Война чувств - Колесникова Наташа - Страница 39

— Слушай, я всех своих уже предупредил. Понятно, у нас не тот народ, но разберемся.

— Вот и ладненько.

Когда Палиашвили ушел, ожила белая пластиковая коробочка и заговорила голосом секретарши:

— Георгий Петрович, к вам Тарасов и водитель господина Панченко.

— Пригласите обоих, — сказал Епифанов.

Все-таки Панченко прислал своего водителя. Хочет видеть у себя его, Епифанова. Там снова будет банька, голые девушки… Почему бы не поехать? Нормальный отдых, ни тебе рыжих мужиков, выбегающих из подъезда, ни бандитов Канарца. Все приятно и надежно. И про перспективы сотрудничества можно поговорить. А машину прислал — так с намеком: отрывайся, мол, как знаешь, за рулем сидеть не нужно будет потом.

Епифанов уже решил, что поедет к Панченко. Домой возвращаться не хотелось.

Панченко прислал за Епифановым джип «мерседес», ни больше ни меньше. Пожилой водитель, представившийся Василием Ивановичем, был явно горд своей должностью — такой машиной управляет! Он рассказал пассажиру, что немцы умеют делать машины такие, что покруче наших самолетов будут, и вообще хорошие они люди, эти немцы, порядок у них, с нами вроде как дружат и не суют повсюду свой нос, как нахальные американцы.

Зарплата у Василия Ивановича была явно посолиднее, чем у наших летчиков, потому и свою машину считал более сложной, нежели российские самолеты. Имел право. Еще словоохотливый водитель рассказал, что у Панченко двадцать гектаров земли, что он прямо-таки царь и бог не только в деревне, но во всем районе, мужик хоть и богатый, но жутко толковый и душевный, если кому помочь нужно, так помогает. А вот жена у него — какая-то вертихвостка, вроде как артистка, но по телевизору ее не показывают. А как приедет в деревню, так сплошной переполох начинается, эти артисты только и могут кривляться да водку хлестать ведрами под шашлыки. Непонятно, зачем она вообще нужна ему, такая жена?

Епифанов подумал, что Панченко не страдает в одиночестве, тут у него других женщин достаточно, а артистка — пусть будет для разнообразия. А вот ему самому зачем такая жена? Тот еще вопрос, но говорить об этом вслух не стал.

На сей раз охранник у ворот не стал проверять паспорт Епифанова, пропустил без разговоров. Панченко, как и в прошлый раз, встречал гостя у своего дома и был похож на работника фермы, случайно забредшего в барские владения, — брезентовая ветровка, резиновые сапоги, потертые джинсы. На голове — кепка, даже не кожаная.

Они обнялись, похлопали друг друга по спине.

— Что-то не похож ты сегодня на миллионера, — сказал Епифанов.

— Зато Иваныч похож, — сказал Панченко, подмигивая старику. Тот подмигнул в ответ, отъезжая к двери в подземный гараж. — Между прочим, с чего ты взял, что я миллионер? Скажу тебе по секрету, Жора, я миллиардер.

— Я доллары имею в виду.

— А я что? Погода нынче сырая, ходил, осматривал свои владения. Кстати, у меня тут еще пять парников и одна оранжерея имеются. Но без сапог нынче не пройти.

Епифанов еще в прошлый раз заметил длинное стеклянное строение шириной метров десять за домом. Туда вела дорожка, выложенная белой плиткой, ну а к парникам… наверное, и вправду без сапог не пройти.

— Мороз-воевода дозором?

— Не мороз, но воевода. И дозором, это уж точно. Погоди, а что это у тебя на лице написано? И кто посмел?

— Потом расскажу. Приглашай в дом, а то прохладно тут.

— Зачем же тебя приглашать? Ты у меня гость дорогой, ходи куда хочешь! Это не шутка, но поскольку не знаешь, куда ходить, пошли!

Панченко взял его под руку и повел в дом.

В просторной столовой был накрыт стол — конечно, куры на гриле, но много и прочих разных вкусностей, включая соленые опята, семгу, стерлядь тушеную под маринадом. То же в общем-то русский стол, как и вчера у Алеся, но — другого уровня. Соответственного дому, в котором он был накрыт. И, понятное дело, водка в запотевших кувшинчиках — их было два.

Хозяйничала в столовой не Светлана, которая готовила петушка в прошлый раз, а третья уже блондинка, пышноволосая и пышнотелая красавица в короткой черной юбке. Судя по говору, и не скажешь, что из Беларуси.

