Воскресшая жертва (сборник) - Армстронг Шарлотта - Страница 12

Его осведомленность привела меня в бешенство.

— Стервятники слетаются! — вскричал я, хлопнув себя по лбу. И через минуту обеспокоенно спросил: — А вы знаете, какие шаги предпринимаются в отношении прочего ее имущества? Будет ли аукцион?

— Предложение об этом прошло по частному каналу. Кто-то, кто несомненно видел этот портрет в ее квартире, уже делал запрос нескольким дилерам. Он не знал, что мы выступаем как агенты Джэкоби…

— Вкус этого человека свидетельствует о том, что он слабо разбирается в живописи.

Кори надул губы:

— Не у всех такие представления, как у вас, Уолдо. Могу предсказать, что настанет день, когда Джэкоби будет в большой цене.

— Успокойтесь, милый хлопотун. И вы, и я к этому времени уже умрем. Лучше скажите мне, — продолжал я с издевкой, — ваш простодушный потенциальный покупатель — знаток живописи видел клише картины в воскресных бульварных газетах и хочет приобрести портрет жертвы убийства?

— По-моему, не совсем этично произносить имя моего клиента.

— Прошу прощения, Кори. Мой вопрос, должно быть, задел ваши тонкие чувства бизнесмена. К сожалению, в очерке мне придется опускать имена.

Ланкастер Кори сделал стойку, как охотничья собака при запахе зайца:

— В каком очерке?

— Вы только что дали мне материал для замечательного очерка! — воскликнул я, симулируя творческое возбуждение. — Небольшая история в ироническом стиле о борениях молодого художника, гений которого останется непризнанным до тех пор, пока одна из его натурщиц не становится жертвой жестокого убийства. А поскольку он писал ее портрет, то внезапно становится художником года. Его имя не только на устах коллекционеров, но и публики, а публика, Кори, знает его, как она знает Микки Рони. Цены на его картины взлетают до небес, светские дамы просят, чтобы их взяли в натурщицы, клише его картин публикуются в журналах «Лайф», «Воуг», «Таун энд кантри»…

Моя фантазия так распалила его алчность, что он отбросил всякую гордость:

— Вам нужно упомянуть имя Джэкоби. Без этого очерк не будет иметь никакого смысла.

— С примечанием, конечно, что его работы выставлены в галереях Ланкастера Кори.

— Это не помешает.

Я горько заметил:

— Ваша позиция болезненно-коммерческая. Такие мысли никогда не приходили мне в голову. Искусство, Кори, вечно. Все остальное преходяще. Мой очерк будет столь же живым и оригинальным, насколько жив и оригинален портрет, написанный Джэкоби.

— Просто упомяните его имя. Только один раз, — попросил Кори.

— Такое упоминание выведет мой рассказ из области литературы и переведет его в категорию журналистики. В этом случае мне нужно знать факты, даже если я не буду упоминать их в полном объеме. Вы же понимаете, необходимо подтвердить мою репутацию достоверным материалом.

— Вы победили, — признал Кори и прошептал имя любителя живописи.

Я рухнул на диван Бидермейера и расхохотался так, как не смеялся с тех времен, когда здесь обитала Лора и познавала вместе со мной секреты бренного человеческого существования.

Но помимо этой пикантной и забавной новости Кори сообщил мне и некоторые удручившие меня вещи. Как только я освободился от его присутствия, я переоделся, схватил шляпу и трость и попросил Роберто вызвать такси. Я направился в квартиру Лоры, где, как и ожидал, находились миссис Тридуэлл, Шелби и шпиц-померанец. Тетка Лоры размышляла над ценностью некоторых действительно старинных вещей, Шелби составлял опись, а собачка обнюхивала ножки стульев.

— Чем мы обязаны этому неожиданному визиту? — воскликнула миссис Тридуэлл, которая всегда трепетала перед моей славой, хотя открыто не одобряла моей дружбы со своей племянницей.

— Алчности, дорогая леди. Я пришел, чтобы участвовать в разделе добычи.

— Это мучительное дело. — Она откинулась в кресле, наблюдая сквозь густо крашенные ресницы за каждым моим движением и каждым взглядом. — Мой адвокат просто настаивает на этом.

— Как это великодушно с вашей стороны! — быстро заговорил я. — Вы не жалеете никаких усилий. Несмотря на горе, вы держитесь мужественно. Должен сказать, вы несете ответственность за каждую пуговицу из гардероба бедной Лоры.

