Анти-Духлесс - Ненадович Дмитрий Михайлович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая

Жека проходит по Москворецком мосту и смотрит на узоры его перил. Узоры причудливо изгибаются в темноте и внимательно смотрят на Жеку. Их взгляды навевают на воспаленные Жекины мозги новые патриотические мысли и догадки: «А может эти пидоры чувствуют некую родственность с тем безобразнейшим поведением, которое сейчас демонстрируют правители потомков этих самых «братушек»? Родственность с правителями, разрушающими памятники воинам-освободителям? Родственность со всяческими другими безобразиями типа вступления в НАТО и все такое прочее? Может, именно это им так сильно как раз-таки и нравится? Они ведь просто обожают, когда к ним кто-то, попросту говоря, жопой своей неблагодарной поворачивается? Вообще, что-то все не так: и погода плохая и все они там сволочи и педерасты. Тьфу ты, какая мерзость вокруг. А народец-то навстречу какой попадается… Просто гады какие-то. Сволочи какие-то все и педерасты…».

С такими вот путанными и беспорядочными мыслями возвращался Жека в столицу. Он уже переходит речку Яуза судорожно хватаясь за перила угрожающе раскачивающегося Чугунного моста, идет по Пятницкой и сворачивает на Новокузнецкую улицу, далее переходит он по Краснохолмскому мосту через речушку Москва и попадает на Садовое кольцо, пересекает его и появляется на Таганской площади. Далее Жека идет по улице Нижегородской, Рязанскому, Лермонтовскому и Октябрьскому проспектам и сворачивает, наконец, в знаменитый Люберецкий автомобильный туннель. Пройдя туннель, идет Жека по улице Инициативной, вдоль старого люберецкого кладбища. В глубине ночного кладбища то и дело вспыхивают огоньки зажигалок. Это бдят в ночи знаменитые люберецкие наркоманы. И Жека всех их знает. А все, без исключения, люберецкие наркоманы знают Жеку. Замечательные люди. Со многими из наркоманов его связывает крепкая мужская дружба. От этих блуждающих в ночи огоньков разливается вдруг по останкам Жекиной души благодатное тепло. «Друзья, — думает он, — мирно так косячат себе и ширяются себе по тихоньку! Мирные такие. Никого не трогают. Сладкой дури вам по-дольше, братаны, и космических грез на заросших могильных холмиках».

И на этом моменте-мгновении тихого Жекиного торжества и добродушия, ролик с первой партией образов вдруг неожиданно обрывается. И не успевает Жека встрепенуться, как включается видеоролик второй. Экран мигает и слышатся голоса:

I’d like it too, sir.

Will you press my shirt, please.

What a stupid situation!

What’s so funny?

The river is not far from here.

Жека сидит за столиком в вагоне-ресторане самого отстойного в истории железнодорожного транспорта поезда с длинным названием «Николаевский Экспресс» вместе со своим хмурым настроением. Поезд на всех электронах летит в город Санкт-Петербург. На столике перед Жекой сегодня стоят Chivas Regal Royal Salute, Glen Garioch, Bruichladdich, Glenfiddich, Springbank, Auchentoshan, Evan Williams, Midleton Very Rare. Таких напитков как: Suntory Yamazaki Single Malt Whiskey, Sazerac Rye, Johnny Walker Green Label, Bernheim Original Kentucky Straight Wheat Whiskey, Jack Daniels Single Barrel Whiskey в ресторанном баре не оказалось. Но это ничего. Ехать-то всего одну ночь. Можно ведь и это не успеть выпить все до выпуклого донышка. К тому же в двухместном Жекином купе по небольшим дорожным сумкам типа «Hermes», «Delsey» и «Samsonite» были аккуратно разложены солидные запасы МДМА, МДА, МДЕА. В этот раз Жека даже не поленился взять с собой немного МБДБ. Чтобы не возникло у него каких-нибудь проблем в этом нищем Питере. Городок вроде ничего так, но баблосов там вращалось гораздо меньше, чем в Люберцах. А когда баблосов в обороте мало, мало и необходимых для здоровья медикаментов. Ничего не поделаешь. Таковы законы рыночной экономики.

