Число зверя (сборник) - Гацура Геннадий - Страница 61

— Итальянские мастера, черная магия, приведения — все это лишь литературные страшилки и выдумки, — махнул рукой Константин. — Они существуют только в больном воображении некоторых писателей.

— Владимир Ильич тоже так говорил… Хотя, может, ты и прав, но зато без них вам, читателям, было бы довольно скучно жить.

— Ты, случаем, не знаешь такого современного писателя, как Герман Хара? — Спросил Григорьев.

— Нет, — пожал плечами Николаев.

— Дело в том, что у него есть рассказик со схожим сюжетом.

— Тут ничего странного нет — конец века. Даже более того — тысячелетия. В такие периоды особенно часто подобные мистические настроения посещают общество.

— Нечто похожее и он говорит в своем опусе.

— О чем хоть рассказ?

— Как‑нибудь потом расскажу, — отмахнулся Константин. — Ты идешь?

— Да, сейчас, — Сергей положил старинную книгу обратно в сумку и подумал:

“С чего это вдруг Григорьев заинтересовался каким‑то современным писателем? Он ничего просто так не делает. Надо поспрашивать знакомых литераторов об этом Харе.”

— Может, кофе хотите? — Поинтересовалась Марина явно для того, чтобы соблюсти рамки приличия.

— Нет, спасибо. Мы и так отняли у вас уйму времени, — ответил сразу за двоих Константин.

Они вышли из дома Федоровой и Николаев спросил:

— О какой машине у подъезда ты трепался? Я сегодня ее и не брал.

Григорьев ответил ему вопросом на вопрос:

— Может, пройдемся по бульварному?

Николаев пожал плечами:

— Давай.

— Зачем ты начал рассказывать ей историю про Кремль? — Спросил Григорьев.

— Ну, во–первых, она тоже имеет отношение к мистике и тремя шестеркам. А во–вторых, у меня такое предчувствие или подозрение, называй это как хочешь, что это как‑то связано с твоим расследованием.

— Бред. Мое дело никакого отношения к Кремлю не имеет и не может иметь. Я понимаю, что у писателей буйная фантазия, но надо же и меру знать.

— Нет, что ни говори, а связь какая‑то прослеживается. Взять хотя бы звезды на башнях Кремля и те звезды, что маньяк вырезает на телах своих жертв. Интересно, где этот урод скрывается днем?

— Под личиной обычного добропорядочного гражданина, возможно, и журналиста, через черточку — писателя.

— Ну–ну, с такими‑то замашками? Не может быть, чтобы у него не было какой‑нибудь аномалии. Хоть чего‑нибудь бросающегося в глаза.

— Так только у вас, литераторов, в книжках бывает, — усмехнулся Константин.

— А с чего это ты заявился и сел? Весь кайф общения с красивой женщиной испортил.

— Кажется, ты забыл, что эта женщина проходит у меня как свидетель по делу об убийстве. Я бы попросил тебя впредь не предпринимать без моего согласия подобных экскурсий.

— Ладно, тебе, — отмахнулся от него Николаев, — подумаешь, зашел к бабе…

— Я тебе говорю это на полном серьезе. Кстати, действительно, когда ты работал в милиции, в тебя три раза стреляли?

— Стреляли больше, попали только три.

— И из‑за тебя погиб твой коллега?

Николаев резко остановился и, схватив Григорьева за лацкан пиджака, притянул его к себе:

— Ну и сука ты! Я не посмотрю, что ты при исполнении… Он мне жизнь спас. Под пули вместо меня пошел. И я, между прочим, после этого месяц не на Багамах провел, а в реанимации пролежал.

— Заметно, — вырвав полу пиджака, пробурчал Григорьев.

— Что с тобой говорить, — Сергей развернулся и пошел в обратную сторону.

— Сам же первый позвонишь, — крикнул ему в след Григорьев.

Сергей поднял голову. Ноги сами привели его к Центральному дому литераторов. Николаев толкнул дубовую дверь и вошел. В холле оживленно сновали какие‑то разодетые бабенки, они резко контрастировали с сонными, как мухи, писателями. Рабочий цикл последних ни при каких властях не совпадал с режимом жизни обычного обывателя. К Сергею подлетел один из завсегдатаев ЦДЛ и, сообщив, что все сидят в нижнем кафе, а его отправили за водкой, так как она у них уже на исходе, тут же исчез. Еще одной вечной проблемой, которая постоянно мучила русского писателя, был хронический дефицит водки и денег. Последнее стало особенно заметно после того, как коммерческие структуры выжили московских литераторов из их собственного профессионального клуба и, отобрав ресторан и “пестрый зал”, загнали в какой‑то душный подвал, в котором цены были раза в два выше чем в любом другом подобном заведении. Как шутил Николаев — пытаются и отсюда выжить. Но бывший “совок” везде находит выход, и вместо того, чтобы покупать выпивку в кафе, писатели набирали ее в соседних магазинах, которые на этом процветали, а литературное кафе все больше и больше хирело. Вместо того, что бы скинуть цены и дать творческой личности спокойно оттянуться в родной обстановке, администрация поднимала их не по дням, а по часам. Сергею было интересно наблюдать, долго ли будет продолжаться выкуривание литераторов из их родного дома, и чем закончится это противостояние.

Один из знакомых Николаева продавал в фойе ЦДЛ изданный за свой счет сборник юмористических рассказов. Сергей подошел к нему и, поздоровавшись, спросил:

— Что, на хлебушек не хватает?

— Не только на него, но и на Капри. Знаешь, уж очень хочется побродить по острову в обнимку с нашим классиком.

— Это с Лениным, что ли?

— Упаси Боже, — перекрестился писатель, пытавшийся совместить в одном лице автора, издателя и бизнесмена. — Мне бы с господином Максимом Горьким, человеком и пароходом.

— Хорошее дело. И я не отказался бы от участия в подобном мероприятии. Возьмешь меня бутербродом?

— Это как?

— Ты же всякие хохмочки пишешь, а такого анекдота не знаешь.

— В чем дело, расскажи.

— В следующий раз. Что здесь происходит, почему столько экзальтированных дамочек?

— Да какая‑то фирма проводит очередную рекламную компанию нового препарата для похудения. Смотри, сколько манекенщиц понагнали, хотят товар лицом показать.

— Ох уж эти “гербалайфы”, по–моему, они уже у всех в печенках сидит. Неужели кто‑то еще верит, что, купив пачку заграничного силоса, можно, не отходя от телевизора и не вылезая из мягкого кресла, стать такими стройными и протяжными как эти девочки?

— Как видишь, иначе бы они не разорялись и не платили директору ЦДЛ такие деньги за аренду большого зала.

— Ладно, — махнул рукой Николаев, — все при деле, один я шляюсь без толка. Пойду лучше выпью кофе.

Сергей спустился в кафе. Дым здесь стоял коромыслом. Вентиляция опять не справлялась со своей работой. Как ни странно, но все столики были заняты.

— Сергей, иди к нам, — махнул из дальнего угла зала Борис Никитин.

Николаев присел за столик и поздоровался за руку со всей многочисленной и пестрой литературной компанией, сидящей за столом.

— Выпьешь? — спросил Борис, разливая по стаканам водку.

— Чуть–чуть можно, — Сергей взял стакан с водкой, поддел на вилку из стоявшей на столе трехлитровой банки малосольный огурчик и, крякнув, выпил. — Хорошо пошла. Где брали, в магазине?

— У грузина в ларьке. У него дешевле.

— Потравитесь как‑нибудь.

— Эт–точно, — поддакнул сидевший рядом с Николаевым драматург и продолжил сопя выуживать двумя пальцами из банки огурец.

— Серега, ты обещал принести какой‑нибудь рассказик для моей “цэ–дэ–эловской вешалки”. Где он? — поинтересовался Никитин.

— Да я не из дома иду. Так, случайно зашел. Обязательно принесу.

У Бориса было увлечение собирать различные байки о покойных и ныне здравствующих писателях, а, так же различные скандальные истории, связанные с ЦДЛ.

К столику подошла молодая женщина с довольно вульгарным макияжем, да еще с претензией одетая.

— Можно, к вам, — спросила она и, не дожидаясь ответа, шлепнулась на свободный стул. — Этот дурак уже успел надраться и порядком мне надоесть. Еле языком ворочает.

— Правильно, так ему, — усмехнулся драматург. — Только я одного не понимаю, чего тебя его язык беспокоит? Тебе же не этого от него надо, а дармовая выпивка. Или у него уже бабки кончились?