Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа) - Осеева Валентина Александровна - Страница 98
- Предыдущая
- 98/178
- Следующая
Около шоссе долго сидели в канаве, пережидая, пока проедет немецкий обоз. Бобик рвался из рук и рычал, шерсть на нем стояла дыбом.
Снова выложили знак из камней "Иди прямо!" — и перешли шоссе.
Начался лес. Укрытые густой зеленью деревьев, ребята вздохнули свободней. Васек оглядел своих товарищей. Курточки у них были пыльные и измятые, щеки серые. События прошлой ночи вселили в них страх и неуверенность. Они шли кучкой, пугливо оглядываясь по сторонам. На Севу было больно глядеть. Он еле тащился, тяжело дыша и прижимая к сердцу тоненькую руку.
Васек испугался:
— Сева, ты что? Заболел?
Сева поднял на него страдающие глаза и улыбнулся:
— Не-ет… Ни-чего…
— Что — ничего? Плохо ему! Я давно вижу, — расстроенным голосом сказал Саша.
— Он еще на мельнице заболел, — вздохнул Одинцов. — У него сердце бьется, наверно.
— Малютин, у тебя сердце, да?
Ребята окружили товарища, по очереди прикладывали ухо к худенькой груди Севы.
— Ой, как бьется!
— Прямо как молотом стучит!
— Сева, давай мы понесем тебя!
— Нам это ничего не стоит!
— Честное слово. Севка!
— Нам это даже практика!
Ребята гладили Севу по спине. Саша грел его холодные руки и просил:
— Мы понесем тебя, а? Согласись, Сева!
— Да нет, что вы… Я сам пойду. Это ничего, пройдет, — улыбался Сева.
— Да ведь трудно тебе идти! — беспокоились ребята.
Один Генка не принимал ни в чем участия. Пустыми глазами смотрел он вокруг, молча шел вперед, молча ждал, когда ребята выкладывали дорожные знаки. Петька озабоченно поглядывал на Генку и толкал Мазина.
— Иди ты еще! Горе у человека — и все! — огрызался Мазин.
Голод невыносимо мучил Мазина. В пустом желудке урчало, живот втянуло под ребра, во рту набегала слюна. Мазин тихонько ощупывал в кармане сухую, заплесневелую горбушку, найденную на мельнице, ковырял ее ногтем, но не осмеливался взять хоть крошку из драгоценного запаса.
"Не мне одному есть хочется", — оглядываясь на товарищей, думал Мазин.
Никто не жаловался, но по лицам, вытянутым и печальным, было видно, что ребята уже давно голодны.
Тоненький Коля Одинцов потуже затянул свой пояс; у Саши вытянулось лицо, и круглые глаза стали большими и грустными; Петька поминутно совался в кусты, искал в траве щавель и заячий лук. Генка молчал — никто не знал, сыт он или голоден. Бобик, свесив язык, уныло плелся за ребятами.
Васек не сдавался. Охваченный тревогой за себя и своих товарищей, он бодро шел вперед, стараясь подавить подступающую к горлу тошноту.
— Куда мы идем? Надо бы посоветоваться, — говорил Ваську Одинцов.
— Надо раньше уйти подальше в лес, сделать там привал… — отвечал Васек. — Ты знаешь эти места? — спрашивал он Генку.
Генка, не разжимая губ, кивал головой.
— А тут партизаны есть?
— Может, и есть, — равнодушно говорил Генка.
— Ты веди нас в самое глухое место, чтобы мы там могли сделать привал и, может, переночевать. Понял?
Солнце уже бродило где-то за деревьями, когда ребята, пройдя редкое полесье, вступили в темную чащу. Потянуло сыростью, под ногами стелился мох, косматые ели преграждали путь. Генка грудью продирался вперед, на ходу обламывая сухие, колючие ветки и мягко отводя рукой зеленые. Севе расчищали путь Одинцов и Саша. Где-то близко зажурчала вода. Генка остановился, прислушался и повернул влево.
— Подожди!… Выкладывайте дорожные знаки — здесь поворот! — сказал Васек.
Севу усадили на пень. Он жадно дышал свежим хвойным запахом леса. Ребята долго и озабоченно выкладывали знаки.
Сева подозвал Русакова:
— Здесь должны быть грибы… Ты посмотри, Петя!
Русаков радостно закивал головой и шмыгнул в кусты.
Генка привел ребят к тихому ручью. Ручей монотонно булькал на дне оврага. По склону поднимались молодые сосенки. Над сосенками зеленой крышей переплелись ветви смешанного леса. Сквозь них желтыми бликами пробивалось солнце. Генка показал на вывороченное дерево. Глубокая сухая яма виднелась из-под узловатых корней, обросших коричневым мохом.
— Здесь!
Бобик бросился к ручью. Ребята огляделись:
— Знатное местечко!
— Спасибо, Генка!
Сбежали вниз. Жадно пили воду. Напоили Севу, разгребли под корнями яму. Саша постелил свое пальтишко. Сева с благодарностью смотрел, как хлопочут товарищи, но говорить ему было трудно. Он лег и закрыл глаза.
Ребята сели около ручья. Голод тянул их к воде.
— У нас ничего нет… никакой еды, — с усилием сказал Васек и посмотрел на товарищей.
— Это пустяки. Можно потерпеть.
— Человек может четырнадцать дней жить без еды.
— Ну, четырнадцать дней не проживешь.
— В лесу не умирают от голода! — строго сказал Трубачев.
— Здесь есть грибы! — буркнул Мазин.
— А у меня есть спички! — с торжеством сказал Петька.
— Где? Где? — Ребята оживились, полезли смотреть на измятую спичечную коробку.
— Я ее на мельнице нашел. Пошарил на окне, смотрю — спички!
— Я тоже кое-что нашел! — Мазин вынул из кармана заплесневелую горбушку.
— Хлеб! Хлеб!
Глаза у ребят жадно заблестели. Бобик облизнулся, завилял хвостом. Васек потрогал горбушку.
— Не клади на траву, а то муравьи растащат, — отворачиваясь, сказал он.
— На, спрячь. Мы сейчас грибов найдем и сделаем похлебку, — сказал Мазин. Он тряхнул своим тощим вещевым мешком. Оттуда со звоном упало зеленое ведерко. — Это я на пасеке взял, — нехотя пояснил Мазин.
Генка вытащил из кармана грязную тряпочку, развязал зубами узелок и положил рядом с горбушкой комок слипшейся соли.
— Все! Все! — кричали ребята. — Все у нас теперь есть!
Саша побежал к Севе:
— Малютин! Севка! Мы похлебку будем варить, мы тебя прямо до отвала накормим! Мы сейчас все за грибами пойдем… Пошли, ребята!
— Генка, где тут грибы? Лисички или маслята?
— Я найду, — вместо ответа сказал Генка.
Ребята побежали за ним.
— Не уходите далеко, — предупредил Васек.
Он сел на берегу ручья и опустил голову. В глазах было зелено, колени дрожали. Одинцов вернулся, присел рядом с ним.
— Вот поедим, Трубачев… ладно? А потом посоветуемся, ладно? — робко сказал он.
Васек кивнул головой.
— Все б тебе, Петька, есть да есть! Об одной еде ты только и думаешь, — ковыряя палкой землю, ворчал Мазин. — Уж ты мне и про сырую рыбу в землянке припомнил и про Макитрючкины вареники… Трепло ты, Петька!
— Да я же только так вспомнил… как мы ели когда-то… вообще…
— "Вообще, вообще"! Никто не жалуется, один ты скулишь! И тошнит тебя, и под ребрами болит…
— Я этого не говорил даже! — вытаращил глаза Петька.
Мазин сплюнул голодную слюну:
— Не говорил, а все понятно… все на твоей физиономии написано!
Петька молча смотрел на Мазина. Пухлые щеки товарища опали, под глазами легли глубокие тени. У Петьки задрожали губы, он нащупал заветный кусочек завалявшегося в кармане сахару. Когда голод особенно мучил Петьку, он осторожно лизал языком этот сахар и, завернув в бумажку, прятал от самого себя. Теперь он вынул его и протянул Мазину:
— На, Мазин. Это правда — я просто нетерпеливый… Возьми, возьми! Я уже много съел… я еще вчера ел…
Мазин хмуро посмотрел на Петькину ладонь.
— Почему не отдал Трубачеву? Сейчас все общее, — сказал он, пряча в карман сахар. Потом увидел мокрые глаза Петьки и виновато сознался: — Я сам нетерпеливый… Сорвался на тебя зря…
Ребята принесли полные шапки грибов и весело принялись за стряпню. Чистили грибы. Перочинные ножи нашлись у всех. Костер зажгли одной спичкой. Над ручьем потянулся дымок. Все сидели вокруг огонька. Бобик, положив на лапы голову, спал. Скоро в зеленом ведерке забулькала похлебка. Никто не говорил о страшных событиях, которые загнали их в лес. Но едва наступила тишина, как в памяти каждого вставала пасека, мертвые лица Матвеича и дедушки Николая Григорьевича, пустая, брошенная мельница… А в глазах у Васька возникало детское удивленное лицо Ничипора и бился захлестнутый петлей дед Михайло… Васек вскакивал, с испугом глядел на Генку. Но Генка как будто омертвел. В темных глазах его, как в темной воде, отражалась зелень леса, матово переливались блестки от огня. Похлебку ели жадно, черпая из ведра самодельными ложками и обжигая рты.
- Предыдущая
- 98/178
- Следующая
