Земля обетованная - Ремарк Эрих Мария - Страница 73

• Предыдущая
• 73/131
• Следующая

— Тиара Марии Антуанетты была подлинная, — возразил я. — Да и «роллс-ройс» вроде тоже настоящий.

— Согласна. Но это же все не мое. Получается, я мошенница: вещи подлинные, а сама я подделка. Вас это больше устраивает?

— Это гораздо опаснее, — сказал я и посмотрел на нее.

— Она ищет сопровождающего, — объяснил Мойков. — У нее «роллс-ройс» только на сегодняшний вечер. Завтра утром надо его вернуть. Не хочешь на один вечер стать странствующим авантюристом в шикарном авто?

— Я всю жизнь странствующий авантюрист. Правда, не такой элегантный. Это будет что-то новенькое.

— Вот и хорошо.

Мысленно я пересчитал свои деньги. Денег хватало — даже для пассажира «роллс-ройса». У меня еще оставались комиссионные Силвера за голубой молитвенный ковер.

— Куда едем ужинать? — спросил я. — В «Вуазан»?

Это был единственный дорогой ресторан, который я знал. Александр Силвер угощал меня там вместе со своим братцем Арнольдом. Тамошний паштет из гусиной печенки незабываем.

— В «Вуазан»в таком мартышкином наряде меня вечером не пустят, — сказала Мария Фиола. — К тому же я уже поела. И шофер тоже. Спортивная фирма устроила небольшой прием. А как вы? Не найдется ли где-нибудь в городе новой порции божественного гуляша?

— Только остатки шоколадного торта. Ну, еще несколько маринованных огурчиков и пара ломтей черного хлеба. Весьма скудное меню.

— Маринованные огурцы очень даже кстати. И хлеб тоже. У меня там в машине бутылка водки.

Мойков встрепенулся.

— Русской?

Мария Фиола улыбнулась.

— Кажется. Пойдемте лучше в машину, Владимир Иванович! Сами и проверите. Только стаканчик побольше не забудьте.

Мы последовали за ней. Водка оказалась русской. Мария Фиола налила Мойкову полный стаканчик. Водка была ледяная — в «роллс-ройсе», оказывается, имелся даже небольшой встроенный холодильник. Мойков отпил глоток и благоговейно, словно утоляющий жажду сизарь, закатил глаза к небу.

— Вот когда сразу чувствуешь себя жалким самогонщиком! — вздохнул он.

— Отчаяние верного копииста перед лицом оригинала! — поддел я Мойкова. — Учись, Владимир! Главное не падать духом! Твоя зубровка, кстати, по меньшей мере не хуже.

— Даже лучше, — добавила Мария с нежностью. — В ней есть свой секрет: она утешает в минуты скорби. Ваше здоровье, Владимир Иванович!

Мы поехали вверх по Пятой авеню к Центральному парку. Было еще очень жарко. Из зоопарка доносился вечерний рык львов. Пруды в парке застыли в полной неподвижности, словно из свинца.

— Этот костюм ужасно меня стесняет, — пожаловалась Мария Фиола. С этими словами она опустила шторку на окне, отделявшем нас от шофера. Тут я заметил и на остальных окнах такие же шторки. Они превращали машину в уютную комнату, куда нельзя заглянуть с улицы. Мария раскрыла свою сумку. — Сейчас надену что-нибудь полегче По счастью, я захватила старое платье.

Она сняла с себя жокейский жакет и короткие, коричневые сапожки мягкой кожи. Потом принялась стягивать жокейские лосины. Сиденья в машине были широкие, удобные, и все равно ей не хватало места. Я мало чем мог ей помочь. Мне оставалось только покорно сидеть в сафьяновом полумраке салона, по которому зелеными отсветами скользили тени парка, слушать мерный рокот мотора и вдыхать аромат духов, распространявшийся вокруг по мере того, как Мария разоблачалась. Делала она это без малейшего смущения — наверно, рассудила, что на показе в фотостудии я уже все равно видел ее почти нагишом. Что же, это так, но тогда вокруг было много людей и света. А теперь мы совсем рядом, в полумраке, и наедине.

— Какая вы загорелая, — заметил я.

Она кивнула.

— А я совсем белая и не бываю никогда. При малейшей возможности стараюсь полежать на солнышке. В Калифорнии, в Мексике, во Флориде. Всегда где-нибудь есть теплые края. А при нашей жизни нас то и дело посылают гуда на съемки.

Голос ее звучал низко, чуть приглушенно. Я давно заметил, что в обнаженном виде женщины всегда говорят иначе, чем в одетом. Мария Фиола вытянула свои ослепительные ноги во всю длину и начала неспешно складывать жокейские лосины. Потом, порывшись в сумке, извлекла оттуда белое платье. Она была невероятно красива — очень тоненькая, но косточки нигде не выпирают. Французы называют такое сложение fausse maigrenote 33 . Я страстно желал Марию, но с места не сдвинулся. Гротескные сцены изнасилования в авто — это не для меня. К тому же и шофер рядом.

Мария открыла окно, оставив шторку закрытой. Освежающий воздух моря ворвался в салон, смешиваясь с ароматом духов. Она вдохнула его полной грудью.

— Еще минутку, — сказала она. — Потом я надену платье. Водка в холодильничке. И рюмки там же.

— Слишком жарко для водки, — сказал я. — Даже для русской.

Она раскрыла глаза.

— По-моему, там есть и шампанское в маленьких бутылках. Эта машина шикарно оборудована. Владелец как-то связан с внешней политикой. Отсюда и водка. В Вашингтоне есть русское посольство. Как-никак наши союзники. Можно мне маринованный огурчик?

Я развернул пергаментную бумагу и протянул ей пакетик. Бюстгальтера на ней не было; я успел заметить, что он ей и не нужен. На ней были только шелковые трусики. Кстати, от жары она ничуть не сомлела. Скорее от нее веяло прохладой, свежестью и свободой.

— Ах, как хорошо! — вздохнула она, беря огурец. — А теперь маленький глоточек водки. На мизинец, не больше.

Я нашел рюмки. Они были очень тонкого хрусталя. У владельца машины, судя по всему, недурной вкус.

— А вы разве не выпьете? — спросила Мария.

Я не мог вообразить себе мотивы, по которым владелец лимузина был бы счастлив тратить на меня свои запасы спиртного.

— Вы превратите меня в паразита, — заявил я. — В паразита поневоле.

Она засмеялась. У нее сейчас и смех был совсем не такой, как днем, в одежде.

— В таком случае почему бы вам не стать паразитом-добровольцем? Это куда приятнее.

— Тоже верно. — Я налил рюмку и себе. — Ваше здоровье!

— Ваше здоровье, Людвиг!

Мария Фиола легким движением скользнула в платье и сунула ноги в белые сандали. Потом подняла шторки на окнах. Иссякающий вечерний свет ворвался в машину. Закат был в самом разгаре. Мы как раз проезжали музей Метрополитен. Красное зарево хлынуло в машину столь внезапно, что я вздрогнул. Музей, ослепительный закат — где я это уже видел? Я вспомнил тотчас же, просто осознавать не хотел. Темный силуэт за окном, нестерпимый багрянец закатного солнца, бездыханные тела на земле и скучливый голос с жестким саксонским прононсом: «Продолжайте! Следующего берем!»

• Предыдущая
• 73/131
• Следующая