Число зверя (сборник) - Гацура Геннадий - Страница 66

— Он уже здесь, — влетел в помещение склада запыхавшийся помощник и условным жестом показал, что гость проверен на оружие и наличие электронных записывающих устройств.

Марков взглянул на часы. Ровно десять. Что ж, Валентин Александрович тоже любил точность. Он поднял голову. Рядом с его помощником стояла какая‑то старая карга в дурацкой черной шляпке с вуалью.

— А это еще кто такая? — раздраженно спросил “главный сутер”.

Женщина положила руку в перчатке на плечо помощнику Маркова и вдруг неожиданно низким мужским голосом сказала:

— Иди погуляй, я бы хотел побыть с “мамочкой” наедине.

В этом месте Артист снял свою шляпку, и Валентин Александрович, поняв свою ошибку, улыбнулся:

— Неплохо.

— Мне не хотелось, что бы еще кому‑нибудь стало известно о нашей встрече. Я не люблю афишировать свои связи. Всегда найдется человек который может прикинуть кое‑что к носу и сделать кой–какие выводы. Это и в ваших интересах.

— Если вы так блюдете свою и мою репутацию, почему не согласились договориться обо всем с моим помощником.

— Он для меня никто, а вы личность серьезная, значит не меньше меня заинтересованы в сохранении конфиденциальной информации.

— О вас говорят, что вы быстро и с большой фантазией решаете многие проблемы. Я сам человек с воображением и ценю людей способных поставить себе интересную задачу и решить ее до конца. Они большая редкость в нашем обществе недоразвитого капитализма и социализма.

— Это смотря, что вам надо, и с каким исходом.

— Возможно, в другой раз было бы достаточно просто поставить человека на место, но в данной ситуации мы упустили время для переговоров и мирного решения вопроса, поэтому мне требуется самое кардинальное решение.

— Понял. Могу ли я узнать его имя?

Марков вынул из кармана фотографию и протянул киллеру.

— Знакомая личность, — улыбнулся он. — Думаю, что если бы все, кому он встал поперек горла, скинулись мне по десять баксов, я мог бы сразу после этого выступления с чистой совесть выйти на пенсию.

— Надеюсь, вы обойдетесь без стрельбы и взрывов.

— Вы меня обижаете, — Артист элегантным жестом перекинул через плечо один из концов мохнатого шарфа. — Я художник и не опускаюсь до подобных тривиальных методов.

— Вот и хорошо. Когда вы намерены покончить с этой проблемой?

— В народе говорят, что спешка нужна только при ловле блох. В таких же деликатных делах она просто противопоказана.

— В моем случае она как раз очень даже желательна. Я дам вам одного молодого человека, он ознакомит вас со всем, что у нас есть на нашего клиента. Заодно и прикроет, если что. Ему можно доверять как мне самому.

— Я работаю один и мне не нужны помощники.

— Вероятно вам забыли сообщить, что я плачу по двойному тарифу, — Марков вынул из бокового кармана пиджака плотный конверт и протянул “киллеру”. — Здесь половина.

— Это другое дело. Но боюсь, что раньше чем через три дня все равно ничего не выйдет. Слишком много заказов. Народ спешит перед периодом летних отпусков избавиться от головной боли.

— Что ж и на этом спасибо. Мне сказали так же, что вы большой мастер по компромату. Если наше первое сотрудничество пройдет хорошо, я бы хотел ангажировать вас еще несколько раз в самое ближайшее временя.

— О, пренепременно, но вначале мы закончим этот танец. — Артист надел на голову свою дурацкую шляпку, — Ну я пошла. Целую дорогой, — и он, жеманно повернувшись на высоких каблучках, послал через плечо Маркову воздушный поцелуй.

Николаев сидел на диване и тупо смотрел в стоявшее на столике зеркало. Да, видончик. Сколько раз себе говорил, больше не появляться в ЦДЛ и не хлестать там с литераторами водку, ан — нет, опять приплелся туда. Боже, как болит голова! Может, в этом и заключается основное предназначение русского писателя — испытывать боль за весь свой народ. Слышал бы кто, какую чушь я порю, точно бы сразу в “кащенко” загремел. Все, завязал, больше пить не буду. “Меньше — тоже,” — сказал бы старый приятель Николаева Владимир Соков.

Раздался стук и тут же, не дожидаясь ответа, дверь в комнату распахнулась. На пороге стояла соседка. Ну это было уже верхом наглости. Николаев открыл было рот, чтобы в доходчивой для нее форме объяснить правила хорошего тона, как она вдруг необычайно ласково и даже с испугом обратилась к нему:

— Сереженька, к тебе сам президент приехал.

— Крыша поехала, старая карга? Почему врываешься без спроса? — прикрикнул на нее, прикрываясь одеялом, Николаев.

Два дюжих мужика выдернули старуху из дверей в коридор, протиснулись в комнату и быстро обшарили ее глазами. Один даже заглянул за зеркало.

— Ты, что ль, Сергеем Николаевым будешь? Принимай гостя, — сказал старший из них и показал на дверь.

Сергей взглянул туда и ахнул.

В дверях стоял сам Президент, собственной персоной. Вот это дела! Николаев посильней натянул на себя одеяло. Мать честная, такое только во сне может привидится. Не иначе как какая‑нибудь компания в связи с выборами или перевыборами. С похмелья Николаев никак не мог вспомнить, прошли они или только намечались. Особенно тяжело это было вспомнить, потому, что сам он никакого участия в подобных мероприятиях даже в советское время никогда не принимал. Сергей считал, что от перемены мест слагаемых сумма в его кармане не увеличивается, а только уменьшается, так как ни один из дорвавшихся до власти чиновников и не думает об проблемах своих избирателей, а, тем более, о своих предвыборных обещаниях, он мечтает только побольше загрести под себя и подольше удержаться у кормила. А тут такое дело, первый человек в стране, взял и так просто заявился к Николаеву.

Дорогой гость тем временем подошел к стоявшему возле письменного стола креслу. Охранник одним движением руки смел с него на пол николаевские рукописи, брюки с рубашкой и пододвинул под Президента. Тот сел, даже не заметив, что наступил на рубашку, и обратился к все так же сидящему с открытым ртом Сергею:

— Проси что хочешь.

— Гаркните на мою соседку, чтобы она без штанов и в неглиже по коммуналке не бродила. Она же не Бриджит Бардо, меня и вырвать может, — вдруг ни с того ни с сего, вырвалось у Николаева. — И по холодильникам не шастала. И по карманам перестала лазить. И народ не доставала, — понесло его.

— А ну‑ка, дайте ее сюда. Как, там, ее?

— Измайлова.

Кто‑то из коридора втолкнул соседку в комнату.

— Что же это ты, старая вонючая урка, моих людей забижаешь? Голышом по квартире расхаживаешь. Опять воруешь, документы подделываешь. Или обратно на нары захотела? — повысив голос и добавив в него стальных ноток, рявкнул президент.

Подбородок и колени у Измайловой затряслись, затем послышалось тихое журчанье и по ляжкам, а также по спущенным до колен рваным чулкам, что‑то потекло. Прямо под ногами у нее образовалась довольно внушительная лужа.

— Да уберите вы ее отсюда, весь воздух испортила, — сморщив нос, сказал президент. — Вот и общайся с этими уродами. Как ты здесь живешь? — Он встал и направился к дверям. — Припозднился я у тебя. Пора и честь знать. Если что нужно, — звони.

Не доходя до двери он, вступил в оставленную гражданкой Измайловой лужу, зашатался и вдруг, вместе с охраной и сопровождающими лицами, растаял в воздухе, так и не успев оставить номера своего телефона.

“Да, даже президенту и всей его рати, не говоря уже об простых обывателях, не по зубам оказалась та мерзость, которую распространяют вокруг себя некоторые наши соседи, — усмехнулся про себя Сергей и, наконец, почувствовал, что проснулся. Но открывать глаза и вылезать из‑под теплого одеяла, ему никак не хотелось.

Сергей напрягся и попытался припомнить, кто явился ему под видом президента, но, как это часто бывает во сне, он запомнил только абстрактную оболочку.

Какого черта он не попросил у него похмелиться. У Президента обязательно должно было быть что‑нибудь с собой, или у его охраны, раз они спозаранку, да еще в выходные, собрались выйти в народ. Так кто же это был? Ельцин, Лебедь, Жириновский, Зюганов, Горбачев? Вопрос перед ожидающими Россию через несколько дней президентскими выборами был довольно актуальным. Ну, последний, сразу отпадал, он свое отпрезиденствовал. Такую страну за несколько лет развалил… Наши бывшие враги до сих пор понять не могут, как же это русским удалось создать (правда не без их помощи) свой самый могучий миф о непобедимости СССР. С кем же тогда они все это время соревновались в гонке вооружения и против кого боролись, если пришел один любитель поговорить на общие темы и за Нобелевскую премию все развалил? Ладно, это был не Горбачев. Может, Зюганов? Нет, этот бы полез брататься со всеми многочисленными соседями по коммуналке и начал обещать каждому коммунисту отдельную квартиру к 2000 году. Это был и не Жириновский, тот бы сразу всем моим соседкам по мужику выделил, а мужикам, в свою очередь, по паре кирзовых сапог для полоскания в Индийском океане. На Лебедя странный посетитель тоже не был похож, если бы тот рявкнул на мою соседку своим громовым голосом: “Лечь, отжаться!”, то она бы замертво упала. Какие только мысли в голову спросонья лезут. Чего только не придумаешь, лишь бы утром не вылезать из постели. Так кто же ко мне приходил? Остается только Ельцин, потому как все остальные демократические и прочие кандидаты, и во время предвыборной компании не особенно норовят опуститься до нас, грешных, а если бы они стали президентами, то их и подавно никакими, даже западными вливаниями, в мою перенаселенную коммуналку невозможно было бы заманить. Хотя и Ельцин предпочитает больше по Белым домам шастать, а не тараканов давить в комнатушках у бедных российских литераторов. А вот последние (имеются в виду не насекомые, а писатели) и есть основная ценность для любой страны, несущая ей славу. Всех президентов и теннисистов забудут, а литератора всегда помнить будут. О какой этакой стране вы говорите, той что дала Пушкина и Достоевского, Пастернака и Бродского? Как же, знаем–знаем. Это же Россия! Вот так‑то господа власть предержащие, заигрывайте с литераторами, глядишь, и о вас кто‑нибудь пару строчек в Истории черкнет: был у нашего Писателя один такой знакомый (Имярек), то ли приемщиком макулатуры работал, то ли президентом всей страны, помогал во всем, денег дал, дачу на Капри построил, чтоб писалось нашему любимому литератору во славу отечества хорошо. Вот такие пироги, вот так можно и прославиться на века.