Скиф - Коробков Николай Михайлович - Страница 72

• Предыдущая
• 72/80
• Следующая

Главк качнул головой.

— Да...

— Тяжелое для нее время. Говорят, она самая красивая девушка города?

Главк ласково взглянул на торговца.

— В этом ты прав. Она хороша, как Афродита, и невинна, как Артемида.

— Наверное, как только кончится траур, она выйдет замуж?

— Конечно. Только нехорошая для нее эта участь. У нее есть один родственник — скупой, суровый человек и уже не молодой: разве только лет на пять моложе покойного Эксандра. Говорят, за него она и выйдет замуж. А жалко... Каким он ей будет мужем? Ему-то выгодно, конечно. Ведь кроме нашей госпожи, он получит и городской дом, и усадьбу в Прекрасной Гавани, и деньги, которые нам присудили с банкира Кезифиада.

Торговец сочувственно качал головой, подливая вино в опустевшие чаши.

— Что же, очень тоскует?

— Об отце тоскует, конечно, а о будущем браке и не думает, должно быть. Ведь она же совсем ребенок, девочка...

— Ей бы теперь хоть у подруг почаще бывать. Все-таки легче было бы все это перенести.

Главк махнул рукой.

— Совсем никуда не ходит. Или дома находится все время, или в саду. И всегда одна, даже никого из рабынь с собой не берет. Должно быть, не хочется ей от горя и людей видеть.

— Всегда одна? Нехорошо для молодой девушки.

Старик все больше хмелел.

— Мне и самому не нравится... Да и как же не страшно, — она даже купаться одна ходит. Берег у нас обрывистый, пустынный, за садом, далеко от жилья — захлебнется, закричит — никто не услышит.

Главк внимательно посмотрел в глаза собутыльника.

— А я ее как дочь люблю, — неожиданно закончил он, ударив себя кулаком в грудь.

Потом вдруг поднялся.

— Спасибо за угощение. Я не могу больше пить — работать надо.

Он чувствовал бессознательную неприязнь к торговцу и стыдился ненужной откровенности.

— Пойдем, я проведу тебя к дому: господин скоро придет.

Он простился с покупателем и ушел.

Торговец дожидался долго. От скуки он разговаривал с проходившими мимо него людьми. Потом пошел прогуляться по саду. Он был красивый, ловкий человек; его веселые шутки понравились рабыне, приготовлявшей венки для украшения комнат. Он поболтал с ней, расспросил о госпоже и, наконец, решил идти к морю выкупаться. Но подошел привратник и сообщил ему, что господин вернулся и желает его видеть.

Покупщик долго торговался с Никиасом и, наконец, рассердил его. Этот навязчивый торгаш ушел лишь тогда, когда в комнату вошла Ия, и Никиас сделал ему рукой знак, что больше не желает разговаривать об этом деле.

Оставшись наедине со своей воспитанницей, Никиас предложил ей сесть, — надо переговорить об одном важном деле.

— Сегодня я получил из Гераклеи письмо, — начал он, — от твоего двоюродного дяди. Он просит передать тебе привет и сообщает, что скоро прибудет в Херсонес для того, чтобы жениться на тебе. Приготовься, Ия. Ты знаешь, что этот брак предписывается законом и обычаем, и, мне хотелось бы думать, что ты не будешь несчастлива в нем. Он обеспечит тебя также и от преследований со стороны Адриана. Поэтому мне кажется, что свадьбу не стоит откладывать.

Ия инстинктивно сжала руки и опустила голову, стараясь подавить волнение.

— Мне не хотелось бы нарушать траур, — сдержанно сказала она. — Я не могу думать о свадебном пире, когда смерть так недавно еще лишила меня отца.

Она некоторое время молчала, обдумывая что-то. И заговорила тише:

— Я хотела тебя спросить, Никиас, не могу ли я вовсе не выходить замуж? Мне кажется, я была бы счастливее, и это соответствовало бы воле отца.

— Это невозможно, милая девочка, — ответил тот сочувственным тоном. — Ты же ведь знаешь, что женщина не может существовать самостоятельно. Я стар, и ты не долго будешь оставаться под моей опекой; к тому же и права мои спорны. Твой двоюродный дядя больше чем кто-либо имеет права на тебя. Если он даже не оспорит перед судом моего опекунства, все же после моей смерти — а это должно случиться скоро — он сделается твоим естественным опекуном...

