Генерал Скобелев. Казак Бакланов - Корольченко Анатолий Филиппович - Страница 10

— Людвига Станиславовна, — отрекомендовал он ее.

Она была намного моложе супруга и выглядела весьма эффектно в длинном облегающем полноватую фигуру платье, с веером в руке. Он и раньше ловил на себе ее взгляды и понял, что представлен совсем не случайно.

Они закружились в вальсе, и он крепко держал ее, оберегая от нечаянных толчков.

— Вы ловки, поручик, — призналась она, когда они оказались в отдалении, сжав его руку. — Вы удивительный кавалер.

— Я еще им не был, мадам, — в тон ей ответил Михаил.

— А хотели бы быть?

— Об этом я могу только мечтать.

— Я учту, — произнесла она многозначительно.

Он проводил ее к мужу, галантно раскланялся.

— Людвига Станиславовна прекрасно вальсирует. Смею ли ангажировать ее на мазурку?

— Сделайте милость, поручик! Со мной ей скучно. Я любитель вистовать, а она — охотница до танцев.

Они лихо носились в бравурной мазурке, вызывая у всех восхищение. Потом усталая и довольная, обмахиваясь веером, она с игривой строгостью сказала:

— В следующее воскресенье вы непременно здесь будьте.

И он был. Весь вечер они танцевали. Муж, оставив их, засел в тихой комнате за карточным столом.

Среди недели Михаилу доставили на квартиру записку.

— Мальчуган какой-то принес, — подал конверт денщик.

Записка от Людвиги Станиславовны. Она писала, что ожидает сегодня, как стемнеет. И никто о том не должен знать. Едва в темноте он приблизился к дому, как дверь отворилась, показалась хозяйка.

— Тс-с, — приложила она к губам палец. — Осторожно, тут ступеньки.

Не зажигая огня, она провела его по длинному коридору в комнату. Горела лампа, шторы на окнах задернуты.

— Располагайтесь, Мишель. Хотите есть? Я сейчас. — Он хотел спросить, где муж, но она опередила. — Мы здесь одни. Муж уехал на целую неделю.

Она сидела против него и счастливо улыбалась.

— Я давно мечтала о такой возможности.

— А муж?

— Не говори о нем. Он мне в отцы годится…

Под утро она его разбудила:

— Вставай! Не то опоздаешь в свою казарму.

А потом у него был неприятный разговор с командиром полка. Адъютант в приемной предупредил:

— Ну, Скобелев, держитесь. Определенно батя будет вас песочить.

— В чем-то хоть дело?

— Вы Зорича знаете? Впрочем, как же не знаете, когда каждый вечер танцуете с его женой. Так он прислал на вас жалобу. Такую кляузу навел…

У Михаила на душе стало муторно: «Догадался-таки, старый хрен! А может, Людвига призналась или науськала. В последний раз она была, как кошка. «Мне все известно о твоих встречах с Марией. Эту противную девчонку я б растоптала! Если бросишь меня, отомщу. Так и знай!»

— Но это, Скобелев, еще не все. Вчера у бати был пан Пшишевский. А он уж точно доносил на вас. Батя провожал его сам не свой. И сразу потребовал вас. Держитесь, Скобелев, попали под перекрестный огонь.

— Как, поручик, служба? — начал полковник, разглаживая пальцами усы. Он всегда их разглаживал, когда был не в духе.

— Служба в порядке. Замечаний нет.

— Нет замечаний, говорите? Ошибаетесь. Было бы в порядке, не вызвал бы, и не стояли бы здесь навытяжку. Неужели вы не сознаете вины? Я имею в виду ваше поведение. Не догадываетесь о причине вызова?

— Не догадываюсь.

— Хорошо. Вы, кажется, знакомы с семьей пана Пшишевского? Вхожи в дом, часто там бывали?

— Так точно, ходил.

— А с какой целью? Что преследовали в своих визитах?

— Интересно было. Дочь пана музицировала, она начитанна, с ней интересно разговаривать.

— А вот пан Пшишевский предъявляет вам серьезные претензии. Пан и его жена в ваших посещениях усматривали серьезные намерения относительно их дочери. Полагали, что за сим последует ваше предложение, а вы вдруг увлеклись другой особой. И дочь этого Пшишевского как бы скомпрометирована.

— Но я, ваше превосходительство, не давал никакого повода для серьезных намерений! И ничего лишнего, разве что поцелуи.

