Дети Хурина. Нарн и Хин Хурин - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 12

• Предыдущая
• 12/53
• Следующая

Уже близилась осень Года Скорби, когда Морвен наконец решилась, и тогда заторопилась она, ибо времени на путешествие осталось в обрез, она же боялась, что Турина схватят, если прождать до весны. Восточане рыскали вокруг ограды, шпионя за усадьбой. Так что нежданно объявила она Турину:

– Отец твой не возвращается. Потому уйти придется тебе, и вскорости. Таково его пожелание.

– Уйти? – воскликнул Турин. – Куда же пойдем мы? За Горы?

– Да, – подтвердила Морвен, – за Горы, далеко на юг. На юг – там, возможно, осталась еще надежда. Но я не сказала «мы», сын мой. Тебе должно уйти, а мне – остаться.

– Я не пойду один! – воскликнул Турин. – Я тебя не оставлю. Отчего нам не уйти вместе?

– Я не могу уйти, – промолвила Морвен. – Но ты пойдешь не один. Я отошлю с тобой Гетрона, а может, и Гритнира тоже.

– Разве не пошлешь ты Лабадала? – спросил Турин.

– Нет; ибо Садор хром, а путь предстоит тяжкий, – отозвалась Морвен. – А поскольку ты мой сын, и времена нынче суровые, я скажу горькую правду: в дороге ты можешь погибнуть. Год близится к концу. Но если ты останешься, худшая участь тебе грозит: станешь рабом. Если хочешь ты быть мужчиной, когда войдешь в возраст, ты сделаешь так, как я говорю, и страхи отринешь.

– Ведь покину я тебя лишь на Садора и слепого Рагнира, и старух, – промолвил Турин. – Разве не говорил мой отец, что я – наследник Хадора? Наследнику должно оставаться в доме Хадора и защищать его. Вот теперь и впрямь жалею я, что отдал свой нож!

– Наследнику должно остаться, но он не может, – возразила Морвен. – Зато в один прекрасный день он, верно, вернется. Так ободрись же! Ежели станет совсем туго, я последую за тобою – коли смогу.

– Как же ты отыщешь меня в глуши? – промолвил Турин, и внезапно не сдержался и разрыдался в открытую.

– Будешь плакать, так кое-кто другой тебя найдет прежде меня, – отвечала Морвен. – Я знаю, куда идешь ты, и ежели доберешься до места и там останешься, там и отыщу тебя, коли смогу. Ибо посылаю я тебя к королю Тинголу в Дориат. Разве не предпочел бы ты быть гостем короля, нежели рабом?

– Не знаю, – промолвил Турин. – Я не знаю, что такое раб.

– Вот я и отсылаю тебя, чтобы тебе не довелось о том узнать, – отозвалась Морвен. И поставила она сына перед собою, и заглянула ему в глаза, словно пытаясь разгадать некую загадку. – Тяжко, Турин, сын мой, – проговорила она наконец. – И тяжко не только тебе. Непросто мне в лихие дни решать, как бы поступить лучше. Но поступаю я так, как мнится мне правильным; иначе зачем бы мне расставаться с самым дорогим, что только у меня осталось?

Более они промеж себя о том не говорили, и горевал Турин, и не знал, что и думать. Поутру отправился он к Садору, который рубил дрова на растопку, дров же у них было мало, ибо в лес ныне выходить никто не решался. Опершись на костыль, поглядел Садор на парадное кресло Хурина, незаконченным задвинутое в угол.

– Тоже пойдет на дрова, – промолвил он. – В наши дни не до жиру – быть бы живу.

– Не ломай его пока, – попросил Турин. – Может, отец еще вернется домой – и порадуется, видя, что ты для него смастерил, пока его не было.

– Ложные надежды опаснее страхов, – отозвался Садор, – и зимой нас не согреют. – Он погладил резьбу на кресле и вздохнул. – Зря время потратил, хотя по сердцу мне была работа, – посетовал он. – Но все такие вещи живут недолго, и радость созидания – единственный от них прок, сдается мне. А теперь верну-ка я тебе подарок.

Турин протянул руку – и тут же ее отдернул.

– Дары забирать назад не подобает, – сказал он.

– Если вещь принадлежит мне, разве не волен я отдать ее, кому захочу?

– Волен, – отозвался Турин, – кому угодно, кроме меня. А почему хочешь ты отдать нож?

– Не надеюсь я боле воспользоваться им для достойного дела, – промолвил Садор. – Отныне не будет иной работы Лабадалу, кроме рабьей.

– А что такое раб? – спросил Турин.

