Шарло Бантар - Яхнина Евгения Иосифовна - Страница 49

• Предыдущая
• 49/66
• Следующая

— Ты Шарло Бантар? Идём!

— Господи! — послышалось заглушённое рыдание Жозефины Ришу. — Неужели и этого? Ведь он совсем мальчик!

— Идём! — настойчиво повторил капрал.

Кри-Кри выпрямился и, невольно подражая голосу и манерам Гастона, крикнул, обращаясь к товарищам:

— Да здравствует Коммуна!

27 мая, к девяти часам вечера, когда старый капрал увёл Кри-Кри, в руках коммунаров оставалось только несколько предместий одиннадцатого, двенадцатого и двадцатого округов.

Правительство Коммуны перебралось в мэрию двадцатого округа,[69] но фактически оно уже больше не существовало. По приказу Жозефа, Мадлен зашла в мэрию, чтобы попросить помощи людьми и боеприпасами, но там никого не оказалось, кроме старика сторожа. Когда старик узнал, зачем пришла Мадлен, он сказал:

— Члены Коммуны разошлись по баррикадам, и немногие из них уцелели… Где взять подмогу? Но я гожусь, как и всякий другой… Достаточно пожил я на своём веку, — добавил он после минутной паузы. — Идём! Веди меня на баррикаду!..

Чем ближе был конец, чем меньше оставалось надежды на победу, тем яростнее шли в бой коммунары, тем храбрее отдавали они жизнь за лучшее будущее человечества.

Защитники площади Бастилии, где каждый камень имеет своё предание, проявляли чудеса храбрости. Среди развалин, под горящими балками люди заряжали пушки, снова и снова поднимая красный флаг, который каждый раз вновь сбивали версальские ядра. На главной баррикаде сражалось утром сто человек, а вечером лежало сто мёртвых тел.

На улице Крозетье схватили артиллериста, не оставлявшего орудия до последней минуты. С криком «Тебя сейчас расстреляют!» его окружили версальские солдаты.

— Умирают только раз! — отвечал он спокойно, пожимая плечами.

В мужестве и самообладании дети не уступали взрослым.

Улица Маньян досталась версальцам лишь после упорной борьбы с батальоном, где вместе со взрослыми сражались шестьдесят школьников. Дети отстаивали каждый дом, вступая в схватку с врагом, значительно более многочисленным и лучше вооружённым.

На баррикаде Шато д’О знаменосцем был мальчик. Когда его сразила пуля, другой подросток, у которого только что убили отца, схватил упавшее знамя, поднялся на кучу булыжника и, грозя врагу кулаком, поклялся отомстить за смерть отца. Командир приказал ему сойти, но мальчик отказался и не сошёл с места, пока и его не настигла смерть.

Высшего напряжения эта героическая борьба достигла в последнюю ночь Коммуны, в ночь на 28 мая.

Сто тысяч солдат армии Версаля участвовало в штурме Бельвиля. Ежеминутно на него обрушивалась сотня снарядов. Горсточка героев защищала рабочее предместье, поклявшись не отступать, пока есть хоть один заряд и цел хоть один штык.

К полуночи 27 мая держались только те баррикады, какие нельзя было обойти и в тылу которых не было домов со сквозными проходами.

Баррикада на улице Рампонно, баррикада Жозефа Бантара, как называли в предместье это укрепление, обладала такими именно преимуществами.

Сейчас улица Рампонно подверглась жестокому обстрелу: десятки орудий засыпали район тяжёлыми снарядами; несколько зданий было уже объято пламенем.

Вдохновляемые своим командиром — Бантаром, защитники баррикады поклялись умереть, но не пропустить врага. Четыре пушки — всё, чем располагали здесь коммунары, — успешно отвечали на непрерывный огонь неприятеля. Бойцы подбадривали друг друга весёлой шуткой, острым словцом по адресу врага.

Перестрелка продолжалась около трёх часов без перерыва. Потом версальцы внезапно прекратили огонь.

Бантар приказал своей батарее замолчать. К этому времени из четырёх пушек работали только две — остальные вышли из строя. Снарядов оставалось очень мало, и Бантар решил при возобновлении боя пользоваться только одной пушкой.

Однако рассчитывать на долгую передышку было нельзя. Очевидно, встретив упорное сопротивление, неприятель затеял какую-то операцию в надежде на более лёгкую победу.

— Я думаю, — сказал Бантар, — эти убийцы замолкли не для того, чтобы предоставить нам возможность забежать к мадам Дидье и выпить по стаканчику бордосского!