Кто-то поворачивал ключ в замке двери. При появлении Марка все мы приняли почтительные позы.

— Ваши люди впустили нас в квартиру, мистер Макферсон, — объяснила миссис Тридуэлл. — Я позвонила вам в контору, но вас не было на месте. Надеюсь, ничего плохого нет в том, что мы… мы попытались навести здесь порядок. Бедная Лора была такой беспечной, она никогда не вела учет своего имущества.

— Я отдал распоряжение впустить вас, если вы придете, — ответил Марк. — Надеюсь, вы нашли все в том же состоянии, в каком оно и должно было быть.

— Кто-то рылся в шкафу. Одно из платьев упало с плечиков, и духи разлиты.

— Полицейские — неуклюжие люди, — заметил я с невинным видом.

Как мне показалось, Марку стоило особых трудов остаться бесстрастным.

— Здесь нет ничего такого, что имело бы большую ценность, — заметила миссис Тридуэлл. — Лора никогда не вкладывала свои деньги в дорогие вещи. Но есть некоторые безделушки, сувениры, которые люди могут себе забрать на память. — Она сладко улыбнулась в мою сторону, давая понять, что догадывается, почему я здесь.

Я отреагировал немедленно:

— Может быть, вам известно, миссис Тридуэлл, что эта ваза не принадлежала Лоре, — я кивнул в сторону вазы из ртутного стекла на каминной полке, — я только на время одолжил ее ей.

— Послушайте, Уолдо, не лукавьте. Я помню, как на Рождество вы принесли эту вазу, завязанную красной лентой. Вы должны это помнить, Шелби.

Шелби взглянул на нее так, будто и не слышал наших пререканий. Из собственного опыта он знал, что именно простодушие в равной мере может спасти его от моего острого ума и от ее мстительности:

— Извините, дорогая, я не расслышал, что вы сказали. — И он вернулся к своей описи.

— Не лентой, дорогая леди. Мой рождественский пакет был завязан веревкой. Лора не должна была его никому отдавать. Вы знаете, что она была щедра, как испанцы, отдающие другим вещи, которые тем понравились. Эта ваза — часть моей коллекции, и я намереваюсь сейчас же ее забрать. Как вы думаете, Макферсон, это возможно?

— Лучше оставьте ее. Это может вызвать осложнения, — сказал Марк.

— Какой вы мелочно-официальный! И поступаете точно как сыщик.

Он пожал плечами, как будто мое мнение не имело ровным счетом никакого значения. Я засмеялся и повернул разговор в другую сторону, спросив о продвижении расследования. Нашел ли он какие-нибудь следы, которые могут привести к убийце?

— Много следов, — съязвил он.

— Скажите же нам, — попросила миссис Тридуэлл, наклоняясь вперед и слушая с восторженным вниманием. Шелби взгромоздился на стул, чтобы списать названия книг на самой высокой полке. С этой удобной позиции он с бесстрашным любопытством смотрел вниз на Марка. Померанец обнюхивал брюки сыщика. Все ждали откровенных признаний. Но Марк ограничился тем, что произнес:

— Надеюсь, вы не возражаете, — и вынул свою трубку. Вынужденная пауза в разговоре, очевидно, должна была внушить страх и уважение к Его Величеству Закону.

Я по-своему воспользовался моментом:

— Вам, может быть, интересно будет узнать, что у меня есть след. — Я уставился на миссис Тридуэлл, но за ее трепетной вуалью зеркало отражало изменившееся и напряженное лицо Марка.

— Знаете ли вы, что за этим делом стоит любитель живописи? Как возможной наследнице имущества, вам, миссис Тридуэлл, должно быть, интересно узнать, что на этот небольшой музейный экспонат, — я показал на портрет Джэкоби, — уже сделана ценовая заявка.

— Правда? И сколько?

— На вашем месте я бы поддержал цену. Для покупателя портрет может иметь эмоциональное значение.

— Кто же он? — спросил Шелби.

— Кто-то с деньгами? А мы могли бы запросить тысячу? — спросила миссис Тридуэлл.

Марк воспользовался своей трубкой как прикрытием. Я заметил, как на его щеках проступает краска. Человек, приготовившийся к камере пыток, едва ли мог держать себя с большим чувством собственного достоинства.