Запретная любовь - Робардс Карен - Страница 2

• Предыдущая
• 2/57
• Следующая

Но как бы то ни было, Джастин всегда очень серьезно относился к своим обязанностям, а эта девочка как раз вошла в их число. Поэтому, проклиная себя за дурацкую щепетильность, граф отправился в Ирландию, чтобы самому взглянуть на маленькую виновницу его новых забот. Признаться, он был приятно удивлен. Малышка оказалась очаровательным хрупким существом – пышная копна спутавшихся черных волос, фиалковые глаза… А белая, словно фарфоровая кожа, казалось, просто опровергает всякую мысль о недостойном появлении девочки на свет. Заляпанный пятнами фартук был косо повязан на ее хрупкой фигурке, прелестное личико чем-то вымазано, но все это такие милые и легко исправимые недостатки. Внимательно оглядев ребенка и поразившись ее холодному оценивающему взгляду, граф велел миссис Донован, экономке, умыть девочку, которая тем временем показывала доброй женщине язык. Джастин едва не рассмеялся, когда возмущенная миссис Донован попыталась вывести малышку из комнаты. А потом, когда девочка подбежала к нему и обхватила его за колени, ища защиты от экономки, которая все пыталась увести ее, граф даже расчувствовался. Наконец, решив, что ребенок немного успокоился, Джастин оторвал цепкие ручки от своих ног. В ответ малышка впилась перламутровыми зубками ему в бедро, на котором и по сей день оставался небольшой шрам в форме полумесяца.

Более мудрый человек тут же отказался бы от одной мысли возиться с диковатой сироткой. Но Джастин, которому в ту пору было всего двадцать четыре года, не знал, что не все в жизни ему по плечу. Он твердо задумал сделать из дикарки настоящую леди, даже если это будет стоить ему жизни. И все последующие годы Джастин посвятил этому. Но если на сей раз его и не хватит апоплексический удар, то уж воспаление легких ему обеспечено. И еще он вынужден был признать: она каждый раз обходила его. Несмотря на все усилия, на огромные суммы денег, которые он потратил на ее образование и воспитание, его трудная подопечная, казалось, твердо решила идти по манящему ее пути порока.

Джастин вынужден был признать, что некоторая доля вины за это лежит и на нем. Он был слишком занят собой и не уделял девочке должного внимания. По сути, он и встречался-то с ней всего раза по два в год, причем встречи эти длились не больше десяти минут. А все заботы о воспитании он возложил на плечи многострадального Стэнтона да на многочисленные учебные заведения, в которых ей приходилось учиться. В последние два года он вообще не видел Меган. Вспомнив об этом, граф испытал легкий укор совести, но тут же подумал в оправдание себе, что был действительно слишком занят. Как пэр Англии, Джастин много занимался государственными делами – куда более важными, разумеется, чем какая-то там девчонка, которая даже не являлась его дочерью.

Бесполезно было надеяться, что Алисия, его жена, стала бы заботиться о Меган. Алисия вообще ни о ком не заботилась с того самого дня, когда пятнадцать лет назад, к своему великому удовольствию, получила титул графини Уэстон. Честно говоря, граф сомневался, что за последние двенадцать лет провел с женой больше времени, чем с воспитанницей. Обеим женщинам, правда, по разным причинам, не нашлось места в его жизни. Тетушка Софронсия, которую граф очень любил, дала ему понять, что будет вести себя корректно с Меган, если им доведется встретиться на людях, но не более того. С точки зрения этой леди, Джастин поступил опрометчиво с Меган, позволив девочке подняться на столь высокую ступень в обществе, чего не давало ей ее происхождение. Гетушка часто повторяла, что леди не становятся, а рождаются, добавляя при этом, что воспитывать и обучать Меган – то же самое, что стричь дворнягу под пуделя.

На Джастина произвело большое впечатление сообщение Стэнтона (скрывавшего свою симпатию к Меган) о том, что девушка скоро выйдет из пансиона. Как молодая леди, достигшая семнадцати лет, и как воспитанница графа Уэстона она должна будет выходить в свет. От одной мысли об этом Джастину становилось не по себе. Он не испытывал желания выезжать в свет с самонадеянной, непослушной и невоспитанной девицей, которая, конечно же, приведет в негодование весь Лондон. И даже знакомые дамы ему не помогут. Что ж, пусть так. Последняя выходка маленькой негодницы так разъярила графа, что он твердо решил: уж на этот раз он заставит ее слушаться.

