Визит «Джалиты» - Азов Марк - Страница 20

• Предыдущая
• 20/23
• Следующая

За оградой санаторного парка на высоком дереве «гнездился» матрос с биноклем. В бинокль он видел окошко мезонина.

— Ложная тревога, товарищ Гарбузенко, — крикнул матрос, — он убрал полотенечко!..

Мария вышла из дому. Тихомировой у крыльца не было, и Мария пошла её искать. Ей не терпелось сказать все сейчас же.

Если они сами решают, кто нуждается в лечении, пусть и лечат они сами! Она отдаст «комиссарше» папки с рентгеновскими снимками, температурными графиками, со всеми записями — свидетельствами беспрерывной и почти безнадёжной войны профессора Забродского и его дочери против палочки Коха, а сама уйдёт. Куда ей идти? Об этом Мария не думала. Как только Тихомирова укатит со своим красноармейцем на облучке, вновь появится Виля, и если она не ослышалась — он правда её любит, то…

В конце аллеи санаторного парка в увитой граммофончиками беседке сидели и мирно беседовали Тихомирова и Дубцов.

Мария развернулась и, кренясь на стоптанных каблучках, пошла обратно к дому.

Красноармеец-повозочный, который привёз в санаторий Тихомирову, уже успел набрать воды для лошадей (вода вытекала из пасти каменного льва в глубине парка), но почему-то не понёс к лошадям, а пошёл с ведром кружным путём, вдоль забора пансиона. Вода то и дело выплёскивалась из ведра, оставляя на ракушечнике дорожки влажные пятна.

Дойдя до места, где забор был пониже и одно из деревьев чуть ли не ложилось на забор, красноармеец поставил ведро, вскарабкался по веткам дерева на забор и спрыгнул с другой стороны. В саду пансиона было тихо и влажно, пахло опавшим листом, господа в осенних пальто, с тёплыми кашне на шее гуляли по аллейкам и раскачивались в гамаках, как будто не было ни революции, ни гражданской войны. Самый дряхлый больной возлежал в кресле-качалке, накрытый клетчатым шотландским пледом. При виде красноармейца он и ухом не повёл.

Из-за зелёной изгороди появился однорукий.

— Крымский воздух целителен, не правда ли? — произнёс красноармеец фразу, которую ни один повозочный, или, как их называли, ездовой, не выговорил бы ни за какие шиши.

— Да, — ответил ему однорукий, — но в груди теснит.

С крыльца сошёл Гуров:

— Поручик Ружицкий, вы с ума сошли! Кто разрешил являться в пансион?!

— Нужда привела, — отвечал «красноармеец», он же поручик, — надо срочно менять дислокацию.

— Почему?

— Потому что вы поспешили удрать из города, господин ротмистр.

— Не понимаю ваших намёков. Что же мне, большевиков дожидаться? — Гуров снял шляпу, вытер платком взмокший лоб. — Я воспользовался случаем, у старшего лейтенанта Дубцова был автомобиль.

— То-то, что у Дубцова! Только вы изволили испариться, как пришёл ответ из заграничного центра на ваш запрос о Дубцове. Ему действительно два года назад было поручено сдать французским экспедиционным властям коммуниста, болгарина Райко Христова, и он действительно вернулся с распиской, что Христов расстрелян в их плавучей тюрьме.

— Почему же такая паника?

— Потому что расписка — липа. Французы в глаза не видели ни Дубцова, ни Христова. Как выяснилось, Дубцов был знаком с болгарином ещё с Балканской войны тринадцатого года, и он его где-то прятал, пока французы не убрались восвояси вместе со своей тюрьмой.

Гуров со шляпой в руках превратился в подобие манекена из магазина готового платья.

— Вы… вы… — наконец с трудом выдавил он из себя. — Вы, Ружицкий, не понимаете, что принесли! Это значит, что Дубцов ещё в восемнадцатом году работал на красных. Конечно, он не сдал болгарина французам. Теперь я даже могу сказать, где он его прятал! Здесь! В санатории! Спросите у мадам-капитан. Дубцов гостил у Забродских как раз в это время. С приятелем! Всё ясно! Он переодел его в штатское… Даже свои запонки ему отдал с якорьками… и переправил в Турцию, где Христов превратился в Михалокопулоса!..

— Как же так?.. — Ружицкий посмотрел на Гурова с нескрываемым презрением. — Как Дубцову удалось обвести вокруг пальца такого травлёного волка, как вы?

