Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 45

• Предыдущая
• 45/108
• Следующая

Послам было поручено передать Крассу следующие его слова:

— Если твоя армия была послана римлянами, то война тут же начнется — жестокая, непримиримая, безжалостная война. Но если же, как слышали мы, ты поднял на парфян оружие и захватил их земли не по воле отечества, а ради собственной выгоды, то арсак воздерживается от войны и, снисходя к годам Красса, отпускает к римлянам их солдат, которые находятся скорее в плену, нежели на службе.

Красс всегда считал себя непобедимым, а теперь с, ним говорили так, словно он побежден. Он настолько был обескуражен этим посланием, что не сразу нашелся.

Затем он взорвался смехом и ответствовал послам:

— Хорошо! Передайте своему царю: я сообщу ему ответ из Селевкии.

— Селевкии? — переспросил Вазиз, главный из послов. А затем, показав ладонь, добавил: — Скорее тут вырастут волосы, чем ты доберешься до Селевкии!

И без дальнейших слов и объяснений послы отправились докладывать царю Ороду, что надо готовиться к войне. Не успели послы парфян отойти на расстояние трех дней пути от лагеря Красса, как к тому прибыло несколько римлян, с трудом спасшихся из одного гарнизона и чудом добравшихся до своего военачальника.

Новость, которую они принесли, в точности соответствовала угрозам, еще звеневшим в ушах новоиспеченного императора. Они собственными глазами видели несметное вражеское войско, готовое напасть на города, где римляне имели свои гарнизоны.

Им показалось, что врагами были не люди, а некие демоны. Две фразы подводили итог их оценке: «Сбежать от них невозможно, если они тебя преследуют. Невозможно и догнать, когда они убегают».

Копья этих всадников, закованных, как и их кони, в броню, могли пробить все, а щиты их выдерживали удар любой силы. Новость произвела тяжкое впечатление, тем более, что сообщили ее люди, твердившие: «Мы видели это собственными глазами!»

Повторяем, до той поры парфян мало кто видел. Бытовало мнение, что они, подобно армянам или каппадокийцам, разбегались, едва завидев солдат Лукулла, а он преследовал их до тех пор, пока это ему не надоедало.

Римляне понимали, что их ожидает утомительная кампания, но не верили, что настолько опасная. Теперь же мнение, составленное прежде о неведомом враге, улетучилось как дым.

Красс созвал военный совет.

Многие военачальники, люди достойные и уважаемые, считали, что надо остановиться. Авгуры, или предсказатели, были того же мнения. Они твердили, что при жертвоприношениях постоянно выходят дурные предзнаменования.

Но Красс и слышать ничего не желал, вернее, слушал только нескольких недальновидных подпевал и подхалимов, советовавших ему не медлить и идти вперед.

В это время в римский лагерь прибыл Артабаз, армянский царь. Он появился в сопровождении шести тысяч всадников, но то были всего лишь, как их называли, царские стражи и сопровождающие; римлянам же он обещал десять тысяч всадников и тридцать тысяч пехотинцев, полностью беря их содержание на себя.

Только одно он советовал Крассу: изменить маршрут и вторгнуться в царство Орода через Армению, где он найдет вдоволь еды для людей и фуража для лошадей и где будет находиться в полной безопасности под прикрытием гор, в местности, где негде развернуться всадникам врага — главной ударной силе парфян.

Но Красс не прислушался к этому совету. Он заявил, что продолжит свой путь по Месопотамии через города, где стоят его гарнизоны. На этом Артабаз распрощался с ним и удалился.

Таким образом Красс лишился тридцати, а то и сорока тысяч воинов. И каких воинов! Местных жителей, знавших все тропы, привыкших к ведению военных действий в этих сложных и необычных для римлян условиях.

Когда Красс дошел до Зевгмы[304] на Евфрате, территории, берущей свое название от моста, сооруженного еще Александром, началась сильная буря, несколько раз прогрохотал небывалой мощи гром, в темных тучах над головами солдат сверкали частые молнии, словно пытаясь опалить им лица. Ветер, принесший грозу, налетел на понтонный мост, разрушил и разметал большую его часть. Два раза молнии ударили в то место, где Красс собирался разбить лагерь.

