Сокровища чистого разума - Панов Вадим Юрьевич - Страница 27

• Предыдущая
• 27/100
• Следующая

…Сколько Алоиз себя помнил, он всегда занимался наукой. Не увлекался, а именно занимался: серьёзно и с полной отдачей, проводя всё свободное время за экспериментами и опытами. И так – с восьми лет, когда маленький мальчик с Луегары взял одну из своих школьных тетрадок и старательно вывел на титульном листе: «Журнал научных исследований инженера Холя». Не будущего инженера, а просто инженера, поскольку мальчик навсегда выбрал свой жизненный путь.

Маленького Алоиза тогда похвалили. Отец, удачливый биржевой маклер, не видел ничего дурного в том, чтобы ребёнок тянулся к знаниям, и не скупился на учителей, приборы и материалы для физических и алхимических опытов, которые в огромных количествах принялся ставить пытливый наследник. Электричество и магнетизм, алхимические процессы и механика, паровые машины – интересы подрастающего Холя ширились, его познания и смелые суждения поражали гимназических учителей и приятно удивили членов приёмной комиссии крупнейшего на планете университета. Алоиза зачислили без экзаменов, по результатам собеседования, и юноша полностью оправдал возлагавшиеся на него надежды: первый курс – лучший студент университета, второй курс – лучший студент университета, третий курс – титул самого молодого бакалавра в истории Луегары. Холь учился жадно, нахраписто, словно торопясь с головой окунуться в большую науку, предлагаемый университетом курс освоил за три года, отказался от заманчивого предложения остаться, дабы стать самым молодым магистром планеты, и убедил отца финансировать продолжение обучения на Герметиконе. В центре научной мысли человечества.

Старый Холь, конечно, сожалел, что его единственный ребёнок не выбрал экономику или юриспруденцию, но мешать отпрыску не стал – оплатил, и Алоиз на долгие четыре года покинул родную планету, получив на Герметиконе степень доктора, а затем и магистра. Возможно, там бы и остался, но смерть отца и обязательства перед семьёй заставили Холя вернуться. Он удачно продал унаследованный бизнес, а на полученный капитал основал научный центр, в котором доводил до «прикладного применения» свои идеи. Алоиз консультировал промышленников и строителей, разработал несколько интересных технологий, которые купили даже в Ожерелье, изрядно преумножил своё состояние, мог бы стать одним из богатейших людей Луегары, но не стал, поскольку постоянно вкладывался во всё новые и новые исследования, продолжая ставить эксперименты с пылом восьмилетнего мальчишки.

Идеи Холя отличались смелостью, частенько переходящей в дерзость. Его теории оказывались неожиданными даже для умудрённых опытом коллег по Клубу Заводных игрушек, но Алоиз всегда подтверждал свои сумасшедшие предположения на практике и заработал устойчивую репутацию везунчика.

На Луегаре же Холь считался образцом настоящего учёного, его ставили в пример студентам и гимназистам, некоторые его открытия уже вошли в учебники, и казалось, что Алоиз получил от жизни всё что хотел.

Но так только казалось.

Он исполнил все мечты восьмилетнего мальчишки.

Но потерял то, что делало счастливым взрослого мужчину…

– Энергия межзвёздного перехода колоссальна, – продолжил Холь, машинально поднимая глаза к небу, туда, где запускаются астринги и открываются «окна» к другим мирам, туда, где происходит то, о чём он рассказывал. – Считается, что вся энергия уходит на создание межзвёздного коридора, но я предположил, что это не так. Мы знаем, что ни одна машина не работает со стопроцентным КПД, обязательно есть потери, и вопрос только в том, насколько они высоки. Открытие перехода приводит в действие настолько невероятные силы, что если мы сможем собрать хотя бы мизерную часть высвобождающейся энергии, то получим неисчерпаемый источник энергии невиданной мощности.

Увлёкшись, Алоиз стал напоминать мальчишку. Взрослого, усатого, изрядно лысого и изрядно седого мальчишку восьми лет, чьи глаза сверкали негасимо, а жажда знаний требовала выпить весь океан современной науки. Он говорил громко, но чисто, не захлёбывался словами, не глотал их, зато выдавал охвативший азарт жестами: постоянно двигался, иногда слишком резко взмахивал руками, а однажды так близко подошёл к хлипкому ограждению галереи, что заставил Агафрену вскрикнуть.

