Число зверя (сборник) - Гацура Геннадий - Страница 47

— Он не мой шеф.

— Ну, “крыша” твоя. Обидел ты его чем‑то. А на меня зла не держи, я человек маленький. Тем более, ничего с твоим главбухом не произошло, подержали часа два и отпустили.

— Ну–ну, конечно, а он ко мне с горстью валидола и полными штанами завалился. Весь кабинет провонял.

На другом конце провода раздалось самодовольное хихиканье, затем вопрос:

— А как ты вычислил, что это работа моих ребят?

— Просто. Он же с цифрами работает, запомнил на лобовом стекле номер пропуска, дальше дело техники.

— Надо будет сказать своим парням, чтобы больше таких проколов не допускали. У тебя больше ничего ко мне нет? А то у меня народ собрался, поговорить с ним надо, — в трубке вновь раздалось хихиканье.

— Пока, — Марков бросил трубку и уставился в окошко на освещенные фонарями и рекламой ночные улицы города.

— Что он сказал? — спросил охранник.

— Урод, что он мне может сказать? Он начал действовать мне на нервы. Это же он нашего туза подначивает. Найдите мне Артиста и договоритесь, пусть он с ним разберется, пока этот козел совсем не оборзел и все мне не испортил.

— Артиста сейчас не так просто будет найти. Поговаривают, что это он того банкира ухайдокал. Да и услуги его хороших денег стоят.

— Плевать! Зато — чисто.

В этом элитном доме, в одном из переулков старого Арбата, Валентина Александровича хорошо знали, поэтому он без всяких проблем миновал двух огромных охранников на входе и оказался в застланном коврами вестибюле. Сидевшая за столиком пожилая женщина с холодным и цепким взглядом, прошедшая, наверное, свою выучку еще в НКВД, во времена Берии, расплылась в улыбке и, поздоровавшись с ним, как с родным, сказала:

— Они уже приехали из театра и ждут вас. Давненько к нам не заезжали.

Марков не удостоив консьержку даже взглядом, направился к лифту. Владимир Ильич или, так называемая “крыша” крупнейшего сутенера столицы, да и не только его, занимал в этом доме целый этаж, поэтому Валентину Александровичу пришлось воспользоваться вмонтированным в стенку кабины лифта видеодомофоном. Лишь после того, как на третьем этаже убедились, что это тот самый человек, которого ждет их хозяин, кабинка пришла в движение. Охрана здесь была выдрессирована на самом высоком мировом уровне. Это было понятно, человек, к которому направлялся Марков считался по неофициальным источникам, одним из богатейших людей в России, да еще совмещал депутатскую работу с членством во всевозможных государственных комиссиях, фирмах, партиях, международных и общественных фондах и прочих очень денежных предприятиях. Он так же числился неофициальным президентом нескольких международных корпораций и компаний. В общем, — крупная шишка.

Лифт остановился на третьем этаже и Марков тут же оказался в огромном холле отделанном деревянными панелями, вывезенными из какого‑то старинного английского замка, и заставленном шикарной мягкой мебелью и низенькими золочеными столиками в стиле Людовика XVI.

— Он ждет вас в голубой гостиной, в левом крыле, — сказал подошедший дворецкий и принял из рук Валентина Александровича белую шляпу и такого же цвета трость с золотым набалдашником работы одного из мастеров Карла Фаберже. Марков знал, в каком виде надо было заявляться к подобного типа людям. Взглянув в огромное зеркало, он поправил галстук–бабочку и направился через анфиладу комнат вслед за дворецким.

Хозяин квартиры сидел в темноте и гордом одиночестве в глубоком кожаном кресле перед огромным окном.

— Включить свет? — спросил Валентин Александрович, войдя в гостиную.

— Нет. Принес?

— Да, — Марков вынул из кармана и положил на низенький столик толстый пакет.

— Садись, — даже не повернувшись к вошедшему сказал мужчина. — Опять эта сучка закрылась в дальних комнатах. Совсем крыша у старой карги поехала. Сняла у меня со счета без спроса сто шестьдесят тысяч баксов, сделала себе подтяжку. Небось, опять машину для своего нового молоденького хахаля прикупила или квартирку для тайных свиданий. Не набесилась еще.