Один из коней полководца в сверкающей великолепием сбруе был охвачен такой паникой, что бросился в реку вместе с возничим и исчез в пучине, точно в пасти дьявола.

Сделали привал, чтобы переждать бурю.

Когда, наконец, она улеглась, Красс отдал приказ сняться с места и двигаться вперед. Начали выдергивать из земли военные жезлы с орлами, знаки римских легионов, но тут обнаружили, что жезл, который всегда несли впереди и который был как бы путеводной звездой, сам собой развернулся, словно подавая знак к отступлению.

Красс снова отдал приказ идти вперед. Армия перешла реку по мосту, после чего он распорядился накормить солдат. Но розданная пища состояла из чечевицы и соли — эту еду римляне считали «похоронной», ее обычно ставили перед умершими.

Заметив, что среди солдат возникло какое-то волнение, Красс собрал всех и держал речь, в которой помимо всего прочего сказал:

— Нужно разрушить этот мост, чтобы ни один из нас не смог по нему отступить.

При этих словах, которые непонятно как у него вырвались, армию охватила паника.

Красс конечно же мог успокоить солдат, объяснить все происходящее, но он со свойственной ему самоуверенностью считал, что полководцу не к лицу оправдываться перед своими подчиненными, а потому сразу после трапезы приступил к жертвоприношениям.

И тут словно сама Фортуна ужаснулась и попыталась заставить его отказаться от своих планов: в том момент, когда авгуры передавали ему внутренности животного, он неожиданно выронил их из руки и они упали на землю.

— Вот что значит старость! — воскликнул Красс. — Но будьте уверены, оружие не выпадет из моих рук, как выпали эти внутренности!

После того как обряд жертвоприношения завершился, армия, удрученная и опечаленная, продолжала свой путь вдоль реки. Среди римлян не было ни одного, на кого бы не произвели впечатления эти предзнаменования.

Лишь галлы неумолчно смеялись и пели, а когда римляне спрашивали их:

— Вы что же, не боитесь?

— Конечно, боимся, — отвечали они. — Боимся, как бы на нас не обрушилось небо.

Это единственное, чего они боялись.

Они шли вдоль реки.

У Красса было семь легионов пехоты, четыре тысячи всадников и почти столько же легковооруженных воинов. Однако на сей раз они имели дело с врагом намного опаснее, чем все прежние, с парфянами.

Во время марша несколько лазутчиков провели разведку. Они сообщили, что вся равнина, насколько может охватить глаз, совершенно безлюдна, но на земле виднеется множество следов лошадиных копыт, как бы развернувшихся внезапно и уходящих от преследования. Эта весть укрепила надежду Красса: парфяне никогда не осмелятся напасть на римлян или вступить с ними в бой.

Кассий вот уже в который раз пытался повлиять на Красса, убеждая его не продолжать преследования противника. Он предлагал отвести армию в один из занятых городов и выждать там, собирая как можно больше достоверных сведений о противнике. Это вовсе не было бы отступлением.

На тот случай, если бы Красс из-за своего упрямства не захотел принять это предложение или счел эти меры слишком большой предосторожностью, имелся еще один вариант: направиться в Селевкию, придерживаясь берега реки. Таким образом, римляне все время находились бы поблизости от кораблей, доставлявших продовольствие, река снабжала бы водой и к тому же прикрывала их, не давая врагам возможности обойти с флангов, что уменьшало вероятность попасть в окружение.

В том случае, если бы бой все же состоялся, можно было бы воевать на равных, стоя лицом к лицу с противником.

Настойчивые просьбы трибуна заставили Красса внимательно отнестись к этому плану, возможно, он даже принял бы его, но тут неожиданно заметили всадника, несшегося к ним навстречу во весь опор. Он так быстро летел по степи, словно у его лошади выросли крылья.

• Предыдущая
• 45/108
• Следующая