Колючий подарок - Антонов Сергей Валентинович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/26
• Следующая

Слыша, как часто и сильно колотится её сердце, Лидия Николаевна сделала несколько шагов навстречу Мите и положила руку ему на плечо.

— Митя, — сказала учительница. — Это я…

— Вижу… — ответил он, и что-то в голосе его обрадовало Лидию Николаевну. Может быть, уже наступил момент, которого она так долго ждала?

— Митя, — спросила Лидия Николаевна ласково, — Петрович жаловался, что из сада ученики воруют яблоки… Ты не знаешь, кто это может быть?

— Я? Откуда? Откуда я могу знать? — открыто смотря в глаза, ответил Митя.

И голос его был твёрдым, интонация очень правдивой, ему можно было поверить.

С тоской смотрела Лидия Николаевна, как сужался мир этих двух, как становились они грубее.

Однажды Лидия Николаевна взволнованно, звонким голосом читала в классе Пушкина и вдруг остановилась. Её словно дёрнули за руку. Звучные, чёткие стихи зримо рисовали перед взорами ребят картины много раз виденного, но до этого не такого прекрасного, как сейчас.

«А они… Им доступно это?» — подумала Лидия Николаевна.

Она взглянула на Митю и Лёшу. Подперев голову руками, склонив её набок, Митя смотрел куда-то в угол, что-то медленно жуя. Лёша, полураскрыв рот, делал вид, что слушает учительницу, но в глазах его не было ничего…

Лидия Николаевна вздохнула. «Так!» Но и сейчас ей не хотелось уличать ребят во лжи. «Не может быть, чтобы у них не было сил признаться самим! Не может!»

Когда нужно было ехать в город за учебными пособиями, Лидия Николаевна решила взять ребят с собой. До города двадцать пять километров по большаку. Если выехать рано утром, сделав все дела, которых у Лидии Николаевны было много, вернуться можно только поздно ночью. Дорога туда, дорога обратно, да ещё ночью по глухому лесу, поручение, которое она ребятам даст, сознание ответственности, необходимость целый день быть вместе, наконец — не поможет ли им всё это?

Лидия Николаевна очень рассчитывала на поездку, но её неожиданно отложили: не оказалось свободной лошади, а на днях должны были в город посылать трёхтонку, заодно можно привезти и учебные пособия. Жаль! Ничего другого, что могло помочь ребятам, Лидия Николаевна пока не знала.

Вечером в школе Лидия Николаевна проводила репетицию пьесы «Бедность не порок». На неё пригласила она и Митю с Лёшей. Был только седьмой час вечера, но уже стемнело и в классе зажгли лампу. Юрка репетировал роль Мити.

— Я-с… я-с, Пелагея Егоровна, за всю вашу ласку и за все ваши снисхождения, — чуть не плача говорил он, — может быть, и не стою… как вы по сиротству моему меня не оставляли и вместо матери…

— Сильнее жалобься! Сильнее! — подал голос подлинный Митя. — Поплачь!

— Лук к глазам поднеси, — добавил Лёша. — Или, хочешь, мы слёзы выжмем. Мы это быстро!

Лидия Николаевна резко повернулась к ребятам и долгое время ничего не могла сказать. Открытое издевательство, наглость возмутили её.

— Уйдите, — приказала она. — Я зря пригласила вас. Уйдите сейчас же!

Ребята зашмыгали носами, стараясь привлечь к себе внимание товарищей, и подчёркнуто медленно, сунув руки в карманы, пошли к выходу.

Лидия Николаевна подумала, что зря она надеялась на этих учеников, потерявших стыд и совесть. Долго она не могла вернуться к пьесе…

— Лидия Николаевна… Лидия Николаевна… — напрасно взывала к ней Валя, исполнявшая обязанности суфлёра. — Будем продолжать? Лидия Николаевна…

— Давайте продолжать, — наконец ответила Лидия Николаевна.

И только Гордей Торцов произнёс два слова, как ударили в колокол: дон-н… Потом второй удар, третий, четвёртый — всё чаще и чаще. Тревожный набат загудел над селом и соседними деревнями.

Все выбежали из школы.

Кто-то наступил учительнице на ногу, кто-то толкнул Валю — никто не обратил на это внимания.

В густой темноте над лесом бурлила красная лава, красные искры улетали в чёрное небо и гасли.

— Верхние Лазенки, — сказал кто-то из взрослых.

— Нижние, — сказал другой.

— Нижние правее!

— Правее Барсуки!

