Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 49

• Предыдущая
• 49/108
• Следующая

Затем, словно эти слова отняли у него последние силы, гонец рухнул с лошади на песок. На мгновение Красс растерялся, не зная, как поступить, затем чувства одержали верх и он приказал армии идти на выручку сыну.

Но не успел он сделать и ста шагов в указанном направлении, как со всех сторон раздались крики и одновременно с ними — оглушительный грохот барабанов, наводящий панический ужас. Римляне остановились, готовые принять бой.

Появились парфяне. Они быстро взяли римлян в кольцо, потом одна плотная группа приблизилась к центру. Впереди этой группы ехал человек, державший копье с наткнутой на него человеческой головой.

— Кто родители и какого рода человек, чью голову я привез? Говорят, что отца его зовут Крассом, но мы в это не верим: невозможно, чтобы столь благородный и доблестный юноша, от которого осталась теперь только голова, имел отцом столь малодушного воина и худшего из людей!

Римляне, увидев голову, тут же узнали Публия. Все они хранили скорбное молчание, все, кроме Красса, который издав болезненный стон, тут же прикрыл глаза щитом.

В тот же день римляне перевидали немало жестоких и страшных вещей, но никогда их сердца не сжимались так сильно от боли и ужаса. Самые отважные сердца содрогнулись, самые закаленные души усомнились, однако среди всеобщего трепета и отчаяния первым все же пришел в себя Красс-отец. Он обвел свое войско решительным и испытующим взором.

Затем, видя, что люди охвачены скорее болью и горем, нежели паникой, воскликнул:

— Римляне! Меня одного касается это горе! Великая судьба и слава Рима в ваших руках! Выше головы! И если есть в вас хоть сколько-нибудь жалости ко мне, отцу, потерявшему храбрейшего и лучшего из всех сыновей на свете, смените эту жалость на праведный гнев и направьте этот гнев против врага! Не смущайтесь тем, что случилось. Тот, кто стремится к великим делам, должен пройти через великие испытания! Много было пролито крови, когда Лукулл низвергнул Тиграна, а Сципион — Антиоха. Предки наши потеряли в Сицилии тысячи кораблей, в Италии — многих полководцев и воинов! Но ведь ни одно из этих поражений не помешало одолеть впоследствии врага!.. И знайте: римляне достигли невиданной силы, и государство их стало столь велико и могущественно не только по счастью или случайности, а благодаря непоколебимости, стойкости и отваге, с которой они преодолевали великие опасности. Вперед, солдаты! — добавил он. — В бой! И докажем этим варварам, что мы остаемся теми, кем являемся: римлянами, властителями мира!

И первый издал боевой клич.

Но этот клич солдаты поддержали еле-еле, отклик их был слаб и нестроен. Напротив, варвары ответили дружным хором — отчетливо, громко и решительно.

И началась битва.

Парфянская конница разделилась и атаковала с флангов, посылая свои чудовищные стрелы, которые слишком дорого обошлись римлянам. Одновременно авангард парфян двинулся с копьями наперевес, тесня римлян на относительно небольшом пространстве. Но к этим вооруженным копьями парфянам хотя бы можно было приблизиться.

Чтобы избежать гибели от стрел, некоторые римляне бросились на врага, но, не нанеся ему особого урона, вскоре погибли мучительной смертью от тяжких ран. Широкое железное острие копья пронзало и всадника, и лошадь. Были и такие удары, когда копье пробивало сразу двух человек.

Бой продолжался до наступления ночи.

Римлян было около тридцати тысяч, и, чтобы перебить такое количество людей, требовалось время. Парфяне отступили с криками:

— Красс! Красс! Даруем тебе эту ночь для оплакивания сына! Может, образумишься и предпочтешь сам прийти к Ороду, не дожидаясь, пока тебя приволокут силой!

Затем они раскинули поблизости свои шатры, словно охраняя пленных и лишая их таким образом надежды на побег.

Всю ночь в лагере парфян гремела музыка и шло веселье. В римском стане, напротив, стояла печальная тишина. Никто не думал о товарищах, каждый думал и оплакивал лишь самого себя.