Марков с трудом подавил улыбку. Он то знал, что Владимир Ильич на своих “кошечек” тратит намного больше, чем его супруга, и совсем недавно приехал из какой‑то очень дорогой швейцарской клиники, где делал себе омоложение организма, для улучшения детородных функций. Он никак не мог зачать своей молодой любовнице ребенка.

— А может, вы свою женушку хотите приструнить? — Поинтересовался Валентин Александрович. — Вы уезжаете со своей приятельницей куда‑нибудь, а я тем временем все это очень качественно организую. Можем даже похоронить без вас, чтобы не травмировать нежную психику вашей новой подруги. По высшему классу, как в лучших домах Лондона, Нью–Йорка и Парижа!

Владимир Ильич повернулся к Маркову и очень внимательно посмотрел в его, казавшиеся за толстыми стеклами очков совсем маленькими глазки.

— Ты что это говоришь? Понимаешь, что и кому ты это говоришь? Она моя жена, мать моих дочек!

— Так, я как лучше хотел, — смущенно пожал плечиками “сутер”.

— Получше. Ничего святого нет. С кем только мне приходится работать. Кстати, ты не брал моей расчески? — Покрутил головой собеседник Маркова. — Я только что причесывался и сюда ее положил.

— Нет, конечно. На кой ляд она мне сдалась?

— Бред какой‑то. Вечно, с тобой свяжешься… В общем, с меня хватит! — вдруг взорвался Владимир Ильич. — Ты должен зарубить у себя на носу, что это я сделал из тебя человека, дал тебе “крышу”, всегда прикрывал, и не посмею, чтобы твои девки шантажировали меня!

— Я все понял.

— Если ты уверен, что это была она, ты должен немедленно проверить все ее связи и принять контрмеры.

— Я все понял, — еще раз, как можно мягче, повторил Марков, — и всегда говорил, что вся мерзость от женщин. Они и созданы как зло, как некоторая противоположность человеку, мужчине. Женщина вообще является воплощением всего самого плохого, мерзкого. Греха, лжи и вероломства. Лишь глупца может обмануть созданный поэтами образ этакой слабой, легко ранимой личности. Даже в библии, когда речь заходит о первородном грехе, кто там выступает в качестве искусителей? Дьявол, змий и женщина. Хотя, по моему, на двух первых зря бочку катят, там их и близко не было. Да и кого наказал Бог за этот грех, дьявола или змия? Нет — женщину, наградив ее грязными месячными. Да, вся мерзость на земле от них, достаточно только перелистать учебник истории.

— К чему ты клонишь, старый педераст? Хочешь, чтобы я переквалифицировался на твоих голубеньких мальчиков?

— Ну, зачем же так грубо, Владимир Ильич? Да, вы только попробуйте, возможно, вам понравиться.

— Все, хватит! У меня голова от тебя разболелась. Сначала в театре эти актеры несли какую‑то ахинею, а теперь ты тут! Проваливай!

Валентин Александрович улыбнулся кончиками губ, чтобы не дай Бог случайно не задеть своего слишком чувствительного хозяина, кивнул головой и направился к выходу.

— Постой, — вдруг остановил его Владимир Ильич.

“Сутер” обернулся.

— Я подумаю насчет твоего предложения с похоронами. А пока ты набросай для меня небольшой план, как ты это представляешь. Все, теперь можешь валить отсюда. Только быстрей!

Марков молча отвесил хозяину полупоклон и вышел.

— Вот, взрастил засранца, хлебом не корми, дай только кого‑нибудь кончить. Мать родную не пожалеет, — пробормотал, впрочем, довольно благодушно, Владимир Ильич, вновь оставшись наедине с собой в своей огромной голубой гостиной.

В машине Марков вынул из кармана завернутую в носовой платок костяную расческу с золотым ободком и зачем‑то посмотрел ее на свет.

— Ишь, раскомандовался, — сказал он вслух и, опустив окно, вышвырнул расческу вместе с носовым платком на дорогу.

Григорьев обвел кружочком еще одну дату, третью в этом месяце, и тупо уставился в вычерченный на листе ватмана календарь. Шестое июня тысяча девятьсот девяносто шестого года.