– И я придумал машину, которая бы собирала энергию, образующуюся во время работы другой машины – астринга.

– Так просто… – улыбнулась женщина. – И так сложно. – И перевела взгляд на мужа: – Я до сих пор не могу поверить, что ты поддержал эту авантюру.

– Давно известно, что ты думаешь обо мне хуже, чем я того заслуживаю, – пожал плечами Вениамин. Случайно или нет, но сегодня он облачился в чёрное: мритский мундир без знаков различия, высокие ботинки, портупея – всё отливало тьмой, и внешне губернатор сделался полной противоположностью элегантному инженеру. Военная мрачность против гражданской открытости… И в этом противостоянии абсолютно забывалась разница в росте и сложении мужчин, чего, возможно, и добивался губернатор Мритии.

– Я, конечно, не столь учён, как наш друг, но значимость источника энергии понимаю, и Алоизу не пришлось долго меня уговаривать.

– Основные споры случились во время обсуждения сметы, – рассмеялся Холь.

Губернатор поддержал шутку широкой улыбкой. Вениамин был воином – другие на Менсале не выживали, – но в то же время приобрёл репутацию опытнейшего управленца и хорошо вёл дела провинции.

– Так вот, природа Пустоты до сих пор представляет собой загадку, – вернулся к импровизированной лекции инженер. – Мы изучаем жалкие крохи информации и не в состоянии составить полноценное описание пространства, через которое ежедневно путешествуют цеппели по всему Герметикону. В этом, наверное, кроется главная проблема: в Пустоте мы гости, появляемся на считаные минуты и вновь уносимся прочь. Для полноценного же наблюдения требуются многочисленные переходы, а средствами для столь дорогих исследований располагают далеко не все.

– А как же Герметикон? – подняла брови Агафрена.

Знаменитая планета ученых, открывшая человечеству второй, после Вечных Дыр, способ путешествия между мирами, Герметикон заслуженно считался двигателем научного прогресса, и его пренебрежение изучением Пустоты вызвало у женщины удивление.

– Университеты и академии Герметикона занимаются Пустотой не более, чем в остальных мирах, – тут же ответил Алоиз. – Если они и проводят глубокие исследования, то не делятся результатами.

– Почему?

– Герметикон разработал астринги и до сих пор хранит их тайну, – напомнил Мритский. – Кто знает, что им в действительности известно о Пустоте?

Женщина выдержала паузу, во время которой поправила широкополую шляпку, украшенную тремя розовыми цветками, после чего осведомилась:

– Но если действительность столь ужасна, что Герметикон вынужден её скрывать, зачем Пустотой занялись вы?

Мужчины переглянулись.

– И в первую очередь вы, Алоиз, ведь Вениамин, насколько я понимаю, не будет подвергаться риску во время эксперимента.

Легчайший укол достиг цели.

– Я не могу рисковать, я несу ответственность перед Мритией, – улыбнулся губернатор. Но глаза его на мгновение стали холоднее полярного ветра.

– Агафрена, прошу вас помнить, что мы с Вениамином партнёры, – несколько неожиданно, вопреки правилам этикета, требующего не обращать внимания на пикировку супругов, произнёс инженер. – Мы давно поделили обязанности и полностью отдаёмся работе. Что же касается Пустоты… – На губах Алоиза появилась сентиментальная усмешка. – То она всегда меня манила. – Ещё одна короткая пауза. – Обычно первый переход нагоняет на людей страх, а я, как сейчас помню, спросил отца, из чего состоит Пустота. Есть ли в ней леса и реки? И весь переход не отлипал от иллюминатора, стараясь разглядеть Знаки. Мне было одиннадцать.

– Ты настоящий уникум, – покачал головой Мритский, который до сих пор не слышал этой истории. – А Знаки ловил?

– Два раза, – спокойно ответил Холь. – Причём один раз – в скафандре.

• Предыдущая
• 27/100
• Следующая