Земля обетованная - Ремарк Эрих Мария - Страница 64

• Предыдущая
• 64/131
• Следующая

На сей раз все произошло очень быстро. Покупатель оказался мужчиной лет пятидесяти, в очках с золотой оправой. Он спросил, сколько стоит молитвенный ковер с голубой нишей.

— Четыреста пятьдесят долларов, — не колеблясь заявил Силвер, ободренный только что преодоленной опасностью.

Покупатель снисходительно улыбнулся.

— За посредственный полуантик? Сто.

Силвер покачал головой.

— Лучше я его подарю.

— Хорошо, — сказал мужчина. — Я согласен.

— Только не вам, — улыбнулся Силвер.

— Михраб вшит новый, — стал перечислять мужчина. — Верхний бортик выткан заново. Краски во многих местах освежали анилином. Да это же утиль! В лучшем случае половая тряпка!

В окно я видел, что Силвер начинает злиться. Он подал мне знак прийти ему на помощь. Я вошел. Почему-то широкая спина клиента показалась мне смутно знакомой.

— А вот кстати и месье Зоммер, эксперт из парижского Дувра, он сейчас проездом в Нью-Йорке, — сказал Силвер. — Он как раз оценивает наши ковры и объяснит вам все как специалист.

Клиент обернулся и снял свои золотые очки.

— Зигфрид! — воскликнул я в изумлении. — Ты-то как здесь оказался?

— А ты, Людвиг?

— Господа знакомы? — Силвера уже разбирало любопытство.

— Еще бы! Мы ученики одного мастера.

Зигфрид Розенталь украдкой приложил палец к губам. Я понял и не стал называть его фамилии.

— Я работаю на салон ковров «Видаль»в Цинциннати, — сообщил он. — Мы скупаем подержанные ковры.

— Полуантики, с заново вшитыми михрабами, освеженными красками, короче, утиль, верно? — поддел я.

Розенталь улыбнулся.

— Каждый вертится как может. Так сколько стоит ковер на самом деле?

— Для тебя — триста семьдесят пять, если господин Силвер не возражает.

Розенталь дернулся, будто под жилеткой его ужалила оса.

— Четыреста, — невозмутимо произнес Силвер.

— Оплата наличными, — добавил я.

Розенталь смотрел на меня глазами умирающего сенбернара.

— Тоже мне, друг называется!

— Я борюсь за свою жизнь, — ответил я. — К сожалению, в том же ремесле, что и ты.

— Экспертом из парижского Лувра?

— Чернорабочим консультантом, как и ты.

В итоге Розенталь получил ковер за триста семьдесят долларов.

— Мы можем где-нибудь выпить? — спросил он. — Такую нежданную встречу грех не обмыть. — И он подмигнул.

— Идите с Богом, — благословил нас Силвер. — Дружба — дело святое. Даже между конкурентами.

Опять я пересекал нашу грозную авеню, на сей раз с Розенталем — тот нес под мышкой свернутый рулоном ковер.

— Как хоть тебя теперь зовут? — спросил я.

— Фамилия та же. Только имя Зигфрид я сменил — с таким именем сегодня ни одного ковра не продашь. Куда пойдем?

— В чешское кафе. У них там сливовица есть. И кофе.

Мицци даже не удивилась, снова узрев меня на пороге. Кроме нас в кафе никого не было. Розенталь развернул на полу свой ковер.

— Какая лазурь! — восхитился он. — Я этот ковер уже несколько дней у вас в витрине высматривал. Да, он пришелся бы нашему Людвигу Зоммеру по вкусу.

Мицци подала сливовицу. Она была югославская, еще из довоенных запасов. Мы молча выпили. Ни один не хотел пытать другого о его прошлом. Наконец Розенталь сказал:

— Валяй, спрашивай! Ты ведь тоже Лину знал?

Я покачал головой.

— Мне только было известно, что она в лагере для интернированных.

— Разве ты не знал ее? Видно, у меня в голове все совсем перепуталось. Короче, мне удалось ее оттуда вытащить. Она была больна, и лагерный врач оказался не сволочью. Направил ее в больницу. У Лины был рак. А еще через полтора месяца тамошний врач ее выписал, и не обратно в лагерь, а домой. До ареста у нас была комнатушка, где остались все наши вещи. Хозяйка была неприятно удивлена, когда мы к ней заявились и потребовали свое добро. Лина зашила кое-какие драгоценности в нижнюю юбку. Но и эта юбка, и другая одежда — все исчезло. Хозяйка сказала — украли. А что поделаешь? Мы еще были рады, что она снова пустила нас в эту чердачную каморку. «Вашей жене платья уже все равно не понадобятся»— это хозяйка так меня утешила. Лине становилось все хуже. Недели через две возвращаюсь с работы — ты помнишь, я у торговца коврами тогда крутился — и на подходе к дому вижу, как Лину выталкивают из подъезда трое гестаповцев. А она, бедняга, уже почти не может идти. Меня еще издали заметила. Глазищи вдруг стали большие-большие. Этого я никогда не забуду. Она глазами мне кричит: «Беги!»И даже головой чуть-чуть дернула. У нее и губ-то уже почти не было. А я стою, как к земле прирос. Шелохнуться не могу. И поделать ничего не могу. Ничего, понимаешь. Все, что я мог, — это дать себя забить до смерти или увести вместе с ней. Вот так и стоял, не зная, на что решиться. И все вокруг будто замерло. Только глаза Лины передо мной. Голова как свинцовая. А она все глазами кричит: «Беги!» Гестаповцы эти почему-то нервничали. Потащили Лину к машине. Когда внутрь запихнули, она голову так назад откинула. И на меня посмотрела. Вижу, рот у нее скривился. Это она так улыбнулась. Хоть и без губ — а улыбнулась. И все — больше я ее не видел. Это она со мной попрощалась так — улыбкой. Когда я снова смог пошевелиться, все было кончено. Не пойму, как так вышло. До сих пор не пойму.

Он говорил глухим, монотонным голосом. На лбу у него вдруг выступили крупные капли пота. Он их отер. Они тут же набежали снова.

— А потом пришли бумаги, — продолжил он. — Неделю спустя. Когда уже поздно было. От нашей родни из Цинциннати. Бюрократы проклятые. Всюду проволочки. Вечные затяжки. Провалялись в консульстве. Можешь себе представить? Я — нет. Я и сегодня не могу. Все поздно и все напрасно. Все деньги, что мы скопили. На билеты. Только и мечтали, как поплывем. Надежды. На американских врачей. Больше я о том времени почти ничего не помню. Хотел остаться. Хотел Лину искать. Хотел сдаться. Себя вместо нее предложить. Короче, совсем с ума сошел. Хозяйка меня выгнала. Мол, сама пропадет, если меня держать будет. А больше и не помню почти ничего. Кто-то мне помог. Я не понимал, что происходит. Может, ты понимаешь, Людвиг?

Я покачал головой.

— Твоя фамилия теперь Зоммер, — сказал Розенталь. — Значит, он умер?

• Предыдущая
• 64/131
• Следующая