— Поцелуи не в счет. До поцелуев мы в молодости все были охотники, — произнес полковник.

Глядя на поручика, он, между тем, размышлял: «Этот офицер — выгодная партия для паненки: богат, красив, знатен, к тому же еще генеральский сын. У пана Пшишевского губа не дура. Досадно упускать такого зятька».

— Но кроме дочери пана Пшишевского вы еще встречались с супругой коммерсанта Зорича. С ней тоже поцелуи? Этот Зорич на вас такую хулу возвел!

— Господин Зорич в отцы годится Людвиге. Он сам представил ей меня, приглашал в дом. Тут я не при чем. Все они — и Мария, и Людвига, и Ганна — дают повод…

— Постой, постой! Какая Ганна? И Ганна еще? — уставился полковник.

— Это я так, к слову. — Поручик покраснел, и стало понятно, что еще была и Ганна.

— Ну, поручик, — покачал головой полковник и вдруг расхохотался. — Да вы, оказывается, не промах. Любвеобилен. Да можно ли так? Что ж мне с вами делать? Придется наказать.

— Прошу не наказывать. Нельзя мне иметь порицание.

— Это почему же? Ах, да! Ведь вы же кандидат в академию. Тогда… Тогда, поручик, я устно объявляю вам замечание и требую до отъезда из полка прекратить амурные дела. Это мое повеление. Не вздумайте ослушаться!

Весной из Петербурга Скобелеву пришел вызов для сдачи экзаменов в Николаевскую военную академию.

И был экзамен, когда поручик Скобелев доказал правильность своего решения, переправившись на коне через Неман. Об этом случае генерал Леер рассказал на комиссии, вызвав у многих восхищение отважным поступком молодого офицера.

— Отчаянная Голова, видать, этот поручик, — заметил начальник академии. — Внесите его в список.

Так Скобелев оказался в числе немногих счастливцев.

К ноябрю 1868 года академия осталась позади, два года учебы — в прошлом. Была возможность продолжать службу в столице, в Генеральном штабе, но эта перспектива его не прельщала. Он рвался в строй.

По просьбе командующего Туркестанским округом генерала Кауфмана Скобелева направили в Ташкент, в штаб округа. Край считался горячим местом. Русские войска вели там военные действия против хорошо вооруженных отрядов эмиров Бухарского и Хивинского. Совсем недавно, весной выступивший из Ташкента отряд разбил в сражении эмира Бухарского, овладел Самаркандом. К России присоединилась благодатная Зеравшанская долина и был образован подчиненный России Самаркандский край. Несмотря на заключенный мир, схватки вспыхивали то тут, то там, и до полного спокойствия было далеко.

Офицеры ехали в Туркестан без желания: кому охота подставлять голову под пули? К тому же — несусветная даль, глушь, а климат с его лихорадкой и прочими болезнями… Все это штаб-ротмистра Скобелева не пугало. Академию он закончил далеко не блестяще, преподаватели отмечали даже леность, спутав ее с равнодушием, проявляемым слушателем к некоторым предметам. Зато на занятиях Леера он преображался, и генерал высоко оценивал интерес молодого человека. По его настоянию выпускника причислили к офицерам Генерального штаба. И с этим чином он отбыл в Ташкент.

По приезде Скобелева принял командующий округом генерал Кауфман, благообразный седой человек, имевший репутацию боевого и решительного военачальника. По образованию военный инженер, он в прошлом командовал (и не без успеха!) пехотными частями, был дважды ранен на Кавказе, последний раз при штурме Карса. Там его отряд попал в такую переделку, что если б не пришел на помощь донской генерал Бакланов с казаками, — плена не миновать. Тогда турецкая пуля угодила в шею, еще б немного — и конец…

Прихрамывая, генерал подошел к Скобелеву:

— Не смею таить, штаб-ротмистр, что ваше назначение свершилось не без моего участия. Отважные и знающие дело офицеры нам очень нужны, тем более офицеры Генерального штаба. Надеюсь, что своими познаниями вы щедро поделитесь с коллегами. Но предстоит и вам потрудиться в освоении нашего края. Туркестан совсем не то, что наш Западный край, и люди другие, и природа. А потому отличны здесь и способы военных действий. Вокруг — пустыни да степи. Сотни верст прошагаешь и не встретишь деревца. Пески, колючки и безводье. Продвижение возможно лишь по хоженым дорогам, от колодца к колодцу. Собьешься с маршрута, считай, пропал. В общем, не буду продолжать.