— Он сыграл ва-банк! Сам арестовал Гарбузенко. У меня бы он не сошёл за уголовника.

— И тем не менее.

— У Дубцова есть одна вредная… для нас… привычка: говорить только правду. И статейку он мне показал настоящую об ограблении красного гохрана в Новороссийске неким Гарбузом, сбежавшим на греческой контрабандистской лайбе, и фотографию, где на нём, на Дубцове, эти самые запонки. Только между газеткой и фотографией, как я теперь понимаю, связи нет никакой вообще. Грек-контрабандист имеет к болгарину Райко Христову такое же отношение, как налётчик Гарбуз к большевику Гарбузенко. Райко Христов — вот кто под видом грека вёз на «Джалите» сведения, что «Спиноза» пришёл из Крыма в Константинополь без продовольствия!

— Но Христов не довёз: погиб в бора, — подсказал однорукий.

— Сам не довёз, но переодел греком моториста Гришу и дал ему запонки Дубцова, чтоб явок не открывать. Гриша-то не большевик, зачем ему много знать? Большевики и так бы вышли на Гришу: они ведь ждали грека при запонках с якорьками.

Гуров оглядел присутствующих: кажется, не только он, они тоже начали кое-что понимать.

— Ну, а дальше — как по нотам, — продолжал он. — Гарбузенко побывал на «Джалите», мы его чуть не засекли там. От Гриши он получил фляжку с письмом капитана «Спинозы», передал её Дубцову, — короче, выложил Виле все, что узнал от Гриши, да и Мария добавила, — вот Дубцов и вырулил на наш склад.

— Дубцов знает о складе?! — переспросил Ружицкий. — И вы ещё спрашиваете, почему паника?

Гуров понял, что окончательно теряет авторитет: «больные» вот-вот начнут разбегаться.

— Не беспокойтесь обо мне, Ружидкий, — сказал он, поглядывая на других. — Дубцова я могу нейтрализовать хоть сейчас: он рядом… в санатории.

— Где?.. — Ружицкий не поверил своим ушам. — В санатории? Нет! Вы, наверно, шутите, Гуров. В санатории сейчас представитель центра!

Гуров уже больше не держался за свой авторитет. Хотя бы голову спасти:

— Это провал! Не исключено, что мы блокированы! Виталий Викентьевич, — взгляд Гурова остановился на «дряхлом», — настала ваша очередь действовать.

— Слушаюсь!

— Остальным уходить. А вы, Ружицкий, и ты, — Туров обернулся к однорукому, — со мной в санаторий!.. Ну, если Вяля и на этот раз вывернется, я съем эту шляпу!

Гуров потряс шляпой и нахлобучил её на голову во самые уши…

А Гриша, так и не дождавшись ведра, которое Олюня отнесла красноармейцу-повозочному, пошёл к источнику с бидоном для молока. Дойдя до каменного льва, Гриша увидел на дорожке следы воды, выплеснувшейся из ведра. Следы показывали направление, в котором шёл человек с ведром. Гриша пошёл в этом направлении.

Ведро стояло у ограды пансиона. Красноармеец, вне всякого сомнения, перелез через забор в пансион мадам-капитан…

Гриша, не раздумывая ни минуты, добежал вдоль ограды санатория к тому месту, где только вчера разговаривал с Гарбузенко.

Из зарослей можжевельника ему навстречу выскочила Веста.

— Привет, — обрадовался Гриша, — где хозяин?

Веста беззвучно ощерилась.

— Я свой, — заверил её Гриша, — Гриша я, мне твой хозяин нужен. Товарищ Гарбузенко. Только два слова… полслова сказать.

Из-за дерева вышел Гарбузенко:

— Ну чего ты до собаки причепывся? Ей приказано: с посторонними в разговоры не вступать.

Гриша рассказал про «красноармейца». Гарбузенко — как подменили:

— Тревога, хлопцы! — Из-за кусток высыпали вооружённые люди. Среди них был и буфетчик из кафе, и фабричные пари с «гочкисом». — Не дай бог, опоздаем, не дай бог!

Гуров, Ружицкий и однорукий пробежали через хозяйственный двор пансиона и, отогнув неприваренный прут ограды, пролезли в санаторный парк.

— Вы, Ружицкий, обойдите вокруг климатической станции — нет ли засады. Это вполне вероятно. Мы же, чёрт возьми, выпустили механика Гарбузенко, — сказал Гуров.

• Предыдущая
• 20/23
• Следующая