Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) (сборник) - Меляев Ходжанепес - Страница 9

— Зачем ты срываешь свою злость на ребенке? — спросила она. — За последнее время ты совсем перестал уделять внимание детям. И вообще ты что-то, как я погляжу, от дома отбился. Все бродишь где-то… Не мудрено, что тебе собаки рубаху порвали. А как придешь домой, так слова доброго от тебя никто не услышит. Сидишь, как истукан.

— Ну ладно, понесла!..

— Нет, не ладно, а я тебе обижать детей не позволю. Одного ноготка на пальце моего ребенка я не променяю ка тебя, Баллы. Я вижу, что тебе на детей наплевать, а я сумею о них позаботиться, вырастить их, поставить на ноги.

— Да ладно, надоело… Мне переодеться надо, давай рубаху.

Бибиджамал вспыхнула:

— Ты на меня не кричи. Пусть тебе твоя будущая невеста подает рубахи.

— Какая такая невеста? Что за вздор? Откуда ты это взяла?

— Неважно, откуда взяла, а только раз на то пошло, так живи себе, как хочешь, а я больше о тебе беспокоиться не намерена. Не стану я тебе ни готовить, ни стирать.

— Нет, ты скажи, кто это тебе наплел? — с тревогой спросил Баллы-мулла.

— Не все ли равно, кто? Люди говорят.

— Врут они. Зачем ты слушаешь!

— Нет Баллы, шила в мешке не утаишь. Уже все село знает о том, что ты собираешься жениться на председательнице ковровой артели.

— Вранье это. Кто тебе сказал?

— Нет, не вранье. Хаджат сказала у колодца.

— Вот видишь, как она врет. Я ее и в глаза не видал. Склочница твоя Хаджат.

— Вовсе нет, Хаджат никогда не врет. Хаджат услышала это в поле от жены Сапаргельды, а к жене Сапаргельды еще на рассвете, когда она выгоняла корову, примчалась с этим известием жена Аннапилпила… Ну, какие тебе еще нужны доказательства?

— Что ж ты умолкла? Перечисляй дальше! А жене Аннапилпила кто сказал?

— А ей сказал ты!

— Вот и неправда! Я ее даже не видал.

— Да? Ну, подожди! Я вот приведу сейчас сюда жену Аннапилпила…

— Можешь не трудиться. Я все равно с этой сплетницей разговаривать не стану… Все это вранье. А если б было правдой, я бы тебе сам сказал.

Баллы-мулла подошел к чувалу, достав себе рубашку, переоделся и отправился в кузницу.

С этого дня пошел в доме кузнеца разлад. Мысль о Гюзель не оставляла Баллы-муллу, она крепко засела у него в голове и не давала ему покоя. За первой размолвкой с женой последовала вторая, потом третья, и в конце концов Баллы-мулла заявил Бибиджамал, что она ему надоела, и он желает получить свободу.

— Ну, что ж… вот тебе комната, вот тебе одеяло, вот тебе подушка, вот тебе кошма, чайник, пиала… ишак… Живи, как знаешь, а нас не касайся, — сказала Бибиджамал. И Баллы-мулла стал жить на холостом положении. Он начал с того, что начисто сбрил усы и бороду. Затем обзавелся новыми брюками и майкой. А когда услышал, что учитель Чары призывается в армию, исполнился радужных надежд. Тут он купил велосипед и, нацепив на себя майку, которая туго-претуго обтягивала его толстый живот, начал по нескольку раз в день кататься мимо окон ковроткацкой артели.

О выходках кузнеца знало уже все село. И стар, и млад — все шутили на его счет. Наш комсорг Мурат, встретив как-то кузнеца Баллы, сказал ему:

— Здравствуй, бывший мулла. Смотри, это плохо кончится. Уже весь народ над тобой смеется.

Но Баллы-мулла никак не унимался. Он не только ходил в ковроткацкую мастерскую, но стал даже наведываться к Гюзель домой. Девушка принимала его вежливо, с почтением, хотя и посмеивалась про себя — очень уж забавный вид был у этого толстяка! А что касается сплетен по его адресу, которые Гюзель не могла не слышать, то она пропускала их мимо ушей. Ей никак не приходило в голову, что все это может быть всерьез, что этот солидный, почтенного возраста человек, да к тому же еще отец семейства, может напустить на себя такую блажь.

Простая, непринужденная манера обхождения Гюзель обезоружила Баллы-муллу, и он всякий раз уходил от нее, так и не открыв ей своих намерений. Вся беседа их сводилась к тому, что кузнец безбожно хвастал и врал, а Гюзель смеялась.

