Краткий курс сталинизма - Бореев Юрий - Страница 14

С большим трудом Тимошенко удалось победить уставшего Тухачевского. Сталин радовался, а Тимошенко огорчился тому, что Тухачевский ударился головой и лежит оглушенный. Сталин рассмеялся и успокоил: «Ничего, голова ему теперь не скоро понадобится». Тухачевского под мышки уволокли из комнаты. Вскоре его расстреляли, а маршалом, наркомом обороны назначили Тимошенко.

Маршал Егоров в 1938 году сказал Сталину:

— Почти все высшие командиры Красной Армии расстреляны. В случае войны некому выполнить мобилизационный план. Сейчас дивизиями часто командуют старшие лейтенанты. Так больше нельзя ни жить, ни работать.

— Значит, ты своей жизнью тяготишься? ― спросил Сталин.

И сам ответил на этот вопрос, лишив в 1939 году маршала Егорова жизни.

Якир за миг до залпа крикнул: «Да здравствует товарищ Сталин!» Когда после казни об этом сообщили Сталину, он ухмыльнулся:

— Какой фальшивый был человек.

В 1935 году Сталин дал следователю Молчанову указание, чтобы физик академик Абрам Федорович Иоффе фигурировал в показаниях по процессу об оппозиции. А когда ему доложили, что арестованный Федотов дал показания на Иоффе, Сталин сказал Молчанову: «Вычеркните Иоффе. Он еще может нам понадобиться».

Сталинская власть была замечательна тем, что за пять минут могла из кого угодно сделать кого угодно.

В конце 20-х ― в начале 30-х годов художник Кацман писал портреты Сталина и Ворошилова, был обласкан их вниманием и стал их доверенным человеком. Его приглашали на загородную дачу, где устраивались оргии. Там было нечто вроде римских терм, где нагие вакханки приносили яства и возлежали рядом с вельможами. Впрочем, были и отличия от Рима, выдающие северную топографию действа и паханский вкус ее главного организатора: над помещением «термы» висел большой моржовый фаллос. Видимо, людоед был большим жизнелюбом. Кацман глухо рассказал об этом Федорову-Давыдову. Тот, в свою очередь, еще более глухо упомянул об этом кому-то. Последний сообщил куда надо. Федорова-Давыдова на время выслали в Ярославль, а Кацмана отлучили от доверия.

Мягкость наказания объясняется ранней датой события и тем, о чем поведал Кацман: «Ворошилов обругал меня: мы тебе доверяли, мы тебя приблизили, а ты оказался болтун и дерьмо. Ты пренебрег доверием! Скажи спасибо, я тебя спас от гнева Сталина. Но смотри, если будешь болтать...»

У Сталина спросили:

— Что делать с писателем N? Его обвиняют в троцкизме. Однако имеются доказательства его невиновности.

Сталин ответил:

— Есть человек ― есть проблема. Нет человека ― нет проблемы.

Сталин пригласил поэта Николая Асеева в Кремль. Когда тот пришел, завел разговор о поэзии и даже прочитал отрывок какого-то стихотворения на французском языке. Премии еще не были объявлены, тем не менее Сталин сказал:

— Поздравляю вас, товарищ Асеев с премией, которую они называют Сталинской, за поэму «Маяковский начинается».

Великодушно приняв благодарность, Сталин продолжил:

— Мы живем в бедной крестьянской стране. У нас прошла коллективизация. Один молодой поэт, стихи которого вам, наверное, не понравятся, написал поэму «Страна Муравия». Я очень прошу вас поддержать эту поэму и написать на нее рецензию.

Асеев согласился. Как только он пришел домой, ему позвонил Мехлис:

― Я слышал, что вы хотите написать рецензию на поэму Твардовского. «Правда» готова предоставить вам свои страницы. Мы ждем рецензию.

Был прием по случаю окончания декады таджикского искусства. Присутствовали Сталин, члены таджикского правительства, деятели искусства и литературы. Сталин встал и предложил тост:

— За великий таджикский народ, за его замечательное искусство, искусство Омара Хайяма и Рудаки, Фирдоуси и...

Тут сидевший в конце стола маленький тщедушный старичок закричал:

— Бираф! Старый литературоведение капут!

На минуту все в ужасе замерли. Но Сталин сделал вид, что ничего не произошло и начал тост снова:

— За замечательное таджикское искусство Хайяма и Рудаки, Фирдоуси и Джами...

Старичок снова закричал с другого конца стола;

— Бираф! Старый литературоведение капут!

Снова все замерли. Старичок же вскочил и решительно направился к Сталину. Тот в страхе попятился, а потом полез под стол. Тут же два молодых человека в штатском скрутили старичка. Сталин вылез из-под стола, сделав вид, что искал там трубку, и вновь спокойно расположился в своем кресле. Он обратился к секретарю ЦК Таджикистана Гусейнову, сидевшему около него, за разъяснением, что означают эти неорганизованные выкрики и кто такой этот агрессивный старичок, Гусейнов объяснил:

— Старик этот известный писатель и литературовед Садриддин Айни. Он кричал: «Браво! Старому литературоведению пришел конец!» Айни много лет утверждал, что Фирдоуси таджикский поэт и спорил об этом со сторонниками старых литературоведческих школ. Теперь он приветствует высказывание Сталина о принадлежности Фирдоуси к таджикской литературе.

Сталин вышел из-за стола и при напряженном молчании присутствующих приблизился к все еще скрученному аксакалу. По знаку его бровей старичка отпустили. Сталин у него спросил: «Вы кто?» Аксакал подобострастно склонился перед Сталиным, как перед падишахом, и сказал, что он недостойный Садриддин Айни. Сталин, уже получивший необходимую справку, спросил: «Айни ― это псевдоним, а как ваша настоящая фамилия?» Айни сказал: «Садриддин Саид-Мурадзода»... Тогда Сталин протянул ему руку у сказал: «Будем знакомы, Джугашвили».

В середине 30-х годов Сталин спросил у Фадеева, что делает поэт Пастернак.

— Пишет стихи, ― простодушно ответил Фадеев.

— Это хорошо, ― сказал Сталин, помолчал и добавил: ― Почему бы поэту Пастернаку не написать поэму о колхозе? Нужно воспеть нашего труженика, добывающего хлеб.

— Хорошо, товарищ Сталин. Я поговорю с Пастернаком, и он воспоет труженика.

— Создайте условия. Пошлите Пастернака в творческую командировку в колхоз. Пусть там поэт изучит жизнь.

— Хорошо, товарищ Сталин. Пастернаку будет очень полезно изучить жизнь, особенно в колхозе.

Фадеев тут же сообщил Пастернаку пожелание товарища Сталина. Пастернак был смущен, но вежливо согласился с предложением. Однако в командировку не поехал и писать ничего не стал.

Вскоре Сталин, памятливый на задания, вновь спросил, что делает поэт Пастернак. Фадеев снова ответил: пишет стихи. Сталин поинтересовался стихами о колхозе.

— Пока не написал, ― искренне признался Фадеев.

— Это жаль, ― сокрушался Сталин, ― такая хорошая и важная тема.

— Да, ― согласился Фадеев. ― Я ему напомню.

— Напомните и дайте ему командировку в колхоз, чтобы изучил жизнь.

— Хорошо, товарищ Сталин, пусть изучает жизнь. Пастернак получил командировку в колхоз, но никуда не поехал.

Когда в третий раз Сталин спросил у Фадеева, что делает поэт Пастернак и услышал ответ, что тот так и не написал поэмы о колхозе, он очень рассердился:

— Мы просим Пастернака показать, как наши труженики добывают хлеб, а он не хочет. Ну что же, давайте немножко урежем хлеб у поэта Пастернака, раз его не интересует, как этот хлеб добывают.

И Пастернака перестали печатать. Он стал жить переводами.

Панферов рассказывал, что однажды по приглашению Сталина он прибыл в его приемную. Сидит, ждет. Вылетает из кабинета Сталина взволнованный Шолохов.