Начался обычный спор.

С грохотом проехала пожарная машина. За ней бежали люди. Лидия Николаевна побежала тоже.

Горели Верхние Лазенки. Ветерок тянул с юга, вдоль улицы, где друг против друга стояли добротные, просторные дома — двор за двором, впритык.

Лидия Николаевна прибежала в момент, когда уже горел третий дом и занимался четвёртый. Его усиленно поливали водой, баграми рушили сарай, крышу хлева… Соседи выносили вещи… Всё смешалось в криках, шуме, плаче, треске сухого дерева и рёве огня. Пожалуй, самым сильным был, действительно, рёв пламени, пожиравшего дома, сараи, хлевы, амбары.

Лидия Николаевна, которая никак не могла найти себе дела, как, впрочем, и многие другие, видела мелькавших то тут, то там своих учеников.

Когда кто-то крикнул: «Сено! Сено разбирай!» — Лидия Николаевна вместе с другими бросилась к сараю и, схватив охапку сена, побежала прочь.

Искры и маленькие головешки уже долетали до его крыши.

— Быстрее! Быстрее!

Стенка сарая потрескивала от наступавшего на него жара. Люди граблями, вилами, руками растаскивали сено. Рядом с собой учительница увидела Лёшу, потом Митю. Но они не заметили её: быстро орудуя один граблями, другой вилами, ребята загребали вороха свежего, ещё не слежавшегося сена и подавали его женщинам и ребятам, относившим в сторону.

Хотя на пожаре, как всегда, царили бестолочь и неразбериха, из-за которых по-настоящему использовались усилия, пожалуй, лишь пятой части прибежавших сюда, но это было ясно большинству: сено нужно выкинуть из сарая!

Если бы занялся сарай — соседнего егорьевского дома не отстоять. Сарай с набитым в нём сухим сеном горел бы долго, жарко, и сколько бы пожарники ни поливали новенький с резными наличниками дом Павла Афанасьевича Егорьева — в этом поединке победителем оказалось бы пламя, щедро подкармливаемое большими запасами сена. А загорись дом Егорьева, огонь пошёл бы гулять дальше — по домам Белкина, Рябушкина, Дармодёхина, Балакина…

Истошным громким голосом кричала старуха Давыдова:

— Помогите же! Помогите! Сюда все! Сюда! Люди вы или не люди?!

— Расшвыривай сено! — кричал однорукий председатель сельсовета Ерёмушкин. — Сено расшвыривай! — и толкал кого ни попало от дома Давыдовой к сараю.

— Ой, люди, люди! — причитая, металась от человека к человеку Давыдова. — Да помогите же!

— Растаскивай сено! — кричал Ерёмушкин. — Сено! — и то одного, то другого, направляя, толкал к сараю.

Выход был один: не распылять силы, а сосредоточить их на сарае. Дом Давыдовых спасти, пожалуй, уже было нельзя, так же как и дом Плотниковых. Вещи вынесут, а сами дома сейчас можно было только рушить, а не спасать. Они отданы были огню, чтобы выиграть время.

— Растаскивай сено! Сено! — кричал Ерёмушкин, размахивая левой рукой, и упорно продолжал гнать всех к сараю. Потом он и сам побежал к нему.

Крыша сарая трещала от жара. Пламя гудело. Стоголосый крик не мог бы заглушить этого страшного, ни на что не похожего гудения. Так может гудеть только пожар, когда горят на ветру хорошо высушенные за лето дома из смолистых брёвен.

Работавшие под самой крышей два дюжих и высоких парня изнывали от жары. Они отваливали вниз огромные охапки сена, где его подхватывали десятки рук и, быстро уносили подальше от огня.

— Быстрее! Быстрее! — закричал парням прибежавший Ерёмушкин. — Не вынесем сена — зря отдали дома! Нажимай, Андрей! Колька!

И вдруг Колька, занёсший вилы, пошатнулся и скатился вниз. Ерёмушкин рявкнул в досаде и полез наверх, цепляясь одной рукой за стену.

— Смените Андрея! — сказал он, беря вилы, которые кто-то подал ему. — Ну кто?

Митя взглянул на Лёшу, и оба разом взбежали наверх.

— Мы — маленькие, — сказал Лёша Ерёмушкину. — Мы головой до жары не достанем…

Им подали вилы, и Андрей соскочил вниз, весь потный, видя перед собою огненные круги. Кровь стучала в висках.

• Предыдущая
• 8/26
• Следующая