21 интервью - Минчин Александр - Страница 9

Минчин: Но вкус у нее есть?..

Бродский: Я предполагаю, что да.

Минчин: Поэтам все же не чужда «презренная» проза, ею пользовались и Цветаева, и Мандельштам, как вы к этому относитесь?

Бродский: Спокойно. Остались они все-таки известны как поэты.

Минчин: А «Доктор Живаго» вам нравится?

Бродский: Нет, совершенно, очень слабая, распадающаяся вещь, проза поэта. Стишки там сильные!

Минчин: Но именно за него ему дали Премию.

Бродский: Это еще ни о чем не говорит. Как раз наоборот.

Минчин: Вы думаете, в будущем они дадут вам Нобелевскую премию?

Бродский: Ответьте сами себе на этот вопрос.

Минчин: Они пропустили многих гениальных людей: Набокова, Платонова, Мандельштама, Булгакова, Цветаеву. Слава Богу, хоть Бунина при жизни не пропустили.

Бродский: Согласен.

Минчин: Хотя поэзия у него, да и первый том – крестьянской прозы…

Бродский: Стишки у него слабенькие. С прозой дела были лучше.

Минчин: Кто из прозаиков в XX веке?

Бродский: Платонов – гениальный прозаик.

Минчин: Абсолютно гениальный стиль, думаю, лучший стилист в нашей литературе.

Бродский: У Булгакова есть неплохие вещицы. Бунин мне нравится.

Минчин: А Набоков?

Бродский: И да и нет, это нелегкий вопрос, и вообще я устал, хватит на сегодня, а?

(И только тут я замечаю, что его ноги в грязных сапогах лежат на двухтомнике Ахматовой, один том в мягкой обложке, другой – в твердой, брошенные на стол.)

Семинар Бродского. Поэзия XX века. Мичиганский университет. Аспирантский факультет.

Идет долгий и нудный разбор стихотворения Ахматовой «Подражание армянскому». В произведении две строфы, которые мы разбираем 90 минут построчно. Что она имела в виду, что она хотела, почему не сказала. О поэзии XX века из уст самого Бродского (и его интерпретации ее поэзии) никто ничего не узнал. Разочарование.

Следующее занятие. Идет долгий и нудный разбор еще одного произведения Ахматовой. Потом Цветаевой – «Попытка ревности».

Наконец, в конце семестра на одном из последних занятий аспиранты упросили дать список имен – кого же, он считает, следует читать в XX веке.

Бродский: Меня удивляет, что вас это интересует. Прежде всего следует читать:..

И он перечисляет имен 20 из английской, американской, французской, ирландской, шотландской поэзии. Потом, разгорячившись, переходит к античности. Вдруг замечает:

Бродский: Саша, а вы почему не пишете – вы читали и знаете Вергилия?

Минчин: Да.

Бродский: Это правда?! (Очень удивлен.)

(Так как Бродский никогда не учился в вузе и не окончил даже десятилетки, то, естественно, он не знал, что в институте на филфаке преподают как Вергилия, так и всю римскую и греческую литературу, по которым на 1-м курсе уже надо сдавать экзамен. Не говоря уже о том, что строфы из Вергилия мы учили по-латыни.)

Минчин: Вам рассказать «Буколики» или «Георгики»?

Бродский: Нет, не стоит. (Остальным: Саша имеет в виду два наиболее известных произведения поэта Вергилия.) Да, кстати, что поэзия как таковая существует задолго до возникновения прозы, я надеюсь, всем известно?..

Минчин: Ваше отношение к эмиграции?

Бродский: Не положительное. Здесь я общаюсь с людьми, с которыми дома даже и разговаривать бы не стал.

Минчин: А американцы?

Бродский: Американцы – ничего, с ними гораздо легче и приятней. Из всех приобретений здесь русских – только Миша Барышников, уникум, невероятно интересный человек, стихов знает не меньше, чем я.

Минчин: Кем вы себя чувствуете здесь; вы довольно хорошо ассимилировались?

