«Третий ангел вострубил...» (сборник) - Фишкин Михаэль - Страница 17

Осенняя блекнет дорога.

Сапоги погружаются

в вяжущей слякоти жуть.

В этой жизни серьезной

познал я еще немного.

Выбирать в ней непросто свой честный

и правильный путь.

Отношенья людей

в глубине своей нам непонятны.

Не откроют нам звезды

плохи они, иль хороши.

Пересуды об этом

в грядущем похожи на пятна

На чистейших порывах

до боли влюбленной души.

Дать свободу всем чувствам.

Не сковывать в душном угаре

Их полета

и свежести буйной грозы.

Только так перед жизнью

лицом можно в грязь не ударить

И прожить ее чище

печальной и чистой слезы.

1978

Последние шаги до миража ―

Надежды неотступной чаянье.

И тлеющий еще любви пожар

Мы заливаем медленно отчаяньем.

Забудутся красивые слова

И страстной невесомости минуты.

Воображенье будет рисовать

Другие вариации кому-то.

Спасибо Вам за те гирлянды дней,

Когда как факел были Вы со мною.

Окончен бал: кому-то Вы нужней.

Моя тропинка ляжет стороною.

1979

Долгий дождь по зеркалу плаща

Струйками стекает на траву.

Сожалея, не могу прощать

И поэтому тоскливо одному.

Долгий дождь на голых кронах спит,

Отрывает редкие листы,

И по ветру дерзкому летит

Слабости союз и красоты.

Не бывает в мире двух дорог,

Параллельных в каждый жизни час.

Суд Судьбы ― в их расхожденье ― строг.

Гнев Судьбы всегда сильнее нас.

Лужи. Слякоть… Вновь не повезло.

Весь в руинах снов хрустальный храм.

Но хоть это будет тяжело,

Я с бедой своею справлюсь сам.

Сам ― один. А дождь все льет и льет.

Все обманчивей упор земли.

Тишина. Никто не позовет

И не разведет огонь вдали.

1978

Апрель расплылся в луже. Хмурый,

Ты предо мной сырой апрель,

Как будто только что с натуры

Написанная акварель.

Весь мир я полюбил в апреле

За непонятную печаль ―

Ту неразгаданную прелесть,

Где капли таянья звучат…

1980

Огонь, зачем берешь? А впрочем…

Не привыкать сжигать мосты.

Конверт. Письмо. Бесстрастность ночи

И пепел мертвенно застыл.

Нет веры в вечную удачу.

Есть звезды над полями лет,

А под ногами ― слякоть. Значит,

Опять с костром держать совет.

Опять дышать смолистым дымом,

До красноты тереть глаза,

Мечтать быть искренне любимым

И самому «люблю!» сказать!

1979

До отправленья пять минут.

Глотнуть бы воздуха сырого!

Билет. Автобус. Долгий путь

И почерк осени суровый.

Как вдруг ― глаза.

Толпы как нет.

Одни глаза на фоне буром.

Все затоплял их талый свет

В вокзальном копошенье бурном.

Как на классическом холсте,

Овал лица и ветви ― руки.

Любуйся в гулкой пустоте ―

Не разрушай безмолвье звуком!

Судьба торопит. В пять минут

Я не посмел сказать ни слова,

Как вдруг… Автобус. Долгий путь

И почерк осени суровый.

Стечет печаль с озерных глаз,

Смахнет слезу осенний ветер.

А где-то там танцуют вальс

И ходят парами под вечер…

1980

Вновь хрустит, скрипит, метется

Мягкий снег.

Воздух свеж. Как призрак солнце:

Город слеп.

Небо снежно. Сад прелестен

В белизне.

Взгляд любой и чист, и честен,

Как во сне!

А глазницы от мороза,

Что очки.

На щеках ледышки ― слезы ―

Звездочки…

1980

Хризантемы ― поздние цветы ―

Средь смятенья общего печальный

Светлый луч спокойной красоты,

Неразгаданный обряд венчальный.

Снова осень. Тишиной святой

Уголок любой в лесу заполнен.

Людям, листьям отсвет золотой

Сказку позабытую напомнил.

Все равно: по звездам ль долгий путь

Иль длиною рек и далью мерят,

Не расторгнуть сладостных тех пут,

Коих долго ждут,

В которых ― верят!

1981

Был мольберт под прахом похоронен.

Для кого ― под вздохи и смешки ―

Рисовал я звезды и ладони,

Голубого поля васильки?!

Было людно, суетно и сонно.

С каждой и ни с кем встречал зарю.

И молчали буквы отрешенно

В книжном или письменном строю.

Может быть, не стоил я участья:

Кто в жару не плачет о дожде?

Но вдруг осень даровала счастье,

До поры не утопив в беде…

1981

Закрыты плотно ставни, двери

И снег кружится над водой.

Напрасно знать, кошмарно верить,

Что желтый цвет ― не золотой.

Опала сказка, потускнела.

В туман размыта теплота.

За белым сном, под настом белым

Погас последний вальс листа.

Кто обручается листами,

Тот причащается водой!

Но то, что желтый ― не златой,

Лишь перед явной наготой

Деревьев, дел и душ представим!

1981

Не стану дров бросать в костер,

Так много сил души отнявший,

Не стану отвечать на вздор,

А буду старше.

1983

На Земле есть место, где согреться:

Пусть костер или родной очаг.

Пел я много о любви и сердце.

Ныне расскажу о сволочах.

Ночь кусалась. В шубе тело стыло.

Фонарей на той дороге нет.

Брел старик, весь сгорбленный, и было

Старику за восемьдесят лет.

Влажные глаза. Ушанка-шапка.

Лоб в морщинах (старость тяжела!).

У нагретой печки дома бабка

Целый час его уже ждала.

Вдруг из темноты, как из могилы,

Тени три и перегар спиртной:

«Эй, трухлявый, чтоб тебя скрутило!

Раскошелься ― дернем по одной!»

Не успел старик сказать ни слова ―

Грубый голос: «Падла! Не дает!»

И удар, паденье, привкус крови.

«Что? Молчать не будешь наперед!»

Допинали. Дотоптали. Скрылись.

Утром полз, в руках сжимая снег.

И, как сон, перед глазами плыли

Взрывы, танки.