Азагот (ЛП) - Йон Ларисса - Страница 20

• Предыдущая
• 20/37
• Следующая

– Вообще-то, целых три. – Лиллиана нарисовала эту цифру пальчиком на груди Азагота. – Ты весьма историческая личность. Первая тема отведена твоей жизни как ангела, известного под именем Азраил, и событиям, повлекшим изгнание. Вторая и третья темы отведены твоей жизни как Азагота.

– Под меня отвели три темы? – Азагот широко улыбнулся. – Класс!

Вот только, проклятье, имя Азраил повлекло за собой воспоминания. И странно то, что он предпочёл бы воспоминания о жизни Азагота, чем те, что связаны с его небесным именем.

– Ага, но, что ж, – продолжила Лиллиана, – история, которой учили меня, выставляет тебя наглым плейбоем, который выбрал лишение крыльев, потому что скорее согласился бы править пустым королевством, чем следовать за другими в рай.

Это объясняет, почему историки подтасовали факты, чтобы избежать назревающих вопросов. Когда дело касалось формирования правды, имеющей твёрдое основание, ангелы были не более щепетильны людей.

– Тогда к чему вопрос о том, почему я выбрал такую жизнь, раз ты уже всё и так знаешь?

– Потому что только глупцы верят во всё то, что прочитали или что им рассказали. – Лиллиана провела тыльной стороной пальцев по груди Азагота, получая удовольствие от последовавшего за этим действием покалывания. – Так какова же настоящая история?

Учитывая то, к чему приговорила себя Лиллиана, Азагот посчитал, что она имеет право знать правду. Странно быть кому-то должным. Обычно все были должны ему.

– Я сделал это, потому что устал от чувств, – ответил он просто, потому что его длинная история привела бы именно к этому концу.

Лиллиана упёрлась локтем в диван и нахмурилась.

– Каких чувств?

– Всех. – Азагот не отводил взгляд от грубо отёсанных балок потолка. – Неужели на твоих уроках истории не говорилось, что я был эмпатом?

Брови Лиллианы взмыли вверх.

– Но ты же являлся следователем объединения по расследованию внутренних нарушений. Эмпатом это не позволено. Как ты мог пытать людей, если чувствовал всё то, что испытывали они?

– В то время никто не знал, что я эмпат. И я занимался не только пытками, – произнёс он, может немного оборонительно. – По большей части я задавал вопросы. Эмпат во мне дал способность распознавать ложь.

– Вот почему ты был самым успешным следователем объединения по расследованию внутренних нарушений, – сообразила Лиллиана. – Именно ты раскрыл заговор Сатаны. Тебя было не остановить. Пока ты мистическим образом не исчез на несколько веков, прежде чем вернуться добровольцем на должность Мрачного Жнеца.

Те несколько веков оказались самыми худшими годами в жизни Азагота, полными одиночества и сожаления. Забавно, что когда тебе не с кем поговорить, ты заново проживаешь всё то, что когда-то говорил и делал, а когда большая часть этого не оказывается хорошей, ты очень быстро учишься себя ненавидеть.

– Я ушёл в отставку, потому что, как ты уже сказала, был самовлюблённым, избалованным, надменным плейбоем. Я забивал на свою работу и это понимал, и однажды напортачил. Я был настолько в себе уверен, что ошибочно принял страх молодого ангела за семью за страх оказаться пойманным на лжи. Короче говоря, из-за меня его признали виновным и лишили крыльев. – Азагот глянул на Лиллиану, ожидая увидеть на её лице отвращение, но увидел лишь любопытство. – Естественно, в то время я не винил своё высокомерие в свершённой ошибке. Я сбросил всю вину на то, что не был довольно сильным эмпатом. Знаешь, типа, если бы обладал более развитой способностью эмпата, то не облажался бы. Так вот, я совершил кое-что глупое, магическое заклинание пошло не так, и в один день стал ангелом с самым развитым даром эмпата в мире.

Лиллиана резко подняла голову, кончики её волос щекотали его грудь.

– И что же случилось? Как по мне, у тебя не слишком-то проявляются эти способности.

– Давай без шуток. – Балка на потолке издала скрип. Азаготу стоило её починить. – Случилось то, что мой мир покатился ко всем чертям. Я не мог находиться от человека ближе чем на милю, потому что ощущал всё, что чувствовал он.