Бродский: Изгоем. Да и там я себя чувствовал изгоем. Думаю, что я везде и всегда буду чувствовать себя изгоем.

Минчин: Вы тоскуете по своему сыну, живущему в Ленинграде? Знает ли он, кто его отец?

Бродский: Не думаю, что вас это касается.

Минчин: Можете звать меня на «ты», я ведь еще…

Бродский: Я знаю, что я могу (произносится подчеркнутое «ч», а не «ш»), но – не хочу.

Минчин: Где вы научились такому глубокому английскому?

Бродский: Я вообще считаю, что два языка – это норма. С рождения. Так и было в России, если помните. До того.

Минчин: Вы действительно принадлежали к кружку Ахматовой?

Бродский: Это не был кружок. Скажем, я был близок к ней в ее окружении.

Минчин: Вам в самом деле нравится ее поэзия?

Бродский: Да, нравится, даже очень.

Минчин: Я совершенно не понимаю (не воспринимаю) ее поэзию.

Бродский: Ничем помочь не могу – читайте букварь, он легче понимается. На лекциях я пытаюсь это разбирать, но вам, кажется, скучно и неинтересно.

Минчин: Не только мне, всем… Мы ожидали совсем другого от…

Бродский: Это меня мало волнует, кто что ожидал.

Минчин: Жаль… Кого из западных поэтов вы цените превыше всего?

Бродский: Из американцев мои любимые, а значит, и самые сильные – Роберт Фрост и Эмили Диккинсон. У англичан меня восхищает Оден, также Йетс и Элиот. Надеюсь, слышали о таких?

Минчин: Что вы! «Где уж нам уж выйти замуж, мы уж так уж…»

Бродский: Что вы? я не понял?

Минчин: Чисто нервное – детская шутка.

Бродский: Я не знал, что у вас с нервами не в порядке?

Минчин: При всем моем уважении…

Бродский: Ну, ну, дальше…

Минчин: Вы не замечали, что вы умеете давить на нервы… собеседнику?

Бродский: Вы – собеседник?

Минчин: А, да, простите…

Бродский: Ну, добеседуем в следующий раз. Да?

(Хотя во второй половине творчества проза ему удавалась лучше, чем поэзия.)

Минчин: Карл мне сказал, что он опубликовал Лимонова под большим нажимом от вас.

Бродский: Не только моим.

Минчин: Вам действительно нравится, что он пишет, его поэзия?

Бродский: Не в том дело. Сам он – эдакий современный Смердяков. Да? Вам не кажется?

Минчин: Зачем же тогда?

Бродский: Алогичность поступков иногда бывает логична.

Минчин: Но к Достоевскому у вас никаких претензий нет?

Бродский: Я не понял вопроса – у меня ни к кому претензий нет, кроме как… впрочем, ладно.

Минчин: Он вам нравится как писатель?

Бродский: Это гораздо более сложный вопрос, чем примитивное «нравится» или «не нравится». Достоевский с его канцеляризмами, с его канцелярским языком. Позднее – да, нравился, но кое-чего он вначале не умел, потом, правда, научился. Например, писать «скандалы» среди его героев.

Минчин: Кстати, зоологический антисемит был. Да и вообще «расоненавистник» – сосчитали, что он ненавидел 56 национальностей.

Бродский: Но мы его любим «не только за это…» Кстати, совершенно чудовищный лгун был. Наверно, каждый романист должен им чуть-чуть быть. Хотя в тех условиях, в какие писатель поставлен обществом, – удивляюсь еще, что он не крадет и не убивает.

Минчин: Набоков считал и называл его «шаманом», а не писателем не очень лестно. А как вы относитесь к поэзии Набокова?

Бродский: Плохо. Очень посредственная, второсортная поэзия. Как поэт он не состоялся, зато как прозаик он интересен. Но и проза его манипулятивна, эдакий холодный Актер, всегда за маской, из-за нее не показывается.

Минчин: На ваше отношение к нему ничто не повлияло?

Бродский: Нет, абсолютно. А что, должно было?