома и привозили из крокодильих городов-двойников под названием Братья слитки золота с вкраплениями драгоценных камней. А потом на море снова начался разбой, на этот раз беспощадный, и в Нью-Кробюзоне начали понимать, что это – открытое противостояние.

Таинственные суда Теша, всегда ветхие – баркентины и щегольские лодочки под парусами из яркой материи, – и их матросы с выкрашенными хной бородами и подпиленными зубами перестали появляться в порту Нью-Кробюзона. Прошел слух, будто по давно забытым дипломатическим каналам тайный посол Теша сообщил мэру города о том, что два государства находятся в состоянии войны.

Сообщения о кораблях, ограбленных моряками Теша в проливе Огненная вода, появлялись все чаще и носили теперь официальный характер: об этом писали в газетах и правительственных информационных листках. Мэр ратовал за отмщение и ответный удар. Военно-морской флот стал вербовать больше новобранцев, – как слышал Ори, в том числе и насильственно.

Война пока еще шла далеко и казалась абстракцией – морские сражения в тысячах миль от Нью-Кробюзона. Но конфликт разгорался все больше. Министры все чаще говорили о нем в своих речах. Вновь сделанная ставка на заморскую торговлю оказалась неоправданной: зарубежные рынки не спешили распахнуться для нью-кробюзонских товаров, доступ к редким предметам роскоши был отрезан. Корабли уходили и не возвращались. Закрытые некогда заводы так и не заработали – наоборот, переставали работать все новые, и вывешенные на их воротах объявления о «временной остановке производства», словно в насмешку, поросли мхом. В городе наступил застой; работы не было, целые районы превращались в трущобы. Комиссованные солдаты начали возвращаться домой.