С запасом медикаментов все понятно. Как и всякий уважающий себя маркетолог, Жека просто обязан был быть рачительным и предусмотрительным. Но зачем ему вдруг понадобилось столько тары? Зачем все эти Hermes», «Delsey» и «Samsonite»? Все дело в том, что был Жека, оказывается, еще и сентиментальным романтиком. Поэтому частенько привозил он из своих питерских командировок камни, отломленные от питерской тоски. А ломал он, как правило, много. Про запас. Потому как очень уж он рачительный. Отсюда и обилие тары. А зачем ему вообще были нужны эти камни? Как это, зачем? Неужели не понятно? Для равновесия в своем необузданном романтизме. Чтобы в клочья не разнесло от этой необузданности. Начнет Жека, бывалыча, давиться смехом после десятка выкуренных косячков и вот-вот уже сейчас кажется, что лопнет он. Ан, нет — скок-скок к дорожной сумке, откусит с хрустом спасительный кусочек камешка от питерской тоски — и под скомканный язык его. И все. Порядок. По мере рассасывания, наступает в организме требуемое равновесие. Вот такой вот питерский синдром имел место быть в судьбе маркетолога. У Жеки вообще с Питером были всегда какие-то особые отношения. Он часто позволял себе в отношении Питера чрезвычайно наглые выходки. Жека мог, например, позволить себе время от времени метать в Питер непотушенными сигаретами. Бывалыча только выйдет он из вагона на Московском вокзале, и давай себе метать окурки во все стороны. На что Питер реагировал совершенно неадекватно. Он, в ответ, снисходительно бросал на обдолбанную Жекину голову лишь жалкую щепотку своего фирменного дождя. И это, вместо того, чтобы немедленно смыть этого люберецкого засранца в ближайшую канализационную трубу. Но, Питер, видимо, был слишком велик, для того, чтобы всерьез реагировать на пьяные выходки вечно обдолбанного Жеки. А тот, тем временем, продолжал бесчинствовать. В кругу своих знакомых он уже всерьез рассуждал о заключении с Питером неких междинастические браков (???). Сравнивая себя с молодым принцем-престолонаследником (????), которого кто-то собирается женить на каких-то страшных бабах по политическим мотивам, с цель планового забора у населения какой-то голубой крови (?????). Поэтому как он иногда говаривал, сидя в состоянии сильной усталости в каком-нибудь излюбленном маркетологами кабаке: «хочешь не хочешь, а жить придется. Жить, трахаться и рожать новых престолонаследников». В такие минуты даже обдолбанные вусмерть маркетологи понимали, что Жеку попросту уже куда-то совсем уж не туда заносит. Понимали маркетологи, что это может все скоро очень плохо кончится (больницами Скворцова-Степанова или Кащенко, в зависимости от места проишествия), но ничего не могли ему возразить по причине своего пьяного состояния и абсолютной обдолбанности. Они молча кивали своими пустыми головами и хлопали веками своих мутных глаз. Это пьяно-обдолбанное безмолвие вливало в Жеку дополнительную порцию ощущения собственного величия. И он начинал с упоением писать об этом свои мерзкие книжонки. Ладно бы просто так писать, как говориться, «в ящик стола». Нет, еще умудрялся он книжки эти иногда и публиковать. Выпускал иногда он в свет этих уродцев на деньги прославляемых в этих же книжонках спонсоров! А спонсоры так были иной раз довольны Жекой, что периодически подкупали продажных членов жюри различных литературных конкурсов деятельно хлопоча об его лауреатстве. Иногда им это даже удавалось и приводило Жеку в неописуемый восторг. Ладно бы дело ограничивалось только восторгами, а то ведь это сподвигало поганца на новые «литературные» подвиги! И это становилось уже опасным. Опасным не для литературы вообще. Для настоящей литературы подобные инсенуации — это как слону дробина. Опасность заключалась в формировании некоего образа героя нашего времени — вечно пьяного и обдолбанного развратника-маркетолога, в неокрепших умах малообразованной части современной молодежи. А малообразованная, но современная молодежь, она ведь настоящей-то литературы не читает. Опусы, типа Жекиных, почитывает она иногда и говорит: «Прикольно!». Отсюда и опасность. И виноваты в существовании этой опасности были окружавшие Жеку сподвижники-маркетологи. К сожалению, не нашлось среди них ни одного, кто бы нашел в себе силы, собрал свою волю в кулак и после очередной бредовой Жекиной тирады выкрикнул бы, взбрыкнув обдолбанно-пьяной головой: «А вот нэ надо нас дурыты! У нас нэма дурних!» И обязательно на хохлятском языке это надо было бы сделать. Ибо нет языка конкретней! Как, например, на русском языке в романсе описывается возможность внезапной смерти героя? Очень слезливо: «Паду ли я, стрелой пронзенный…». Героя еще никто ничем не пронзил, а он уже такую возможность предположил и тут же нюни распустил себя жалеючи. А как у хохлов? Все чисто конкретно: «Впаду и я драчком пропертый…». Во как! И ни каких слюней. Но, к сожалению, не нашлось такого героя среди маркетологов и Жека распоясался окончательно.

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая