Вердикт двенадцати (сборник) - Нокс Рональд - Страница 75

• Предыдущая
• 75/104
• Следующая

Мистер Прауди умолчал о том, как обнаружил вырезку из «Вестника Восточного Эссекса». Он даже не назвал имени учителя: узнают, когда дойдет до показаний. Пока же он удовольствовался упоминанием о том, что полиция нашла вырезку, «руководствуясь полученной информацией». Тем не менее описание найденной вырезки заставило присяжных насторожиться — впервые после того, как он начал свою речь. Присяжные как-то разом помрачнели; мистер Поупсгров отложил блокнот и уставился на мистера Прауди с откровенным восхищением. Доктор Холмс облегченно вздохнул: наконец-то печатный текст, родная стихия! До сих пор развитие событий его огорчало. Он ожидал, что его, как преподавателя Оксфорда, изберут старшиной; а если и не изберут, так он хотя бы сможет подчинить жюри своей воле: как-никак, среди присяжных не было ни одного солидного человека, и вполовину столь же ученого. А некоторых, пожалуй, даже нельзя было счесть джентльменами. Правда, в составе имелись две женщины, но доктор Холмс, исходя из опыта работы со студентками колледжей Самервилл и Сент-Хьюз[60], не сомневался в том, что по уровню интеллекта женщины просто не в состоянии правильно оценить основные положения этого судебного дела. Им, понятно, придется все объяснять и подсказывать, и непохоже, чтобы кто-то, помимо него, смог с этим справиться. Ибо, в конце-то концов, он — и скорее всего только он — достаточно образован, чтобы бесстрастно разобраться в предъявленных уликах. Он считал себя человеком, способным на взвешенные суждения; он настоящий ученый и подготовил к изданию не одного латинского автора. Дабы обосновать верное понимание того или иного искаженного текста, ему приходилось пускаться в расследования, мало чем, по его мнению, отличающиеся от судебных. Приступая к делу, он раскладывал перед собой издания, подготовленные и откомментированные предшественниками, которые предлагали каждый свое истолкование и прочтение. От него требовалось одно — сесть и подумать. Ему предстояло определить авторство каждой рукописи; опираясь на свои знания, он мог проследить, как из одного и того же источника берут начало несколько рукописей. Если в них встречались одни и те же ошибки, значит, все они, несомненно, восходят к единому оригиналу. Следовательно, все они говорят об одном и том же. С другой стороны, о предположениях редакторов надлежало судить исключительно под тем углом, насколько они, предположения, обоснованны. Поэтому он и считал, что многолетний опыт дает ему право определять ценность свидетельских показаний. Значит, и в этом деле разобраться ему будет проще простого, так что он сумеет быстро прийти к верному заключению и помочь остальным присяжным.

Мистер Прауди излагал себе обстоятельства дела, а доктор Холмс разглядывал довольно заурядную обвиняемую, и тут до него начало доходить, что он пребывает в таком же недоумении, как и остальные присяжные. Классическим рукописям можно ставить корректные вопросы. Им можно снова и снова задавать один и тот же вопрос и месяцами раздумывать над ответом. И рукописи никогда не меняются: у них неизменно один и тот же ответ. Обдумывать решение можно столько времени, сколько предоставят издатели (при нынешнем отношении к классической филологии — хоть всю жизнь). Но он понял, что устные показания требуют к себе иного подхода. Их нельзя, если захочется, повторно прослушать. Даже мистера Прауди нельзя попросить, чтобы он кратко перечислил доводы обвинения, если вдруг понадобится освежить их в памяти. Больше того, доктору Холмсу предстоит ответить на вопрос, не имеющий ничего общего со сферой его интересов. Одно дело — «Что вероятней всего мог написать склонный к сальностям поэт в годы правления Домициана?» Совсем другое — «Как ведут себя самые обычные люди в трудных обстоятельствах? Что эта неприятного вида женщина, сидящая на скамье подсудимых, вероятней всего причинила мальчику, которого я в жизни не видел?» И доктор Холмс задался вопросом — знает ли он вообще, как ведут себя обычные люди? Его самоуверенность дала трещину.

Но теперь, наконец-то, ему будет представлен документ. Текст, которому он может поставить вопросы. Чуть ли не рукопись. И, почти наверняка, спасительный плот в бушующем море. Он воспрянул духом и со вновь обретенной самоуверенностью покосился на соседа, страдающего несварением желудка несчастного коротышку, который отвечал виноватым взглядом каждому, кто снисходил на него посмотреть.

Присяжные невозмутимо выслушали первые свидетельские показания, носившие сугубо медицинский характер. Доктор Ламмас и доктор Херрингтон сообщили о причине и обстоятельствах смерти. Судя по всему, никто не собирался оспаривать тот факт, что мальчик Филипп умер от отравления пыльцой плюща. Заметки в блокноте делал один лишь мистер Поупсгров, да и то исключительно из чувства долга. Вдруг в комнате для присяжных кто-нибудь из коллег захочет его о чем-то спросить, и тогда его прямая обязанность — не только с полнейшей беспристрастностью, но и предельно точно изложить любую информацию. Главный защитник сэр Изамбард Бернс не задал свидетелям ни одного вопроса, хотя обвиняемая не сводила с него умоляющих глаз.

Затем вызвали доктора Паркса. Вид у него был измученный, дряхлый и боязливый. Низенький седой присяжный мистер Стэннард, хозяин паба, с сочувствием смотрел на такого же, как он, низенького седого старика. Боится куда сильней, чем показывает. Будь на то его воля, рванул бы отсюда, как испуганный конь, подумал мистер Стэннард. А когда сэр Изамбард восстал во весь свой немалый рост, чтобы приступить к перекрестному допросу, и доктор Паркс задрожал, мистер Стэннард от сочувствия даже скривился. Будь доктор Паркс обвиняемым, он бы сразу его оправдал: нельзя старикана так мучить. Да и адвокат ему сразу не приглянулся. У мистера Стэннара начало складываться мнение о деле.

Сэр Айки не спеша поднялся, вытянулся во весь свой рост и вставил в глаз монокль. И только после этого начал:

— Давно ли вы практикуете в тех местах, доктор Паркс?

— Сорок пять лет.

— И много у вас пациентов?

— Я не… ну, все зависит от того, что вы называете «много».

— В таком случае я несколько изменю вопрос: практика у вас увеличивается или уменьшается?

— Трудно сказать. Я как-то не задумывался. — В голосе доктора Паркса проскользнула возмущенная нотка. — Предполагаю, что она на одном и том же уровне.

— Вот как. Странная неосведомленность для того, чье благополучие зависит от числа клиентов. Однако же вы не сомневаетесь, что наблюдали Филиппа Аркрайта с первого дня, как он начал жить в этом доме?

— Разумеется, нет.

— И имели исчерпывающее представление о состоянии его здоровья?

— Я уже говорил, что да.

— Однако вы позволили ему мучиться от отравления целых тридцать шесть часов, не применив никаких эффективных лекарств. Как же вы не распознали, что мальчик находится в анормальном состоянии?

— Вы слышали мнение других врачей об этом состоянии: оно встречается редко и распознается с трудом.

— Другие врачи не пользовали мальчика и не заметили бы в его внешнем виде ничего необычного. Но я спрашиваю, как вы, исключительно хорошо зная своего пациента, не увидели в его поведении ничего анормального?

Доктор Паркс пожал плечами и промолчал.

— Хорошо, не будем об этом. Постарайтесь припомнить первый день развития болезни. Возвратившись в свой кабинет, вы задумались над этим случаем?

— Конечно, задумался. Когда я приезжаю с вызовов, я каждый вечер мысленно возвращаюсь к своим больным. Всегда существует возможность того…

— Понимаю. Так задумались вы тогда о вероятности отравления? Эта мысль тогда не пришла вам в голову?

У доктора Паркса был такой вид, словно он встретился с ядовитой змеей. А между тем сэр Айки, задав вопрос, не думал ни о чем конкретно — он действовал наугад. Доктор Паркс вдруг представил, как перебирает книги у себя в кабинете и снимает с полки справочник по ядам. Он вспомнил, как его открывал, увидел названия статей на букву «А»: «Авран» — «Адонис» — «Аконит» — «Антимонит»… Он успел просмотреть дальше? Или его отвлекли? Или просто забыл? Да и когда он заглядывал в справочник? До или уже после смерти ребенка?

• Предыдущая
• 75/104
• Следующая