Уклониться от этого брака нельзя. Ты понимаешь к тому же, что все имущество, оставшееся после Эксандра, хотя оно и составляет твою собственность, не может находиться в твоем пользовании: его распорядителем сделается тот, кому будешь принадлежать ты сама;

Подумай, каким ужасным стеснениям ты можешь подвергнуться, если опекун будет тобой недоволен. Наконец, нельзя нарушить закона, требующего этого брака. Я надеялся, что твой дядя откажется от тебя; тогда ты могла бы сделаться женой твоего двоюродного брата — последнего из оставшихся у тебя родственников — но не знаю, лучше ли это? Он, правда, не так стар, но зато мот и кутила... Теперь выяснилось, что твой дядя не желает отказаться от своего права; тут ничего сделать нельзя. Зачем же откладывать?

Все то, что он говорил, было уже известно ей. Но теперь она особенно остро почувствовала безысходность и невозможность бороться с этим предписанным законом браком... «В течение недели Орик успеет все устроить, и мы бежим, может быть, еще до того, как этот старик приедет из Гераклеи», — подумала она. Эти мысли взволновали ее и в то же время сделали более уверенной.

— Я не отказываюсь, — сказала Ия, — но считаю неудобным, если свадьба состоится слишком скоро. Сейчас я не могу о ней думать. Пусть будет назначен срок — хотя бы месяц.

Никиас задумался.

— Твой жених немолодой уже и очень занятый торговыми делами человек. Поездка из Гераклеи в Херсонес несложна, но и она кажется ему затруднительной. Он будет недоволен, если ему придется лишний раз сделать это путешествие. Но, конечно, твое желание должно быть уважено. На этой отсрочке я обещаю настоять.

Ия поблагодарила его и, оставив заниматься разбором хозяйственных счетов, медленно вышла в сад.

Орик уже ждал в условленном месте. Она передала ему свой разговор с опекуном. Она была напугана больше, чем сама могла бы ожидать. Ведь он не сказал ничего нового, кроме того, что ее жених приедет через несколько дней.

Прижавшись к Орику, она положила голову к нему на плечо.

— Милый, я все боюсь, сама не знаю; чего. Как только остаюсь одна без тебя, мне вдруг делается страшно. Как будто что-то черное ползет навстречу...

Неожиданно она заплакала.

Орик поднял ее, посадил к себе на колени и наклонился к ее лицу, которое она хотела спрятать.

— Что с тобой? Чего ты испугалась? Неужели этого торгаша из Гераклеи? Хочешь, я его подстерегу и сброшу в море? Вот и все. И следа его не останется.

Она покачала головой.

— Не знаю... Не его боюсь. Я думаю, что, может быть, отец не простил мне то, что вот я... — Она посмотрела на Орика. — Нет, и не этого. Сейчас, когда я с тобой, — совсем ничего не боюсь... Убежим скорей! — закончила она, обвивая руками его шею.

Он обрадовался.

— Скоро, скоро, Ия. Ведь все готово. Из города выйти легко. Несколько товарищей уже ждут меня. Осталось только купить лошадей.

Она говорила возбужденно:

— Сегодня я приготовлюсь. Я отобрала браслеты, ожерелья, свиток, по которому отец учил меня читать. Ты знаешь — я одна из всех моих подруг умею читать... Я его тебе покажу, и ты тоже выучишься. Или тебе не надо? — Она засмеялась. — Я ничего не боюсь. Мы поскачем. Приедем в твое царство... Как хорошо!..

Возьму еще одну игрушку — маленькую куклу из слоновой кости; я ее любила в детстве; она смешная — у нее руки и ноги дергаются. Я все завяжу и принесу тебе. И еще одну одежду... Или две?..

Знаешь, я раньше и сад наш любила, и дом. А теперь все как чужое, и ничего не жалко. Только бы поскорей...

Он сжал ее сильнее.

— Завтра все будет кончено. Приготовься. Еще только день. Ты будь, как всегда; потом послезавтра на заре уйдешь. Я подожду на улице. У башни Зенона к нам присоединятся еще несколько человек. Когда ворота откроются, мы выйдем первые и станем дожидаться остальных за городом, там будут спрятаны лошади. К вечеру окажемся уже далеко, совсем свободные — ни законов, ни власти, ни тесных стен...

• Предыдущая
• 72/80
• Следующая