Большая книга ужасов – 56 (сборник) - Некрасов Евгений Львович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/62
• Следующая

Я перебрала диски с программами – так и есть, рисовал. Вот вам и полковник – «через день на ремень»!

А еще от дяди Саши остались тысячи книг. Одна, замурзанный «Урфин Джюс и его деревянные солдаты», почему-то стояла в шкафу к стеклу обложкой, а не корешком, как все. Зачем полковнику детская книжка? Я открыла – ага, надпись. Корявыми печатными буквами: «Дядички Сашички ат Сережи». Папа ему подарил…

Старинные книги не попадались, а ведь их сразу видно по переплетам. Жаль, жаль, жаль. Глянуть бы, на что дядя Саша тратил Государственную премию, какие рецепты искал. А то достала меня эта сушеная голова. Неужели свихнувшийся полковник ее вправду ел?!

Я вспомнила, что Пороховницын говорил о чердаке, и пошла на поиски, собираясь вернуться и зависнуть в Интернете.

В дальнем конце коридора обнаружилась лесенка без перил, такая узкая, что даже я едва могла поставить две ступни рядом. Взрослый мужчина, должно быть, ходил по ней боком. Боясь упасть, я по стенке поднялась к низкой железной дверце. Подергала ручку, толкнула – нет, заперто.

Ключей от меня не прятали. Пороховницын, как только мы вошли в дом, отдал их папе, а тот повесил связку на крючок в прихожей. Разговора о том, что в доме куда-то нельзя ходить, тоже не было. И все-таки я почувствовала себя неуютно, как жена Синей Бороды перед запретной комнатой. Сунешься, а там…

«Не хочешь – не заглядывай», – сказала я себе. Заглянуть хотелось.

Я сходила за ключами, вернулась и опять уставилась на дверцу. Похоже, дядя Саша снял ее с какой-то бронемашины. Толстая, низенькая, как будто за ней не чердак, а печное жерло. Посмеиваясь над своими страхами, я быстро мазнула по дверце наслюненным пальцем, как по утюгу. Холодная. Нужный ключ я приглядела по дороге: на взгляд он единственный подходил к странной замочной скважине, имевшей форму креста.

«Так и будешь стоять?!» – прикрикнула я на себя. Вставила ключ и повернула.

Дверца отворилась легко, как будто сделана не из броневой стали, а из легкой сухой сосны. Чтобы войти, пришлось низко нагнуться. Я захлопала рукой по стене, нашаривая выключатель.

То, что Пороховницын в разговоре назвал чердаком, оказалось просторной мансардой. В свете заглядывающей в окна луны я различила длинный стол и на нем – запыленные реторты и колбы. В двух шагах от меня на невидимой нити висел косматый шар, напоминающий пук водорослей, зацепившихся за рыболовный крючок. Наконец под руку попался выключатель. Я нажала… Здравствуй, сушеная голова!

Она была не больше апельсина. Волосы, брови и ресницы, которые щеточками торчали из-под зажмуренных век, сохранили нормальные размеры. Из-за этого голова казалась игрушечной и не страшной. Я со своим испорченным зрением сунулась к ней так близко, что почуяла затхлый душок. Черты крохотного лица не исказились, высушенная кожа осталась гладкой, если не считать морщинки на лбу, которая, судя по всему, была и при жизни.

Женщина.

Вот тогда мне стало жутко. Почудилось, что у головы дрожат ресницы и сейчас она раскроет глаза[1].

В лаборатории голова занимала, несомненно, важное место. Она висела на высоте человеческого роста, а под ней на полу была начерчена пентаграмма, исписанная странными знаками.

Итак, дяди-Сашиным увлечением, о котором лейтенант стеснялся говорить при детях, были не молодые девушки, как я подумала вначале, и не клизмы, как я подумала потом, а магические опыты.

В Интернете то и дело натыкаешься на незнакомые письмена и привыкаешь к виду иероглифов, арабской вязи или древних букв иврита, но значки в пентаграмме были ни на что не похожи. Я даже не могла бы сказать, где у них верх, где низ, а без этого не поняла, в какой магии упражнялся дядя Саша. Пентаграмма, или пятиконечная звезда, – знак человека: верхний луч – голова, остальные – руки и ноги. Белые маги так ее и рисуют, а черные маги и сатанисты переворачивают пентаграмму вверх ногами.

Обходя пентаграмму, я заметила, что засушенная голова поворачивается за мной на своей нитке. Скорее всего, виноват был сквозняк, но я на всякий случай отошла.

Стол, на котором дядя Саша проводил свои непонятные опыты, был испещрен следами грязных донышек и залит каким-то пригоревшим варевом. В колбах над погасшими спиртовками зеленела плесень. Тут же лежала старинная книга, раскрытая на середине; нужная строка была заложена линейкой. Я попыталась читать и нашла единственное знакомое слово: «Hydrargyrum» – ртуть. Книга была на латыни.

В конце стола на чистой бумажке стояла колбочка с голубой жидкостью. Судя по всему, бумажка была подложена специально, чтобы отделить ее от повсеместной грязи и неразберихи. Все выглядело так, словно дядя Саша делал сложный химический опыт, не отвлекаясь на уборку и мытье испачканной посуды. Грязные колбы бросал на месте, брал чистые и переходил к незанятой части стола. Делал-делал, пока не получил голубую жидкость. Тогда он вытер руки бумажным полотенцем (оно валялось на полу, скомканное), бросил на табуретку черный клеенчатый фартук, ушел и больше уже не возвращался.

Странно, что Пороховницын, который к нашему приезду вылизал весь дом, не убрался в колдовской лаборатории. Может, боялся сушеной головы? Я-то уж точно боялась. Бродила, что-то разглядывала, о чем-то думала, а затылком чувствовала, что ее лицо с сомкнутыми веками продолжает следить за мной. Оглянуться и проверить было страшно.

В конце концов я позорно сбежала из мансарды, ничего не поняв в дяди-Сашиных опытах и даже толком не рассмотрев. Закрывая за собой дверь, я отважилась посмотреть на голову. Она опять повернулась ко мне лицом!

На душе было беспокойно, как будто я сделала что-то запретное. Сейчас придет Синяя Борода – Пороховницын и зловещим голосом скажет: «Зачем ты ходила на чердак? Теперь придется и твою голову засушить и повесить на ниточке».

Чувствуя себя преступницей, я положила ключи на место и кинулась к «писюку». Вот где все просто и ясно. Комп, милый комп! Когда тебя еще не изобрели, некрасивые девчонки топились с тоски или записывались в боевые революционные кружки, чтобы застрелить ни в чем не повинного генерал-губернатора. А я сижу за «клавой» и переписываюсь со всем миром. Если парень попросит фотку, пошлю ему Ольгу Куриленко, французскую актрису из Бердянска, а он мне – Брэда Питта. И обоим приятно.

Ночью копченый окорок попросил водички. Я на автопилоте добрела до кухни, приоткрыв один глаз, нашла заварочный чайник… В кухне что-то шуршало, так тихо, что я не различала за звуком своих шагов, а теперь остановилась и услышала. Ш-ш-ш… Как будто пересыпали что-то мелкое, манку или сахарный песок. Звук доносился отовсюду – от пола, от кухонного шкафчика, но явственней всего – от мойки. Мне представилось, что там ползает змея. Свернулась бубликом и нарезает круги.

Сон слетел мгновенно. Визжа, я отскочила от столешницы с мойкой, включила свет, и в глазах зарябило от снующих повсюду тараканов. Не меньше полусотни копошилось в мойке. Тоже пить захотели после копченого.

Заранее содрогаясь, я заглянула в чайник, из которого чуть не напилась. Три таракана плавали там, совершенно сваренные, распустив крылья, как мотыльки. Гурманы, чайку захотели. Я выплеснула их в мойку, остальные тараканы обрадовались заварочке, но ненадолго: открыв кран, я смыла всю компанию. На звук льющейся воды подтянулась еще полусотня. Держась на безопасном расстоянии, рыжие с наглым видом ждали, когда закончится водопад и можно будет подобрать оставшиеся в мойке капли… А я, выходит, у них при кране. Открываю-закрываю, чтобы напоить их сиятельства.

Я махнула рукой. Тараканы, что поближе, лениво отбежали. Ага, стану я вас бить голой рукой! Снимаю кроссовку, прячу за спиной, чтоб не спугнуть вражин, и – от пояса, по-ковбойски: бац! Бац! Бац!

Исчезли, наконец. Кого не накрыло, те разбежались. Взглядом победившего полководца я окинула поле боя с раздавленными тушками врагов. К горлу подкатил ком. Я дернулась бежать в туалет, поняла, что не донесу, и наклонилась над мойкой.

• Предыдущая
• 28/62
• Следующая