— Маринка, моя домработница, — сказал Панченко, снимая кепку и отправляя ее на диванчик у стены. — Между прочим, Белорусский госуниверситет окончила. Преподаватель физики.

— Закон Ома знаешь? — спросил Епифанов.

— Разумеется, — с улыбкой сказала Марина.

— Хочешь, посадим ее за стол. А можем всех четверых сразу — и Маринку, и Настю, и Светку, и…

— Сперва поговорим.

— Понятно. А тебе, Маринка, понятно?

— Естественно, Василий Григорьевич. Грациозно покачивая бедрами, Марина вышла.

Епифанов проводил ее растерянным взглядом. Красивая девушка… Да они все тут красивые.

— Ну что сказать, Жора, ты молодец. — Панченко наполнил хрустальные рюмки. — Водочка, кстати, настояна на мелиссе. Молодец, все сделал классно, по-умному. Я рад, что нашел толкового соратника.

— Но ведь это не очень выгодно для тебя?

— Я вообще работаю себе в убыток. Яйца расходятся нормально, можешь себе представить — я своими яйцами обеспечил район и в Москву поставляю! Как тебе такой пассаж? — Епифанов улыбнулся. — А с мясом проблемы были. Понимаешь, народ у нас — в смысле хозяева магазинов — жадный. То хотят, чтобы цены отпускные были, как на обычных кур, то свою цену задирают выше, чем девки ноги в канкане.

— С таким качеством мяса ты мог бы выйти на международный рынок, хоть мы и не вступили еще в ВТО.

— Пробовал, но ты думаешь, у них там демократия? Ни хрена подобного. Это не алюминий по дешевке, да и время другое. Тот же Ганс из Веймара понимает, что с моими курами будет иметь прибыль большую, чем с курами Фрица. Но понимает и другое: Фриц разорится к едрене фене, добропорядочные немцы и не менее добропорядочные турки с его фермы останутся без работы. Не будет поступлений в бундесказну, а это значит — нихт гут. Немец, он не дурак, все просчитывает. А наши — дураки и покупают паршивую курятину у того же Фрица, обеспечивая ему прибыль и поступления в бундесказну.

— Будем перестраиваться, — сказал Епифанов.

— В моем доме попрошу не выражаться, — вспомнил Панченко знаменитую фразу из «Кавказской пленницы». — Сперва выпьем. За наш успех! За тебя, Жора.

Водка настоянная на мелиссе, масляным шариком вкатилась в горло, булькнулась дальше, не в пример вчерашней горилке. Можно было и не закусывать, но Епифанов отломил аппетитную куриную ножку, впился зубами в сочное мясо.

— У меня проблемы с твоей курятиной, Вася. Народ требует еще, готов платить даже больше.

— Тонну в месяц — это максимум, что могу, Жора. Не теряя качества. Но начну строить вторую птицефабрику. Завтра.

— Погоди, как это — завтра? Мне нужно согласовать… договориться о кредитах…

— Жора, я ж тебе сказал: для меня главное — соратник. Ты показал себя классным партнером. А вторую птицефабрику я построю сам. Слушай, если имею возможность продавать кур ниже себестоимости, почему не могу построить вторую фабрику? Завтра же и начну. Так что забудь о кредитах, занимайся реализацией.

— Я подумал, что нужно, со временем, конечно, открыть твой фирменный магазин в центре. Когда мы утвердимся у себя, пойдет информация о качестве…

— Правильно, открывай. С площадью помогу.

— Не понимаю я тебя, Вася.

— А что тут понимать? Я сделал себе состояния, за четыре года стал крутым — дальше некуда. Бабы, острова, виллы — все есть. Дальше что? Больше заработать, это как в рулетку… Заработал, дальше? Семья. Любимая женщина, дочка — все для них самое лучшее по мировым стандартам. Кстати, на самом деле это не самое лучшее, а часто просто фуфло. Hо ради любимой женщины!.. А потом — бац…

Панченко торопливо наполнил рюмки, Епифанов поднял свою, сказал тихо:

— Светлая память им… — и, не чокаясь, выпил.

— Спасибо, Жора. — Панченко поморщился, скрипнул зубами, тоже выпил. — И что дальше? Да на хрен мне эти острова с негритосками? У меня тут — все свое, родное. Знаешь, я поначалу хотел просто промотать свои бабки, потратить на благотворительность, но понял: для этого нужно лет двадцать. И я взялся за производство, за наведение капиталистического порядка в этой деревне и во всем районе. Прибыли нет, но и убыток не большой. Смотри — у меня дом, классные телки, в окно глянешь — а там роща с елочками, сосенками. Наше, родное, я ведь в деревне вырос под Серпуховом.