Действительно, казалось невозможным избежать гибели, безропотно дожидаясь следующего дня. Ведь вместе с ним неминуемо должна была прийти смерть… Но не бросаться же среди ночи в бега через бескрайнюю пустыню!.. А если бежать, то как быть с ранеными? Нести с собой — они будут помехой, оставить — своими криками они дадут знать врагу о бегстве.

И хотя Красс был виновником всех свалившихся на них бед, воины хотели видеть его и слышать его голос. Все надеялись, что от высшего авторитета должно исходить самое мудрое решение. Красс должен был осветить всех лучом надежды.

Но он, закутавшись с головой, лежал в темноте в углу своей палатки — сам воплощенная безнадежность. Он пожертвовал жизнями тысяч людей только потому, что два человека стояли в Риме выше него — Помпей и Цезарь, пожертвовал, чтобы быть первым в славе. Теперь же он стал первым в бесчестье и несчастье.

Оба его легата, Октавий и Кассий, сделали все возможное, чтобы как-то ободрить его, но он наотрез отказался встать, и тогда они решили действовать самостоятельно.

Они созвали военный совет центурионов и командиров когорт, выслушали мнение каждого, и, когда выяснилось, что никто не хочет оставаться, решили, что необходимо прямо сейчас и без шума сниматься с места. Если сориентироваться правильно, то за пять часов ходу можно добраться до города Карры[307].

Командиру кавалерийского отряда, по имени Игнаций, вместе с тремястами всадниками было поручено обследовать местность. Он знал дорогу и отвечал головой, что поведет войско по верному пути. Вскочив в седло, Игнаций со своими людьми покинул лагерь.

Но тут произошло то, чего все так опасались: раненые поняли, что их бросают, и подняли крик и вой, да такой громкий, что весь лагерь пришел в страшное смятение.

Заслышав эти крики, те, что ушли ранее, подумали, что на римский лагерь напали парфяне и теперь догоняют их. Игнаций со своими всадниками галопом пустился наутек. К полуночи они добрались до Карры.

Но страх был так велик, что даже за крепостными стенами они не чувствовали себя в безопасности.

Поэтому Игнаций проскакал вдоль стены и крикнул караульным:

— Передайте вашему начальнику Колонию, что между Крассом и парфянами произошло большое сражение!

И, не сказав больше ни слова, проследовал со своими людьми дальше. Они перешли мост и отделились таким образом от врага рекой.

Колонию доложили о случившемся — повторили слова, брошенные мимоходом, казалось, уже не человеком, а призраком.

Тот понял, что сообщение исходит от дезертиров.

Тогда он приказал солдатам спешно вооружиться, открыл ворота крепости и прошел не одно лье в том направлении, откуда, по его предположению, должны были появиться остатки разбитого войска Красса.

Парфяне заметили, что римляне отступают, но решили не преследовать их. Давно замечено, что многие народы испытывают какое-то особое благоговение перед ночью. Возможно, это просто связано со страхом… Во время отступления Наполеона из России казаки долгое время не нападали на его армию в ночное время. Только с утра они начинали идти по следу, оставленному французами, и шли до тех пор, пока не настигали их.

Так произошло и с Крассом.

С наступлением дня парфяне приблизились к его лагерю, ворвались в него и перебили около четырех тысяч раненых, которых римляне не могли забрать с собой. Кроме того, конница захватила в плен множество беглецов, заблудившихся на равнине в ночное время.

Легат Варгунтей тоже заблудился с четырьмя своими когортами. Видя, что их окружают, римляне отступили к холму. Там, так и не сделав ни шагу вперед, ни шагу назад, чтобы атаковать или спастись бегством, они были полностью истреблены. Лишь двадцать человек в порыве отчаяния, обнажив мечи, бросились на варваров. И парфяне, то ли от неожиданности, то ли дивясь их мужеству, дали этим воинам спокойно уйти. Эти двадцать солдат благополучно добрались до Карры, их никто не атаковал и никто не останавливал на всем пути.

• Предыдущая
• 49/108
• Следующая