В конце концов Баллы-мулла решил излить свои чувства в письме. Как-то в полдень он закрыл кузницу, пошел домой, затворился у себя в комнате, вырвал из тетради лист бумаги, взял огрызок карандаша и повалился ничком на кошму. Подложив под грудь подушку и послюнив карандаш, он принялся выводить слова. Подняв всю муть со дна своей души, бывший мулла доверил ее бумаге… Окончив письмо, он глубоко задумался. Потом встал, с решительным видом сунул письмо в карман и вышел из дома.

Разостлав кошму во дворе под тенистым карагачом, Кул-лы пил чай вместе со своей женой Огульбике. Огульбике рассказывала что-то занятное, и Куллы потешался от души.

— Так, так… А что же дальше? — спросил Куллы, когда Огульбике умолкла.

— Ты знаешь, Куллы, по-моему, он какой-то полоумный. У него ведь семья… И вообще, на что такой старик нужен молодой девушке? Как только этот бесстыжий человек не понимает, что над ним все смеются!

Огульбике встала, взяла ложку, подошла к очагу, сложенному во дворе, попробовала, не нужно ли добавить соли в суп, и вернулась на свое место.

— Зря ты не взяла вчера у него эту записку, — сказал Куллы. — Надо было взять и передать Гюзель — пусть бы она хорошенько пристыдила этого толстопузого… — И Куллы не выдержал и снова рассмеялся.

— Да ну его совсем! Не хочу я с ним связываться, — сказала Огульбике. — Допивай чай, Куллы, сейчас обед подам.

— Подавай обед. Я не хочу больше чаю.

Огульбике убрала чайники и пиалы и поставила на кошму миску с супом.

Когда Куллы и Огульбике кончили обедать, и Огульбике убрала посуду, в воротах, приветствуемый собачьим лаем, показался Баллы-мулла.

— Куллы, смотри, — вполголоса пробормотала Огульбике. — Легок на помине.

— Ну что ж, добро пожаловать, — улыбнулся Куллы.

— Добрый день, — сказал кузнец подходя.

— Спасибо, садись, будь гостем, — подвигаясь, чтобы дать ему место на кошме, пригласил Куллы. — Жаль, что не пришел пораньше, пообедали бы вместе. Говорят, кто к обеду опаздывает, того теща не любит, — пошутил Куллы.

— У меня нет тещи, — молвил Баллы-мулла, снимая калоши и ступая на кошму.

— Ну нет, так будет, — сказал Куллы.

— А может быть, вы поможете мне обзавестись тещей? — слащаво улыбнувшись, спросил Баллы-мулла и поглядел на Огульбике.

— Кому одной тещи мало, тому и двух может не хватить! — огрызнулась Огульбике и, с грохотом опустив грязную посуду в таз, принялась тереть тарелки мочалкой…

— Не слушай ее, — усмехнулся Куллы, — ведь не даром же говорится: «В соли и в девушках недостатка не бывает».

Не иначе, как хотел лукавый Куллы еще больше раззадорить кузнеца такими словами!

— Правильно говоришь, Куллы, — подхватил Баллы-мулла. — А вот твоя жена никак не хочет мне помочь, — покосившись на Огульбике, добавил он и, сняв тюбетейку, почесал темя. — Просил я ее передать одну записочку к ним б артель, а она ни в какую — не хочет и не хочет.

— Ты что же это? Руки у тебя отвалятся, что ли, передать записку? — сурово сдвинув брови, спросил жену Куллы. — А где эта записка? — обратился он к мастеру. — Ты уже передал ее?

— Нет! Записка здесь, со мной.

— Так давай ее мне, я сумею передать не хуже Огульбике. Кому это?

— Вот спасибо, вот спасибо. Передай ее Гюзель.

Вынув из кармана записку, Баллы-мулла отдал ее Куллы.

— Вечером жди ответа, — пообещал Куллы, пряча записку в карман.

Огульбике, не проронив ни слова, унесла перемытую посуду. Потом вышла из дома и, накидывая на ходу шаль, направилась к воротам.

— Постой, постой, Огульбике, — сказал Куллы. — Нужно напоить гостя чаем.

Огульбике молча взяла кундюк, но Баллы-мулла возразил:

— Нет, нет, для меня не беспокойтесь. Я бы с радостью попил с вами чайку, да мой обеденный перерыв кончился, кузницу открывать пора. А то мне уже в правлении колхоза замечание сделали, будто я поздно открываю…

Он встал и начал совать ноги в калоши.

Огульбике поставила на место кундюк и попрощалась с гостем, сказав, что спешит в артель.