Черное воскресенье (др. перевод) - Харрис Томас - Страница 42

• Предыдущая
• 42/78
• Следующая

— Да.

— Если бы это была женщина, Музи скорее всего и сказал бы «женщина». Человек в возрасте Музи и с его этническим фоном вряд ли назовет американцем араба, родившегося в Америке, или американского еврея. Во всех случаях такого рода, если бы речь шла о черном американце, арабе или еврее, Музи употребил бы прилагательное «американский». Существительное «американец» употребимо, лишь когда имеется в виду белый мужчина, представитель большинства населения страны. Вам может показаться, что я доктринерствую, но это действительно так.

Беседуя с Корли по телефону, Кабаков рассказал ему о выводах Рэчел.

— Ну что ж, теперь нам совсем немного надо — всего-навсего отыскать его среди примерно сорока миллионов белых мужчин, — заметил фэбээровец. — Да Господи, не обижайтесь вы, я же понимаю — в этом деле все может оказаться полезным.

Сообщение Корли о том, как идет розыск катера, было совсем не обнадеживающим. Таможенники вместе с нью-йоркской полицией обследовали все верфи на Сити-Айленде и в Нассо, а полиция Суффолка проверила весь портовый бассейн Лонг-Айленда. Полиция штата Нью-Джерси опросила всех владельцев верфей, вплоть до таких легендарных создателей яхт и катеров, как Рыбович, Трампи и Хаккинз. Опросили и менее крупных владельцев верфей и мастеров, которые все еще строили суда из дерева. Никто ни на одной из верфей не смог опознать беглое судно.

— Катера, лодки, яхты… — пробормотала себе под нос Рэчел.

Кабаков не отрываясь смотрел в окно, на летящие за стеклом снежные хлопья. Рэчел накрывала на стол к обеду. Он пытался вспомнить что-то, не прямыми усилиями памяти, а как бы используя боковое зрение, чтобы лучше видеть в темноте. Метод, к которому прибегли, чтобы убрать Музи… Что-то в связи с этим постоянно беспокоило Кабакова. Где это уже использовалось раньше? В одной из десятков тысяч докладных, прошедших через его руки в штабном кабинете МОССАДа в последние пять-шесть лет, упоминалась бомба в холодильнике. Он помнил, что докладная была в папке старого образца, из коричневого картона, со скоросшивателем. Это означало, что она попала на его стол до 1972 года. В 1972 году МОССАД взял на вооружение совсем другие папки, чтобы облегчить микрофильмирование. Еще одно воспоминание — словно вспышка: инструкция, розданная подразделениям боевиков по его приказу много лет назад. О методах установки мин-ловушек. В инструкции объяснялось устройство ртутных выключателей, в то время широко применявшихся арабскими партизанами. Кроме того, там говорилось и об электрических приспособлениях разного рода.

Он уже принялся было сочинять телеграмму в МОССАД, включая в нее отрывочную информацию, какую удалось восстановить в памяти, когда вдруг, неожиданно для него самого, он вспомнил: Сирия, 1971 год. Разведчик МОССАДа погиб во время взрыва в одном доме в Дамаске. Взрывное устройство было небольшим, но холодильник разнесло вдребезги. Совпадение? Кабаков позвонил в консульство Израиля и продиктовал телеграмму. Служащий консульства напомнил ему, что в Тель-Авиве сейчас четыре утра.

— А по Гринвичу сейчас во всем мире — два часа ночи, приятель, — сказал ему Кабаков. — Мы работаем без выходных и не закрываем контору на ночь. Отправляйте телеграмму.

Холодная декабрьская изморось жалила лицо и шею Мошевского, поджидавшего такси на углу улицы. Он пропустил три «доджа» и наконец увидел то, что ему было нужно, — вместительный «чеккер», баржей плывущий в суетливом потоке машин. Мошевский хотел, чтобы в автомобиле было побольше места и Кабакову не пришлось бы сгибать больную ногу. Он попросил водителя подъехать к самому крыльцу дома в середине квартала. Кабаков проковылял к машине и устроился на сиденье рядом с Мошевским. Он назвал адрес консульства Израиля.

Кабаков отдохнул, как ему предписывала Рэчел. Теперь он решил взяться за дело. Разумеется, он мог бы позвонить послу Теллу и из квартиры Рэчел, но ему необходим был самый надежный из телефонов — телефон, снабженный шифратором. Он решил обратиться с просьбой к властям предержащим в Тель-Авиве, чтобы те, в свою очередь, попросили госдепартамент США обратиться за помощью к русским. Просьба Кабакова могла пойти по инстанциям только с одобрения посла. Обращение к русским за помощью с точки зрения профессиональной гордости было для Кабакова делом весьма неприятным. Но в данный момент Кабаков не мог позволить себе такую роскошь, как профессиональная гордость. Он прекрасно понимал это, принимал, но не мог не чувствовать себя уязвленным.

Начиная с весны 1971 года в советском Комитете государственной безопасности, печально знаменитом КГБ, работал отдел, осуществлявший техническую помощь организации «Черный сентябрь» через полевую разведку «Аль-Фатаха». Именно этот источник и хотел прощупать Кабаков.

Он знал — Советский Союз никогда не согласится помогать Израилю, но в свете недавно наступившей разрядки напряженности между Востоком и Западом русские могли пойти на сотрудничество с Соединенными Штатами. Просьба к Москве должна исходить от американцев, но без разрешения Тель-Авива Кабаков не мог предложить им сделать этот шаг.

И именно потому, что ему было так неприятно просить об этом, он решил подписать телеграмму в Тель-Авив лично, не возлагая главную ответственность на Телла.

Кабаков решил: надо утверждать, что взрывчатка — русского происхождения, независимо от того, так это на самом деле или нет. Возможно, и американцы станут повторять то же самое. Это может обязать русских предпринять какие-то шаги.

Но для чего такое количество взрывчатки? Означает ли это, что арабским террористам в Америке должен представиться какой-то совершенно особый случай ее использовать? Здесь как раз и мог бы помочь КГБ.

Ячейка «Черного сентября», находящаяся здесь, сейчас, конечно, замкнется даже от своего руководства в Бейруте. Понадобится чертова уйма работы, чтобы ее разыскать. Фоторобот этой бабы, опубликованный в газетах, загонит их в норы поглубже. Они должны быть где-то совсем рядом: их реакция после взрыва оказалась слишком быстрой. Черт бы побрал этого Корли — не мог устроить слежку за больницей! Черт бы его побрал, этого сукина сына с трубкой!

Какой план утвердили руководители «Черного сентября» в Бейруте, и кто участвовал в его составлении? Наджир? Наджира больше нет. Эта женщина? Она скрывается. Абу Али? Абу Али убит. Нельзя быть уверенным, что он участвовал в заговоре, но это весьма вероятно, потому что Абу Али — один из немногих людей во всем мире, кому доверял Наджир. Али был психологом. Но и не только. Зачем им понадобился психолог? Али уже никому ничего не скажет. Кто этот американец? Кто тот ливанец, который доставил взрывчатку? Кто разнес в клочки Музи? А женщина, которую он видел в Бейруте, та ли самая, что явилась его убить?

Таксист гнал просторную машину на пределе скорости, допустимой на мокром асфальте. «Чеккер» подпрыгивал на крышках люков и зарывался носом, когда водитель резко тормозил перед светофором. Мошевский, всей своей физиономией излучая покорность судьбе, вылез из машины и перешел на сиденье рядом с шофером.

— Давай помедленней, — сказал он. — Не дергай. Не хлопай.

— Да ты что, браток? Зачем? Время — деньги, — сказал водитель.

— Зачем? Чтоб я не свернул тебе твою застебанную шею, вот зачем, — наклонившись к нему поближе, доверительным шепотом объяснил Мошевский.

Кабаков рассеянно смотрел в окно, на толпы людей, торопливо шагавших по тротуарам. Еще только середина дня, а уже темнеет. Что за город! Город, в котором больше евреев, чем в Тель-Авиве. Он думал о том, как могли чувствовать себя иммигранты-евреи на переполненных судах, на пропускном пункте Эллис-Айленда, где многие из них даже утрачивали свои имена, когда полуграмотные чиновники иммигрантской службы как курица лапой выводили «Смит» или «Джонс» на их въездных документах. Они толпой вываливались из пропускного пункта в промозглый нью-йоркский день, ступали на холодный камень этого города, где никто ничего и никогда не давал им без денег, кроме того, что они сами могли дать друг другу. Разбитые семьи. Одинокие мужчины.

• Предыдущая
• 42/78
• Следующая