В животе у Джастина громко заурчало. Оторвавшись от невеселых размышлений, граф вспомнил о своем нынешнем жалком состоянии. Он был до того голоден, что, казалось, готов съесть захудалую клячу, которая несла его вперед. Ему нелегко было усмирить свое холеное, хорошо развитое – высотой в шесть футов два дюйма – тело. За весь день у графа в желудке побывали лишь кружка эля да холодная ячменная лепешка. Поэтому неудивительно, что чрево его протестует! К тому же с каждой минутой становилось все холоднее. Правда, промокнуть больше было уже невозможно, но дождь, похоже, и не собирался утихать.

К тому времени, когда Джастин оказался у подъема, ведущего к Маамэ-Кросс-Корту, уже порядком стемнело. Луна не светила, поэтому стояла кромешная тьма, но граф отлично знал дорогу, риска свалиться в одно из многочисленных здешних болот у него не было. Подъехав ближе к дому, Джастин пришел в изумление – во всех окнах горел свет. Неужто Стэнтону удалось каким-то образом сообщить о его приезде и теперь слуги торопливо готовятся к приезду хозяина?

Как ни странно, в конюшне никого не оказалось, так что никто даже не взял у него лошади. Раздраженный, Джастин сам расседлал клячу и дал ей торбу с овсом. Господи, как же ему хотелось есть! Пробираясь в потемках к дому, граф думал, что проучить, пожалуй, стоит не только Меган. Во всяком случае, кто бы там ни отвечал за порядок в конюшне, завтра он пожалеет о своей халатности.

Подойдя к лестнице, ведущей к передней двери трехэтажного особняка, Джастин с удивлением услышал музыку. Ирландскую музыку. Печальную. Примитивную. Заунывную.

Как только граф вошел в дом, музыка стала громче. В холле было пусто, даже Донована, управляющего, не оказалось поблизости. Джастин побрел по длинному коридору к голубому салону, откуда доносились звуки музыки. Несмотря на гулкие шаги и раздраженное шлепанье мокрыми перчатками по бедрам, никто не вышел ему навстречу.

Джастин отворил дверь. То, что предстало его взору, заставило графа замереть на месте. От изумления он лишился дара речи; он не верил своим глазам! Донован побагровел, его длинные волосы тряслись с таким же возмущением, как голова и фалды черного камзола. Толстушка жена управляющего хохотала – без сомнения, она была пьяна. Навеселе, похоже, были и все остальные – человек тридцать собравшихся в салоне. Все танцевали безумный ирландский танец, пристукивая ногами и хлопая в ладоши. Кучка каких-то замызганных музыкантишек играла со всем мыслимым усердием, на какое только была способна. Ковер ручной работы скатали в рулон, элегантная мебель была, видимо, в спешке кое-как распихана по углам, чтобы расчистить середину комнаты для танцев.

Никем не замеченный, Джастин прислонился к стене, сложив на груди руки и наблюдая за происходящим. На его губах играла сардоническая усмешка – граф представлял, как изменятся физиономии слуг, когда они обратят внимание на его присутствие.

Музыканты заиграли громче. На середину дубового паркета выдвинули круглый стол – великолепный восточный стол из тиса с мраморной инкрустацией, а потом подняли на него какую-то девушку.

– За нашу почетную гостью! – раздался возглас Донована, сопровождаемый громкими криками «ура!».

Женщина – тоненькая, но с соблазнительными выпуклостями – рассмеялась и отвесила благодарный поклон.

По знаку Донована музыканты заиграли ирландский рил[1].

– Подарите нам танец, мисси!

Просьба Донована была поддержана хором голосов. Девушка, стоявшая на столе, приподняла подол голубого платья и заткнула его за пояс, показав всем пышные нижние юбки и стройные ножки в белых чулках.

Сбросив туфельки на высоких каблучках, она кокетливо повела плечами. Джастин одобрительно заулыбался. Все еще не замеченный слугами, он не без удовольствия поглядывал на красивые ножки, мелькавшие в кружевных оборках нижних юбок.

• Предыдущая
• 2/57
• Следующая