Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 47

• Предыдущая
• 47/108
• Следующая

В тот день Красс вышел из своей палатки не в пурпурном плаще, как положено римским полководцам, но в черном. Оказывается, в темноте он перепутал одежду.

Спохватившись, он тут же вернулся в палатку переодеться, но многие успели заметить его траурное одеяние, и слух об этом быстро распространился среди воинов, словно грозное предзнаменование.

Повсюду раздавались громкие крики — звали Ариамнеса. Этот человек, так раздражавший их, казавшийся самим проклятием, стал нужен всем, как только исчез. Римляне считали, что только он, заведший их в это жуткое место, может теперь спасти армию.

Чтобы успокоить солдат, Красс объявил, что знает об исчезновении Ариамнеса и что тот будто бы ушел с его согласия — заманить парфян в ловушку. Он отдал приказ свернуть лагерь и идти вперед.

Приготовившись выступать, римляне вдруг обнаружили, что все штандарты были так глубоко воткнуты в землю, что их с трудом удалось выдернуть. Подошел Красс, посмеялся над испугом своих солдат и самолично вырвал один штандарт из земли, подавая им пример и торопя в путь. Он хотел заставить пехоту догнать авангард кавалерии, выступивший еще на заре.

Неожиданно они увидели этот авангард, вернее то, что от него осталось, в жутком беспорядке. На них напал враг, и они потеряли примерно три четверти своего состава.

— Враг преследует нас по пятам, — твердили воины. — Он смело движется на римлян!

Все встревожились. Враг, которого они мечтали встретить, вызывал теперь, после того, что пришлось пережить, смятение и ужас.

Красс, тоже в изрядной степени ошеломленный, стал поспешно строить свое войско. Уступая советам Кассия, он растянул пеший строй по равнине на возможно большее расстояние, чтобы предупредить обходы. Затем разместил по флангам кавалерию.

Построенное таким образом войско было невозможно окружить. Но вскоре, словно под влиянием черных сил, не желавших, чтобы они спаслись, Красс изменил свой план: приказал сомкнуть ряды, образовав глубокое каре, защитившись таким образом от окружения. Каждая сторона этого каре состояла из двенадцати когорт.

Между каждой когортой он разместил всадников так, чтобы они могли легко пойти в наступление, позволяя также наступать и основной массе. Одним флангом командовал Кассий, другим — молодой Красс. Сам Красс был в центре.

В таком боевом порядке армия двинулась вперед. Неожиданно счастье улыбнулось им — через час они достигли берега небольшой реки, позже римляне узнали, что называлась она Баллис.

Воды в реке было мало, но все же достаточно, чтобы утолить жажду. И солдаты, полумертвые от жары и усталости, теперь начали понемногу приходить в себя.

Желая воспользоваться этим редким в пустынном месте даром природы, командиры спросили Красса, не возражает ли он, если армия здесь остановится и разобьет лагерь. Но Красс, подстрекаемый сыном, который так и рвался в бой, позволил отдохнуть всего лишь час, да и то приказал есть стоя, не покидая строй.

Затем, даже не дождавшись, пока все поедят, распорядился трогаться с места и повел армию не ровным шагом с небольшими остановками, как необходимо перед битвой, но быстрым форсированным маршем, и так до тех пор, пока они не столкнулись лицом к лицу с противником.

И вот враг, встречи с которым они так долго искали, был перед ними. Вначале он показался не столь грозным и многочисленным, как ожидали. Дело в том, что сурена укрыл основную ударную часть своей армии за первой линией и приказал накрыть все блестящие части вооружения тканями и шкурами.

Красс с ходу двинулся на врага, а когда оказался на расстоянии полета двух стрел, подал сигнал к атаке. Можно сказать, что это послужило сигналом не только римлянам, но и парфянам. В тот же миг поле заполнилось жутким гулом и наводящим трепет грохотом.

Равнина сотрясалась, и римляне, привыкшие к трубам и горнам, удивлялись — что может издавать столь кошмарные звуки? Время от времени до них доносилось нечто вроде рева диких зверей среди раскатов грома. Эти звуки издавали гигантские медные посудины, в которые варвары били молотками, обтянутыми кожей.

