Генерал Скобелев. Казак Бакланов - Корольченко Анатолий Филиппович - Страница 22

Скобелев-старший, Дмитрий Иванович, был уже там. Он получил в командование Кавказскую казачью дивизию и, находясь у румынской границы, ждал команды на выдвижение к Дунаю. Туда же собиралась и мать. В последнем письме она сообщала, что, как русская женщина и жена генерала, обязана быть вблизи него, разделять трудности и оказывать всемерную помощь раненым солдатам. Она закупила на немалую сумму лазаретного имущества и лекарств.

На шестые сутки поезд примчал Михаила Дмитриевича в Кишинев, где находилась главная квартира Дунайской армии. Ее главнокомандующим являлся великий князь, брат императора Николай Николаевич, однако всеми делами вершил начальник штаба генерал Непокойчицкий. Михаил Дмитриевич направился к нему.

Пред ним вырос лощеный адъютант. Наконечник аксельбанта с грифелем нацелен на лист записной книжки.

— Как о вас доложить Артуру Адамовичу?

— Генерал-майор Скобелев с предписанием дальнейшей службы.

— Так вы генерал Скобелев? — уставился офицер. — Михаил Дмитриевич? Сейчас доложу.

О Скобелеве-младшем, отважном офицере-туркестанце, не раз писали в газетах, многое и разное говорили в военных кругах. Одни с нескрываемым восторгом рассказывали о его подвигах в далеком и жарком закаспийском крае, другие отзывались как о перспективном и знающем военное дело человеке, к тому же понимающем солдата. Но были и такие, которые не признавали в нем военных качеств. «Эка премудрость воевать с азиатами, с этими халатниками!» — говорили они, стараясь не только умалить заслуги генерала, но и выставить его не в очень выгодном свете. Однако награды за туркестанские дела утверждали обратное. Кроме Георгиевского креста, он удостоился еще и ордена Владимира 3-й степени с мечами, и золотой сабли.

Прошло более часу, прежде чем адъютант пригласил Михаила Дмитриевича в кабинет. Непокойчицкий что-то писал. Лицо сухое, в глубоких складках, седые редкие волосы, большой лоб. Он походил на архивариуса, проведшего всю жизнь среди пыльных документов вековой давности. В штабе его называли старцем. Занимая последние двадцать лет канцелярские должности военного ведомства, он утратил душевность и искренность человеческого общения. Зато овладел умением услуживать влиятельным лицам. Это было замечено великим князем Николаем Николаевичем. И когда тот стал главнокомандующим Дунайской армии, то изъявил волю иметь при себе Непокойчицкого. Его не беспокоило то обстоятельство, что будущий начальник штаба не имел нужной практики в оперативных делах. Зато он был удобен.

Выслушав Скобелева, он по-стариковски пожевал губами.

— А вот должности для вас нет, все вакансии заняты. Хотите служить при мне? Здесь, в штабе, я нашел бы для вас дело.

Уж чего Михаил Дмитриевич не желал, так это попасть в штаб. Он понимал, что штабная служба не проста и вместе с тем необходима, без нее никак нельзя, но она для него неприемлема, хотя он и закончил академию Генерального штаба.

— Благодарю, ваше превосходительство, но я предпочел бы строй.

— Все норовят в полководцы, а кому же быть в штабе? — Он не стал настаивать, понял, что пред ним не очень удобный для штаба человек. Таких он не жаловал. — Вам сколько лет, генерал?

— Тридцать три.

— О-о! Все еще впереди. И эта война продлится не одну неделю. Так что придется подождать, а место потом найдется. Но сейчас — увы! — развел он руками. — Впрочем, может, согласитесь на должность начальника штаба Кавказской казачьей дивизии, к вашему отцу?

Скобелев знал, что у отца имелась вакансия, но он не предполагал, что ему ее предложат, должность эту обычно занимали полковники, но никак не генералы. Он хотел возразить, сказать, что даже в большинстве корпусов начальниками штабов были полковники, а он строевой генерал, в Туркестане командовал войсками целой области, но не сказал, подумал: был бы на его месте примелькавшийся столичный паркетный шаркун, непременно бы нашлось место, а ему, полевому генералу, вежливо отказывают.

Не ожидая от Скобелева согласия, Непокойчицкий поднялся, давая понять об окончании аудиенции.