Нахождение в пределах ста ярдов от ангела загоняло все его эмоции и мысли мне в голову как нож. Поэтому я покинул объединение по расследованию внутренних нарушений и на двести лет изолировал себя ото всех. И вернулся я не потому, что искали добровольца на должность надсмотрщика в Шеул-гра и я осознал, что снова могу быть полезен. Дело в том, что в мире демонов мои способности эмпата не работают.

– Ясное дело, – пробормотала Лиллиана.

– Я не ожидал, – продолжил Азагот, – что потеряю больше, чем способность чувствовать то, что чувствуют другие. Я потерял способность чувствовать хоть что-нибудь.

– Ты сейчас утверждаешь, что не ощущаешь боль? Гнев? Радость?

– Вспышки гнева, но чуть-чуть и не часто. В противном случае... – Азагот пожал плечами. – Я даже потерял способность чувствовать тепло. Только лишь постоянный жалящий холод. Если бы не огонь вокруг, мне бы казалось, что плоть превратилась в лед.

– Вот почему огонь не выделяет тепло? Потому что ты его впитываешь.

– Да. – Азагот закрыл глаза. – Я бы всё отдал, чтобы согреться. Даже когда ты перенесла меня в пустыню, я едва ли ощущал солнце на своей коже. – Он взял Лиллиану за руку и положил на грудь с правой стороны, прямо над татуировкой черепа, охваченного пламенем. – Эти татуировки нанесли для сдерживания боли и эмоций. Мне нанёс их один из Всадников Апокалипсиса, Танатос, в надеждах, что я могу принимать боль. И какое-то время так и было. – Азагот вздохнул. – И это было... великолепно.

– Боль была великолепной?

Азагот зажал между пальцами прядь волос Лиллианы. Она была такой мягкой, так отличалась от твёрдой, холодной текстуры миры, который он возвёл вокруг себя.

– Я был счастлив чувствовать что-то... хоть что-нибудь. – Поднеся локон её волос к носу, Азагот вдохнул свежий аромат. – Но татуировки не долго всё впитывали. Теперь они такие же пустые, как и я.

– Азагот, мне жаль. – Её сожаление положило конец безмятежности и, выругавшись, он сел.

– О, нет, – простонала Лиллиана, схватив его за запястье. – Что случилось?

Он не нуждался и не хотел её сочувствия. Азагот сам вырыл себе могилу и в неё уляжется. Желательно, с Лиллианой. Но ему хотелось, чтобы она поняла, что в её обязанности не входит делать его счастливым. Это ничто и никто не способно сделать.

– Случилось то, что ничего из этого ты не заслужила, – произнёс Азагот, убрав её руку с запястья, чтобы спустить ноги с дивана и уставиться в камин. – Я хотел супругу. Не ожидал сложностей.

– Значит я сложность?

Азагот поморщился.

– Не... ты. Эта ситуация. Обычно я не действую импульсивно, но попросил супругу прежде, чем поразмышлял над тем, на что будет похожа её жизнь здесь, внизу. Тёмный, зловещий мир и супруг, который ничего не чувствует. Вот такая я выгодная партия.

О, взгляните-ка, очередной раунд жалости. Класс!

– Ты не прав, – яростно прошипела Лиллиана. – Ты можешь чувствовать. Я наблюдала тебя в песках и в снегу, и клянусь, то, что исходило от тебя, было чистейшей радостью. Ты её чувствовал. Я видела. Ощущала.

– Поверь, – ответил Азагот, – это были лучшие два часа в моей жизни. А затем мы вернулись. – Краем глаза он уловил хроногласс и мог поклясться, что штуковина над ним насмехалась. – Когда я был с тобой в пустыне и в Арктике, казалось, что оковы, сдерживающие эмоции, рухнули. Но в момент возвращения все эмоции превратились в боль, с которой моё тело не могло справиться.

– А может это не так. Долгое время все твои эмоции находились взаперти. Может они начинают вырываться на свободу. – Лиллиана передвинулась, чтобы сесть, скрестив ноги, лицом к Азаготу. Одеяло укрывало её до груди. – Ты эмпат, но только не здесь, верно?

– Верно. Вот только...

– Что вот только? – Лиллиана пихнула его в бедро, и эта игривость начала Азагота заводить. – Расскажи. Я с этим справлюсь.

Он потёр лицо рукой, понимая, что, вероятно, не мудро разговаривать о других женщинах с той, кого только что заставил кончить.

• Предыдущая
• 20/37
• Следующая