Выбери любимый жанр

Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария - Страница 20


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

20

– Это мне знакомо, – сказал Керн.

Марилл выпил свой коньяк.

– Жестокий век. Мир завоевывается пушками и бомбардировщиками, человечность – концлагерями и погромами. Мы живем в такие времена, когда все перевернулось. Керн. Агрессоры считаются сейчас защитниками мира, а те, кого травят и гонят, – врагами мира. И есть целые народы, которые верят этому!

Через полчаса из соседней комнаты донесся пронзительный квакающий плач.

– Черт возьми! – сказал Марилл. – Они сделали свое дело. В мире стало одним чехом больше. Давайте поднимем бокалы по этому поводу! В честь великого таинства мира. Рождения! Вы знаете, почему оно – таинство? Потому что вслед за ним следует смерть. Прозит!

Открылась дверь. Вошел второй врач, весь в поту, обрызганный кровью. В руках он нес нечто красное, которое квакало и которое он хлопал по спинке.

– Живет, – пробормотал он. – Здесь есть что-нибудь?.. – Он схватил несколько платков. – В крайнем случае, сойдет. Фрейлейн!

Он передал ребенка и платки Рут.

– Выкупайте и запеленайте… не очень туго… старуха знает, как это делать. Хозяйка отеля. И уходите быстрее, здесь запах эфира. Все делайте в ванной.

Рут взяла ребенка. Ее глаза показались Керну в два раза больше, чем обычно. Врач уселся за стол.

– Найдется рюмка коньяку?

Марилл налил ему рюмку.

– Скажите, какое состояние бывает у врача, – спросил он, – когда он видит, что создаются бомбардировщики и пушки, а не больницы? Ведь первые предназначены только для того, чтобы заполнять вторые.

Врач поднял голову.

– Отвратительное, – ответил он, – отвратительное! Прекрасная задача – штопать людей, применяя все свое великое искусство с тем, чтобы их с величайшим варварством снова разрывали на куски. Почему их не убивать сразу, когда они еще дети? Это же много проще!

– Послушайте, любезнейший, – ответил депутат рейхстага Марилл. – Умерщвлять детей – это убийство. Умерщвлять взрослых – это дело национальной чести. В следующей войне будет участвовать много женщин и детей. Холеру мы искоренили, а ведь это – безобидное явление по сравнению с небольшой войной.

– Браун! – крикнул врач из соседней комнаты. – Быстро!

– Иду!

– Черт возьми! Кажется, не все гладко, – сказал Марилл.

Через некоторое время Браун вернулся. Щеки его ввалились.

– Разрыв в шейке матки, – сказал он, – Сделать ничего нельзя. Женщина истекает кровью.

– Ничего нельзя сделать?

– Ничего. Уже все перепробовали. Кровь продолжает идти.

– А вы не можете сделать переливание крови? – спросила Рут. Она стояла в дверях. – Вы можете взять мою.

Врач покачал головой.

– Не поможет, девочка. Если кровь не перестанет…

Он ушел. Дверь осталась открытой. Ее светлый четырехугольник казался призрачным. Все сидели молча. Тяжело передвигая ноги, вошел кельнер.

– Можно убрать?

– Нет.

– Хотите чего-нибудь выпить? – спросил Марилл Рут.

Она покачала головой.

– Все-таки выпейте немного. Будет лучше. – Он налил ей полрюмки.

Стало темно. Только на горизонте над крышами продолжали еще мерцать, зеленовато и оранжево, последние слабые отблески. В них, словно медная монета, плавала бледная луна, изъеденная пятнами. С улицы слышались голоса. Громкие, довольные и ничего не подозревающие голоса. Внезапно Керн вспомнил о словах Штайнера: «Если рядом с тобой кто-нибудь умирает, ты этого не чувствуешь. В этом несчастье мира. Сострадание – это не боль. Сострадание – это скрытое злорадство. Вздох облегчения, что это не ты и не тот, кого ты любишь». Он взглянул на Рут. Он уже не мог видеть ее лица.

Марилл прислушался.

– Что это?

В наступающем вечере послышался сочный, протяжный звук скрипки. Он затих, начал снова нарастать, поднялся вверх – победно и упрямо; потом заискрились рулады, все нежнее и нежнее, и, наконец, полилась мелодия – незатейливая и печальная, как утопающий вечер.

– Это здесь, в отеле, – сказал Марилл и посмотрел в окно. – Над нами, в четвертом этаже.