– Бывший человек, с которым обращаются, как со скотом, – отвечал Садор. – Кормят только того ради, что бы не сдох, не дают сдохнуть, чтоб работал, а работает он лишь из страха боли или смерти. А эти лиходеи, случается, убивают либо причиняют боль просто развлечения ради. Я слыхал, они отбирают тех, которые легки на ногу, и травят их собаками. Да они быстрее учатся у орков, нежели мы – у Дивного Народа.

– Теперь я понял, – отозвался Турин.

– Жаль, что приходится тебе понимать такое в твои годы, – промолвил Садор, но, увидев странное выражение в лице Турина, спросил: – И что ты понял?

– Почему мать меня отсылает, – отозвался Турин, и глаза его наполнились слезами.

– А! – откликнулся Садор и пробормотал про себя: «И зачем было мешкать так долго?» И, оборотясь к Турину, молвил: – По мне, так плакать тут не о чем. Но не след тебе пересказывать замыслы твоей матери вслух Лабадалу или кому бы то ни было. Ныне все стены и ограды имеют уши, и владельцы тех ушей отнюдь не русоголовы.

– Но должен же я поговорить хоть с кем-нибудь! – воскликнул Турин. – Я всегда тебе все рассказываю. Я не хочу тебя бросать, Лабадал. Не хочу покидать ни дома, ни матери.

– Должно тебе понять ныне: ежели ты останешься, скоро придет конец Дому Хадора, – промолвил старик. – Лабадал не хочет, чтобы ты уходил; но Садор, слуга Хурина, порадуется, когда сын Хурина окажется недосягаем для восточан. Ну же, право, ничего тут не попишешь; придется расстаться. Может, хоть теперь возьмешь мой нож как прощальный дар?

– Нет! – откликнулся Хурин. – Я ухожу к эльфам, к королю Дориата – так говорит мать. Там мне, верно, не знать недостатка в таких вещах. А вот подарков я тебе присылать не смогу, Лабадал. Далеко я буду – и совсем один. – И Турин разрыдался; но сказал ему Садор:

– Что такое? Где же сын Хурина? Не он ли мне обещался: «Я стану ратником эльфийского короля, как только подрасту»?

Тогда Турин сдержал слезы и молвил:

– Хорошо же; если таковы были слова сына Хурина, должно ему сдержать их – и уйти. Но всякий раз, как говорю я, что сделаю то и это, в конечном счете все оборачивается иначе, нежели мне мнилось. Теперь уже не хочу я того. Впредь надо быть осмотрительнее в речах и не говорить лишнего.

– Оно и впрямь к лучшему, – согласился Лабадал. – Сколь многие тому учат, сколь немногие тому следуют! Заглянуть в будущее нам не дано; так не будем же и пытаться. Дня сегодняшнего более чем достаточно.

И вот собрали Турина в путь, и распрощался он с матерью и тайно отбыл вместе с двумя спутниками. Но когда те велели Турину оглянуться на отчий дом, боль разлуки пронзила ему сердце словно меч, и воскликнул он:

– Морвен, Морвен, когда же увижу я тебя снова?

Крик этот в лесистых холмах эхом долетел до Морвен, стоявшей на пороге, и стиснула она дверной косяк так, что из-под ногтей выступила кровь. То было первое горе Турина.

В начале следующего года Морвен родила дочь и нарекла ее Ниэнор, что означает Скорбь. Когда же появилась она на свет, Турин был уже далеко. Долгий путь изобиловал опасностями, ибо власть Моргота распространялась все шире; но проводниками при мальчике были Гетрон и Гритнир, чья молодость пришлась на времена Хадора, и хотя ныне они состарились, были они весьма отважны и хорошо знали тамошние земли: нередко доводилось им странствовать по Белерианду в былые дни. Так волею судьбы и благодаря собственной доблести перевалили они через Тенистые горы и спустились в долину Сириона, и вступили в лес Бретиль; и наконец, изможденные и усталые, достигли границ Дориата. Но там сбились они с пути и запутались в тенетах магии Королевы и плутали, не зная дороги, среди нехоженых чащ, пока не иссякли у них припасы. Едва не погибли они, поскольку зима с севера пришла холодная; но не столь легкая участь была уготована Турину. Нежданно-негаданно заслышали отчаявшиеся путники пение рога. В краях тех охотился Белег Могучий Лук: величайший из следопытов тех времен, неотлучно жил он на границах Дориата. Заслышав их крики, Белег поспешил к ним на помощь, и дал им еды и питья, и спросил, кто они и откуда, и преисполнился изумления и сострадания. С приязнью взглянул он на Турина, ибо тот унаследовал красоту матери и глаза отца, и был силен и крепок.

• Предыдущая
• 12/53
• Следующая