— Согласен, — вдруг заявил Михаил Дмитриевич из опасения, что в случае отказа придется пребывать вдали от войск, в главной квартире, выполняя случайные поручения того же Непокойчицкого.

— Согласны? Вот и хорошо! — оживился тот. — Передайте генералу Левицкому мое согласие. И не теряйте ни часа! Прямо в дивизию, в Галац.

— В Галац? Но там ведь нет наших войск!

— Уже казаки туда скачут. Так что поспешайте.

К началу военных действий русские войска сосредоточились у румынской границы. Предстояло стремительным броском выдвинуться к Дунаю, на южном берегу которого начиналась болгарская земля.

С целью обеспечить беспрепятственное продвижение главных сил был создан передовой отряд из трех донских казачьих полков и двух донских батарей. Отряду поставили задачу овладеть местечком Рени, городом Галац, а затем и Браиловом. Путь пересекал широкий Серет с единственным Борбашским мостом. Стало известно, что турецкие саперы подложили под опоры мощные взрывчатые заряды и в любую минуту могли его взорвать. Необходимо было захватить мост внезапно, упредив намерение противника.

— Поручите это сделать мне, — вызвался полковник Струков. — Достаточно одного казачьего полка, только нельзя терять ни минуты.

Из казачьих полков в румынской деревушке Кубея сосредоточились только две сотни 29-го донского полка, прочие полки были еще на марше.

— Покамест достаточно и этих сил, остальные догонят, — настаивал полковник.

— Идти без пехоты и артиллерии тоже рискованно, — говорили те, кто не верил в успех предприятия. — Наверняка мост охраняют значительные силы.

Но полковник был непреклонен.

— Хорошо, действуйте, полковник. Покажите свою донскую удаль.

В половине одиннадцатого ночи отряд Струкова пустился в путь. Первые пятнадцать верст прошли на рысях. Потом полил дождь, дорога раскисла, лошади вязли в грязи.

— Вперед, казаки! Вперед! — торопил возглавляющий авангард сотник Ходженков.

Но и без того все понимали ответственность порученного дела. В любой момент, почувствовав угрозу, турки могли взорвать мост. Тогда сорвется, задуманный план наступления. Придется преодолевать реку вплавь, на лодках и подручных средствах, а это требует времени. Утром они достигли городка Рени. Слева виднелся широкий Дунай, а перед ними — впадающий в Дунай полноводный Прут. Его-то и предстояло преодолеть.

Казаки помчались к пристани, где у причала дымил пароходик. Но едва они приблизились, как по воде зашлепали плицы, и пароходик отчалил, направляясь к Галацу. На счастье вблизи покачивался паром. Не мешкая, казаки бросились к нему.

— Погружайтесь! — последовала команда Ходженкова.

К полудню передовой 29-й донской казачий полк был на противоположном берегу. Дорога к Галацу шла по пятнадцативерстной дамбе, которую всадники преодолели галопом. Не втягиваясь в заполненные людьми улицы Гала-ца, сотни помчались в обход к длинному, перекинутому через реку Серет железнодорожному мосту. Увидев дрезину, десяток казаков покатили на ней по мосту, ворвались в караулку и обезоружили охрану. К четырем часам дня 13 апреля Борбашский мост был в надежных руках, а на следующее утро через Серет начали движение главные силы русской армии.

Михаил Дмитриевич отправился в Кавказскую казачью дивизию в тот же день. Она сосредоточилась в Галаце. Это был типичный провинциальный закуток Румынии, с неширокими пыльными улицами, лучами сходящимися к единственной площади. Одноэтажные крытые красной черепицей дома теснились на улицах, подслеповато глазея на мир небольшими оконцами с решетчатыми ставнями. Из кирпичных строений выделялись две гостиницы с сомнительной чистоты номерами, запахом кухни, но с претенциозно-вызывающими вывесками: «Париж» и «Санкт-Петербург». Война здесь угадывалась по скоплению военных, занявших все номера гостиниц и частные квартиры.

В Галаце Михаил Дмитриевич познакомился с комендантом станции, похожим на жука капитаном-румыном. Рассказывали, будто он, чтобы заполучить выгодную должность коменданта, подарил начальнику свою молодую жену. И совсем об этом не жалеет. Теперь он обирает кого только может и очень разбогател.