– Мне кажется, я знак», кто это, – ответил Керн. – Это скрипач, которого я уже однажды слушал. Я не знал, что он тоже здесь живет.

– Это не обычный скрипач. Он играет слишком хорошо.

– Может, мне подняться и сказать ему, чтобы он перестал?

– Зачем?

Керн уже сделал движение, намереваясь выйти. Очки Марилла блеснули.

– Нет. Зачем? Быть печальным можно в любое время. А смерть окружает нас везде. Все это идет рядом друг с другом.

Они сидели и слушали. Прошло много времени, наконец из соседней комнаты вышел Браун.

– Все, – сказал он. – Она не очень страдала. Узнала только, что ребенок жив. Мы успели ей это сказать.

Все трое поднялись.

– Мы должны снова перенести ее сюда, – сказал Браун. – Нам не разрешат оставить ее в соседней комнате.

Женщина, побледневшая и сразу как-то похудевшая, лежала среди кровавых платков, тампонов, ведер, сгустков крови и ваты. Ее лицо изменилось, стало строгим и равнодушным ко всему. Как-то странно было видеть хлопотавшего около нее врача – жизнерадостного мужчину, из которого энергия так и била ключом.

– Дверь нужно запереть, – сказал врач. – Будет лучше, если другие ее не увидят. Нам и так досталось слишком много, не правда ли, маленькая женщина?

«Рут покачала головой.

– Вы держались храбро. Не пикнули. Вы знаете, Браун, что я сейчас бы хотел? Повеситься. Просто повеситься на ближайшем окне.

– Вы спасли ребенку жизнь. Это было сделано блестяще.

– Повеситься. Вы понимаете? Я знаю: мы сделали все, что могли. Что мы бываем и бессильны. И тем не менее, мне хочется повеситься!

Он ожесточенно стал тереть себе шею. Его лицо стало потным и красным.

– Двадцать лет я уже занимаюсь этим делом. И каждый раз, как меня постигнет неудача, я хочу повеситься. С ума можно сойти! – Он повернулся к Керну. – Достаньте сигарету из левого кармана пиджака и суньте мне в рот. Да, маленькая женщина, я знаю, о чем вы думаете. Ну, а теперь огня. Я иду мыться. – Он уставился на резиновые перчатки, словно они были виноваты во всем и, тяжело ступая, направился в ванную.

Они вынесли мертвую вместе с кроватью в коридор, а оттуда – снова в ее комнату. В коридоре стояло несколько человек, которые жили в большой комнате.

– Ее нельзя было отвезти в клинику? – спросила какая-то тощая женщина с шеей, словно у индюка.

– Нет, – ответил Марилл. – Мы бы это сделали.

– А теперь она останется здесь, всю ночь! Рядом с мертвецом никто не сможет заснуть.

– Ну, тогда бодрствуйте, бабуся, – ответил Марилл.

– Я не бабуся.

– Это видно.

Женщина бросила на него злобный взгляд.

– А кто приведет комнату в порядок? Ведь этот запах никогда не выветрится. Вы бы лучше использовали комнату номер десять, на той стороне.

– Посмотрите, – сказал Марилл, обращаясь к Рут. – Эта женщина умерла. А она была нужна ребенку, и мужу, наверное, тоже. А вот эта бесплодная доска живет. И будет жить назло своим современникам, по всей вероятности, до глубокой старости. Это одна из загадок, на которую нельзя получить ответа.

– Все злое – более твердое, оно дольше выдерживает, – мрачно ответила Рут.

Марилл взглянул на нее.

– Вы это уже знаете? Откуда?

– В наше время это легко понять.

Марилл ничего не ответил. Он только посмотрел на нее. Вернулись оба врача.

– Ребенок у хозяйки, – сказал врач с лысиной. – За ним заедут. Я сейчас сообщу о нем по телефону, о женщине – тоже. Вы ее знали?

Марилл покачал головой.

– Она приехала несколько дней назад. Я только один раз разговаривал с ней.

– Может, у нее есть документы. Тогда их нужно будет сдать.

– Я посмотрю.

Врачи ушли. Марилл порылся в чемодане умершей. Там были только детские вещи: голубое платьице, немного белья и детские погремушки. Марилл снова уложил вещи:

– Странно, но кажется, что вещи тоже внезапно умерли вместе с ней.

В сумочке он нашел паспорт и свидетельство, выданное полицией Франкфурта-на-Одере. Он поднес их к свету.

20
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело