Разгневанная земля - Яхнина Евгения Иосифовна - Страница 7

• Предыдущая
• 7/104
• Следующая

— Бьётся! Но я не боялась, мама!

Жужуна обвила исхудавшими руками шею матери.

Октябрь 1846 года не баловал жителей Альфёльда[7] хорошей погодой. Однако день, когда граф Пал Фения предпринял путешествие в своё поместье «Журавлиные поля», выдался ясный и солнечный. С полей доносился тонкий аромат осенних полевых цветов и трав, а деревья дружно шелестели густыми ветвями, ещё не потерявшими разноцветного лиственного убора.

Три пары буланых лошадей, тщательно подобранных по масти и росту, везли роскошную карету, разукрашенную золочёными графскими вензелями. Сытые, крепкие кони рвались вперёд, пытаясь перейти на крупную рысь, но их сдерживали вожжи кучера и поводья форейтора, сидевшего на правой лошади передней пары.

Размытая дождями дорога, вся в выбоинах и ухабах, не позволяла передвигаться с большей быстротой. Высокие рессоры коляски лишь немного облегчали незавидное положение пассажира, вынужденного осенней порой проделывать длинный путь в коляске по венгерским просёлочным дорогам. Почтовая карета, тарантас какого-нибудь мелкого чиновника, вызванного издалека к высокому начальству, или двуколка комитатского ветеринара, объезжающего животноводческие хозяйства, — все эти нехитрые повозки претерпевали на своём пути тяжёлые испытания.

Хотя первая половина XIX века приближалась к концу, но в Венгрии ещё не было железных дорог, если не считать недавно построенной тридцатикилометровой линии между Пештом и Вацом. Путнику просёлочной дороги, не испытавшему прелести путешествия в вагоне, плавно скользящем по рельсам, казалось, что утомительная тряска при переездах так же закономерна, как и все прочие жизненные неудобства.

Графу Фении и его супруге графине Илоне, сидевшим в карете, были хорошо знакомы преимущества комфортабельных вагонов железных дорог. Они часто путешествовали по Англии и Германии, опередившим в техническом развитии Австрию, не говоря уже о подневольной Венгрии.

Если же сиятельным путешественникам приходилось изредка преодолевать небольшие расстояния по отечественным дорогам, к их услугам была просторная карета с эластичными рессорами. Перины, подушки, пледы, объёмистые ларцы с самой разнообразной снедью и великолепным набором вин сопровождали важных путешественников вместе с лакеями и горничными.

Владея бесчисленными табунами степных лошадей, граф Фения считал, что Венгрия не нуждается в железных дорогах. «Она испещрена, — говорил он, — многочисленными реками, несущими свои воды в русла Дуная и Тиссы. Стоит ли государству затрачивать огромны средства на постройку железных дорог и подрывать развитие отечественного коневодства и речного транспорта? Да и к чему эта опасная быстрота передвижения? Мадьярам торопиться некуда!»

Пал Фения редко навещал «Журавлиные поля», но раз в году, осенью, непременно наезжал сюда для охоты. Остальное время он проводил или в своём замке в окрестностях Пешта, или за границей, чаще всего в Лондоне, где в модном пансионе воспитывалась его дочь.

Как и многие венгерские магнаты, Фения был англоманом. Весь уклад жизни в графском замке строился по английскому образцу, и даже выездной лакей Миклош Барнави был переименован в Майкла. Он был одет свои барином на английский манер: панталоны в широкую клетку, свободное пальто, невысокий блестящий цилиндр. Необычное имя — Майкл — и заморский костюм превратили новоиспечённого англичанина в посмешище для других слуг графа Фении. Восседая на козлах рядом с кучером, Майкл держал себя степенно, сдержанно, как подобает джентльмену, а кучер бросал время от времени презрительный взгляд на разряженного соседа.

В нынешнем году, вопреки установившемуся обычаю, графа никто не встречал на полпути между Пештом и «Журавлиными полями». Он выехал из столицы раньше намеченного срока, не предупредив об этом управляющего имением.

Позади кареты на великолепном гнедом жеребце гарцевал его сын Тибор, офицер австрийской армии. Поодаль следовали четыре всадника — вооружённые стражи пештской полиции, посланные капитаном Секренеши для охраны графа.