«Так как эти варвары, — писал Плутарх, — хорошо знали, что из всех чувств слух особенно легко приводит душу в замешательство, скорее всех других вызывает в ней страсти и лишает ее способности к здравому суждению».

Заслышав этот грохот, римляне остановились в растерянности, и тут парфяне, сорвав с доспехов покровы, начали рассредоточиваться по полю — издали они напоминали катящиеся огненные шары.

Впереди парфян находился сам сурена: в золотых доспехах, верхом на таком великолепном коне, что, казалось, он только что сошел с самого солнца. Римляне поняли, что время страшной битвы не на жизнь, а на смерть пришло. Однако они еще не имели представления, насколько грозен и коварен враг.

Парфяне наступали, издавая зверские крики, и атаковали римлян, размахивая пиками. Войско их казалось бессчетным, оно заполнило всю равнину.

Парфяне приблизились к воинам Красса на расстояние ста шагов, но, заметив глубину сомкнутого строя и зная стойкость и сплоченность римлян, образовавших нечто вроде сплошной стены с помощью плотно прижатых друг к другу щитов, повернули назад и исчезли. Римляне не поняли причины этого отступления. Но ясно было одно: так легко от врага не отделаться, следует ожидать какого-то нового маневра. И действительно, вскоре они увидели, как на расстоянии примерно в четверть лье впереди поднимается огромное кольцо из пыли, которое, постепенно сужаясь, подкатывается все ближе и ближе. В середине этой тучи искрился огонь, одновременно доносился раскатистый грохот — варвары продолжали бить ужасными молотками в свои медные посудины.

Красс понял: его хотят взять в кольцо.

Тогда он бросил в бой легковооруженную пехоту, приказав им разбить звенья этой цепи.

Было видно, как солдаты вступили в схватку, как они атакуют, а затем беспорядочно отступают… Многие возвращались с ранами на руках, ногах и теле, полученными от гигантских стрел пяти шагов в длину. Солдаты с ужасом заметили, что эти стрелы протыкают даже щиты и латы.

Парфяне остановились на расстоянии трехсот шагов от римлян. Неожиданно дневной свет померк из-за туч стрел, выпущенных в воздух, крики ужаса и боли вырвались одновременно из сотен грудей.

Смерть начала косить ряды римлян, нанося им неисчислимые потери.

В течение нескольких минут, показавшихся вечностью, парфяне продолжали выпускать стрелы со всех сторон, им даже не надо было целиться, поскольку римляне стояли очень плотно в боевом порядке, согласно приказу Красса. Так что каждая стрела достигала цели, поражая животрепещущую человеческую плоть.

Расправа была чудовищно жестокой.

Если бы римляне остались на месте, их скосили бы всех, словно траву; если бы попытались наступать, то наверняка разорвали бы звенья цепи. Тогда парфяне отступили бы, не желая прямого столкновения, и посылали бы свои стрелы с флангов, где римляне были меньше защищены.

Целая армия попала в огромный капкан.

У римлян оставалась лишь одна надежда, что парфяне отступят, как только у них закончатся стрелы. Но эта надежда оказалась напрасной. Верблюды, груженые стрелами, прошли вдоль рядов, и пустые чехлы вновь заполнились.

Тут Красс осознал всю глубину пропасти, в которую попал. Он спешно отправил гонца к своему сыну. У Публия была многочисленная конница, а также галлы, воевавшие полуобнаженными, быстроногие, как самые проворные скакуны. Нужно было во что бы то ни стало заставить врага принять рукопашный бой. Юноша, метавшийся словно тигр в клетке, только и ждал этого момента. Он взял тысячу триста всадников, тысячу из которых отправил с ним Цезарь, а также восемь когорт пехоты, наполовину из римлян, наполовину из галлов, и кинулся на парфян.

Те же, то ли не желая принимать прямой бой, то ли повинуясь приказу сурены, отступили.

— Бегут! — воскликнул Публий Красс.

— Бегут! — эхом отозвались его солдаты.

• Предыдущая
• 47/108
• Следующая