Гость из моря - Голубев Глеб Николаевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/29
• Следующая

Тут же была пометка: «К. П. Бек. Асимметричное лицо, странно блестят глаза, словно вставные, искусственные… Знания — это еще не ум!» — но что она означала, я, хоть убей, теперь не понимал. И даже не мог вспомнить, как же выглядел этот, видимо заинтересовавший меня именно своей внешностью человек. Смутно мелькали в памяти какие-то лица — старые и молодые, загорелые, бледные, хмурые, улыбающиеся, усталые, розовощекие. Кто же из них Бек?

Да, это была тонкая месть. Волошин ловко пошутил надо мной, а в моем лице над всеми газетчиками. Он был радушен до предела, показал мне поистине все, но в таком бешеном темпе, что это все теперь превратилось в моей голове в ужасающую мешанину.

И главное, каким же сложным и необычным оказалось то, что я увидел.

Помню, как сначала Волошин завел меня в инкубатор. Это был превосходный, но совершенно обыкновенный инкубатор: сверкающий чистотой, жарко натопленный, звенящий от неистового писка только что вылупившихся цыплят.

— Подождите меня здесь, — сказал лукавый проводник, оставляя меня одного в маленькой, совершенно пустой комнате.

Дверь Сергей Сергеевич не закрыл, и я слышал, как он кого-то попросил:

— Дайте мне вполне созревшего, двенадцатидневного.

Через минуту Волошин вернулся, бережно держа в руках какой-то желтенький пушистый комочек. Он присел, осторожно разжал руки и тут же, поспешно отскочив, спрятался за дверью, оставив только узенькую щелочку. Можно было подумать, что он принес по крайней мере очковую змею или какого-нибудь экзотического ядовитого паука, и я на всякий случай слегка отступил.

Но передо мной был всего-навсего забавный крошечный утенок, похожий на комочек золотистого пуха. Он с интересом поглядывал на меня и раза два вопросительно пискнул.

— Походите перед ним, — предложил сквозь дверную щелочку Волошин.

— Что сделать?

— Походите по комнате. Туда-сюда. Пусть он на вас полюбуется. Да не бойтесь, он не укусит.

Чувствуя какой-то подвох, я пожал плечами и неуверенно прошелся по комнате, поглядывая на утенка. Он снова запищал теперь, как мне показалось, радостно и вперевалочку засеменил ко мне.

— Все в порядке, — удовлетворенно сказал Волошин, распахивая дверь. — Теперь мы можем продолжить нашу прогулку.

Мы вышли из инкубатора и неторопливо зашагали по асфальтовой дорожке. Громкий писк заставил меня оглянуться.

Утенок спешил за нами.

— Придется идти потише, он отстанет и будет плакать, — сказал Волошин.

— Ничего, вон тут сколько утят и цыплят во дворе бегает. Он сейчас к ним пристанет, — ответил я.

— Вы так думаете?

Тон Волошина заставил меня оглянуться.

Не обращая никакого внимания на своих пушистых братцев и сестричек, не отвечая на призывное кряканье уток, копошившихся в траве, утенок упрямо ковылял за нами. Со стороны это выглядело, наверное, забавно: в окнах домика, мимо которого проходила наша странная процессия, я заметил несколько смеющихся лиц, которые тут же скрылись.

— Это гипноз? — осторожно спросил я, опасливо оглядываясь на утенка, деловито ковылявшего за нами.

— Нет. По-научному это называется импринтинг. Как это перевести поточнее? «Запечатление», что ли. Любопытное явление. Но о механике его вам лучше как-нибудь подробно расскажет Логинов. А в «двух словах», как вы любите, дело в том, что многие животные считают своим родителем первое движущееся существо, которое они увидят через определенное время после появления на свет. Или даже первый неодушевленный предмет, не важно, лишь бы двигался…

— Значит, я теперь вроде как его папаша? — тревожно перебил я, снова оглядываясь на утенка.

Обрадованный, что я обратил на него внимание, он замахал пушистыми крылышками и засеменил еще быстрее.

— Да. Отныне на вас лежат все заботы по его воспитанию, — сочувственно проговорил Волошин.

Утенок сопровождал нас, наверное, добрых полтора часа. За это время мы успели побывать в двух лабораториях, и он каждый раз терпеливо ждал нас на крылечке, приветствуя мое появление возбужденным писком. Наконец Волошин сжалился — не знаю, над кем: надо мной или над утенком? — и попросил одного из молодых лаборантов отнести его обратно в инкубатор — «на перевоспитание»…

А мы пришли в лабораторию биохимии, где в просторной полутемной комнате почему-то стоял громадный, в человеческий рост, аквариум, доверху наполненный водой.

А в аквариуме, в воде, стояла живая коза и меланхолично посматривала вокруг, время от времени выпуская изо рта серебристые пузырьки воздуха, словно самая обыкновенная рыба.

Я смотрел то на подводную козу, то на Волошина.

Коза оставалась спокойной и невозмутимой. Похоже, ей было скучно. Глядя на меня, она мекнула, только беззвучно. Лишь целая гирлянда воздушных пузырьков вылетела у нее изо рта.

Зато Волошин наслаждался моим изумлением. Лицо его прямо-таки излучало сияние.

— Здорово? — спросил он. — Скоро и мы так с вами будем нырять — без всяких там аквалангов или скафандров. — Он подмигнул козе и добавил шепотом, оглянувшись по сторонам: — Но я все-таки предпочитаю акваланг.

— А теперь я покажу вам интереснейшую штуку, — торжественно объявил Волошин. — Уникальная модель электронно-биологического мозга.

Этот «мозг» занимал небольшой домик, стоявший в стороне от других на тенистой полянке среди сосен. Сначала мы вошли в комнату, почти все стены которой занимали щиты управления и панели с мигающими разноцветными лампочками. На столах стояли пишущие машинки и перфораторы. Я оглядел все это довольно равнодушно, потому что уже не раз бывал в разных вычислительных центрах.

— Какой марки у вас машина? — спросил я, поздоровавшись, у девушки в синем халате, сидевшей за одним из пультов.

Она не успела ответить, вмешался неугомонный Волошин:

— Марку мы еще не придумали. Пока занимаемся наладкой машины. Но тут смотреть нечего, вы правы. Давайте заглянем к биологической части этого электронного мозга.

С этими словами он открыл дверь в другую комнату и пропустил меня вперед. Я ожидал увидеть самые неожиданные вещи, но все-таки растерялся.

Небольшую сводчатую залу, куда мы вошли, нельзя было назвать иначе, как конюшней. На меня пахнуло густым и каким-то очень уютным запахом навоза и свежего сена. Сено в самом деле было навалено пышной грудой в одном из углов.

А посреди зала я увидел стойло, а в нем — серого ослика с длинными ушами. Вкусно похрустывая, он жевал сено и с интересом поглядывал на меня.

— Перед вами главная часть нашего электронно-биологического мозга, — сказал за моей спиной Волошин.

Я уже догадывался, что стал в этот день жертвой одного довольно распространенного приема, с помощью которого ученые нередко спасаются от представителей прессы, любознательных экскурсантов и других гостей, мешающих им спокойно работать. Специально для таких посетителей устраивают своего рода «парад аттракционов», призванных зримо и просто, вполне доступно пониманию даже школьника, демонстрировать «безграничную силу науки».

Любуются гости всякими хитроумными роботами, механическими руками, двухголовыми телятами или четырехглазыми лягушками, восхищенно ахают, а тем временем хозяева могут спокойно заниматься в своих лабораториях не такими впечатляющими, но по-настоящему важными и сложными опытами, отнимающими порой годы и десятилетия.

Тут, в Институте морской бионики, явно занимались действительно важными и интересными делами. А мне подсовывали аттракционы, словно несмышленому новичку. Впрочем, сам виноват: «Расскажите, пожалуйста, в двух словах…»

Но все-таки этот осел в стойле — уже слишком! Мое терпение лопалось.

Я посмотрел на Волошина с такой укоризной, что он поспешил сказать:

— Нет, в самом деле, это очень интересно и важно. Мы пробуем вмонтировать в электрическую сеть машины живые нервные клетки. Видите провода? Через них нервная система осла соединяется с электронной машиной… Но тут я боюсь чего-нибудь переврать, лучше вам Логинов о тонкостях расскажет.

• Предыдущая
• 3/29
• Следующая