— Не сходить ли мне в госпиталь? Может, призвать на баррикаду тех, кто в состоянии подняться? — предложила Мадлен.

— Иди и зови всех, кто может держать оружие. Мы расставим их на постах, — поддержал её Жозеф.

— Но умоляю тебя, Мадлен, не проходи по улице Рампонно: она не защищена от выстрелов, — вмешался Люсьен.

— Не беспокойся, — пошутила Мадлен: — здесь у выхода валяются зонтики, выброшенные из витрины снарядом, — я возьму один из них.

Когда Мадлен ушла, Жозеф принялся прочищать пушку.

Вскоре к нему подошёл Капораль.

— Разведчики сообщают, — сказал он, — что версальцы приостановили атаку до рассвета. Надо этим воспользоваться и дать отдохнуть бойцам, которые не спали уже двое суток.

— Ты прав, — согласился Жозеф. — Пусть все ложатся спать. Надо только усилить караул.

— Да. Но в эту ночь нельзя ставить на караул раненых…

Скоро на баррикаде наступила тишина. Весь день лил дождь, и теперь сырой туман окутывал дома и улицы.

Срубленные деревья, нагромождённые вокруг баррикады, в темноте казались дремучим лесом, не устоявшим под непрерывным дождём гранат. Но шелест листьев и треск ломающихся ветвей напоминали о том, что эта зелёная громада, пусть придавленная, всё ещё живёт…

Кри-Кри остановился на пороге. Мягкий вечерний сумрак окутал мальчика. После винного запаха подвала хорошо было вдыхать майский свежий воздух. Ему казалось, что целая вечность отделяет его от той минуты, когда он в последний раз видел дядю Жозефа, Мари, Люсьена… Вспомнив о Люсьене, Кри-Кри вздрогнул.

— Дрожишь, малый? — участливо спросил капрал.

— Я сумею умереть за Коммуну! — проговорил Кри-Кри, и тотчас мысль его лихорадочно заработала: «Как предупредить дядю Жозефа? Нельзя ли теперь бежать?»

Кри-Кри бросил взгляд на своего конвоира. Большой рубец на щеке, очевидно оставленный сабельным ударом, и белые свисающие усы придавали лицу капрала строгое, почти суровое выражение, но Кри-Кри заметил, что из-под густых бровей на него с интересом смотрят не злые глаза.

— Идём! — сказал капрал.

Кри-Кри послушно двинулся вперёд. Мальчик старался представить себе, как его расстреляют. «Будет ли при этом ещё кто-нибудь, кроме капрала?.. Теперь уже Анрио не придёт смотреть, как я корчусь от страданий!.. Как сделать так, чтобы не застонать, не выдать свою боль перед палачами?.. Если надо мной будет небо, я буду смотреть в него и думать о Мари и о Гастоне. Тогда мне не будет страшно…» — решил мальчик.

Капрал прервал его мысли:

— Ну, мы пришли.

Он привёл мальчика в грязный, зловонный угол двора, отгороженный большой стеной. «Вот, наверное, та стена, где погиб Гастон», — подумал Кри-Кри.

Он шагнул к стене и выпрямился:

— Стреляйте!

— Погоди, малый, не спеши, — глядя на мальчика исподлобья, проговорил солдат. — Расстрелять недолго.

Он опустился на опрокинутый бочонок, поставил ружьё между колен, достал из кармана табак, трубку, набил её и закурил.

Медленно ползли секунды. Кри-Кри соображал: можно броситься и схватить ружьё… А дальше? На крик капрала сбегутся люди…

Кри-Кри с ненавистью смотрел на своего палача. А тот, уныло понурив голову, посасывал трубку.

— Не тяни, стреляй! — не выдержав, крикнул вдруг Кри-Кри.

Капрал вынул изо рта трубку и медленно поднялся:

— Скажи, что передать твоей матери? Как её разыскать?

Кри-Кри был так удивлён этим вопросом, что не сразу нашёлся, что ответить.

Мать… Кри-Кри было всего шесть лет, когда её однажды принесли с текстильной фабрики на носилках. В тот день она вышла на работу в деревянных башмаках, и за это её оштрафовали на десять франков, что составляло её десятидневный заработок. Изнурённая непосильной работой, голодная, она не выдержала такого удара и упала без сознания. После этого она так и не оправилась, часто хворала, и её уволили с фабрики. Вскоре она умерла…

• Предыдущая
• 49/66
• Следующая