Такая предосторожность была проявлена впервые. Прежде, когда граф приезжал в свои поместья, не было и речи о какой-либо опасности, подстерегавшей его карету в пути. Но в этом году по дорогам Альфёльда «пошаливали» бетьяры — беглые крестьяне и солдаты, не выдержавшие крепостных тягот и каторжного режима австрийской казармы. Они ватагами скрывались в лесах и болотах и поджидали богатые упряжки помещиков. Не раз после такой встречи приходилось знатному дворянину плестись пешком, иногда и полураздетым.

Возможно, что именно по этой причине граф предпочёл на сей раз отказаться от торжественной встречи и никого не предупреждать о дне и часе выезда.

Из Пешта карета тронулась на рассвете и ещё до полудня достигла графских угодий.

Дорога огибала большой пруд. Его сочно-зелёную гладь кое-где оживляли головки жёлтых лилий, а берега были покрыты водорослями и камышами. Там и сям тёмными точками торчали хохолки чибисов. Птицы лениво и безучастно поглядывали круглыми глазами на золочёную графскую упряжку, на великолепную одежду сопровождавших карету всадников и не трогались с места.

Вскоре пруд остался позади, и карета катила теперь прямо по наезженной колее с едва заметным подъёмом. Вот уже стал виден высокий берег Надь-Каты, омывавшей западную границу графских владений.

Огромные поместья графа раскинулись по обеим сторонам полноводного Дуная. Начинаясь в сорока километрах от Пешта, левобережное имение графа тянулось по плодороднейшей равнине Альфёльда до самого Сольнока. На правом берегу Дуная земли Фении простирались от окрестностей Буды до города Веспрема, захватывая крупную часть горно-лесистого Фертеша. Три комитата страны — Фейер, Пешт и Сольнок — находились во власти могущественного венгерского магната.

Граф приказал кучеру ехать дорогой, которая огибала территорию, занятую коневодческим хозяйством и вела к усадьбе.

Обширная площадь графского коневодства делилась на две самостоятельные части: участок, расположенный ближе к графской усадьбе, был занят строениями конного завода, а дальше, на огромных степных пространствах, раскинулись табуны многих тысяч лошадей, ещё не знавших ни седла, ни узды.

Конный завод «Журавлиных полей» был устроен с применением всех нововведений в области коневодства того времени. Здесь находились самые разные строения: отдельные каменные конюшни для племенных жеребцов и маток, пёстро раскрашенные здания для жеребят-сосунков.

В центре находился манеж, который также служил и школой верховой езды. Вокруг были расположены всевозможные обслуживающие мастерские: экипажные, шорные, кузнечные, слесарные, столярные, малярные и другие. Обособленно стояло здание с вывеской «Ветеринарный лазарет».

В отдалении виднелись приземистые глинобитные хибарки, где ютились тысячи людей разных профессий, чьим трудом держалось это крупнейшее не только в Венгрии, но и во всей Австрийской империи коневодческое хозяйство. В отличие от построек, предназначенных для лошадей, жилые помещения казались убогими, жалкими лачугами.

Пастбища графа Фении, раскинувшиеся в бескрайних степях, славились чистокровными табунами. Здесь отдельными косяками паслись лошади одинаковой породы и одной масти. Вороные и буланые, рыжие и караковые, гнедые и в яблоках табуны рассыпались разноцветными островками по зелёному ковру равнины.

До трёх лет кони проводят в степи день и ночь, не видя над собой ничего, кроме небесного купола.

Табунщик-мадьяр Альфёльда, так же как и его конь, не страшится ни жары, ни стужи, ни дождя. Широкие поля шляпы и тёплый кожух защищают степного пастуха от ливня и мороза. Ему и его табунам страшен только ветер. Когда он разбушуется, от него одна защита: укрыться в загоне. Эти нехитрые, но крепко сколоченные ограды из досок, глубокие срубы колодцев да крохотная глинобитная хибарка пастуха — вот и всё архитектурное богатство степного конского пастбища.

• Предыдущая
• 7/104
• Следующая