Кто-то за дверью - Робер Жак - Страница 11

• Предыдущая
• 11/29
• Следующая

Теперь он даже смеется и потирает руки.

– Я позволил себе принять душ.

– И очень правильно поступили, – одобряю я. Подойдя к письменному столу, ставлю позади него чемодан. Обратил ли Улисс внимание на то, что я принес? Кажется, нет.

– Я видел в окно, как вы идете! – радостно сообщает он.

Несколько секунд молчит и добавляет с каким-то виноватым видом:

– Когда я увидел, что вас нет дома, я почувствовал себя немного потерянным.

А вот это превосходно! Предвижу момент, когда он вообще не сможет обойтись без меня, как не может обойтись без поводыря слепой.

– В мое отсутствие никто не приходил? – спрашиваю я небрежным тоном.

– Никто.

Решительно все устраивается к лучшему. Ибо это еще один момент, который внушал мне беспокойство: вдруг кто-нибудь явится в дом и застанет Улисса. Посетители у меня бывают редко, но все же вдруг зайдет какой-нибудь разносчик товаров, служащий газовой компании... В самые критические моменты нашей жизни всегда находится некий вообще-то незначительный свидетель, который очень даже может, возникнув в неподходящий момент, испортить все дело.

– Который час? – спрашивает Улисс.

– У вас нет часов?

– Нет.

У него нет абсолютно ничего. Ничего, кроме обручального кольца. Но, признаться, теперь я у него ничего и не требую, кроме этого маленького колечка, которое, вызвав вначале у меня беспокойство, неожиданно стало помощником в осуществлении моего великого Замысла.

Сообщаю ему, что уже одиннадцать, и у него вырывается удивленный возглас: он не думал, что проспал так долго!

– Вам это несомненно пошло на пользу, – говорю я. – А как голова? Все еще болит?

– Нет. Во всяком случае, не болит постоянно. Но, любопытно, знаете, до одного места мне больно дотронуться... Вот здесь, взгляните...

Он непременно хочет, чтобы я пощупал. Ощупываю ему голову, и он неожиданно охает.

– Точно, здесь. Должно быть, сюда меня ударили.

– Если только на корабле с вами не произошел несчастный случай. Вы могли упасть или на вас свалился какой-нибудь тяжелый предмет. В плавании все может случиться. Ибо, в конце концов, нет никаких доказательств, что вы стали жертвой нападения.

– А исчезновение документов и денег? Хоть я ничего о себе и не знаю, но, как ни странно, в роли бродяги себя не представляю. В самом деле, мне верится с трудом, чтобы я отправился в путешествие с пустыми карманами.

– Вы могли потерять бумажник. Потеряли же вы паспорт.

При этом слове он вздрагивает.

– Кстати, его не нашли... мой паспорт?

Проходит несколько секунд, пока я прикуриваю сигарету, потом небрежно бросаю:

– Нет. Я заходил в полицейский комиссариат порта и в таможню. Ничего.

Он просто убит. К тому же, вчера я ему сулил журавля в небе: «В паспорте указано многое: имя, возраст, адрес, профессия, национальность и даже дети». Он уже видел себя отцом многочисленного семейства. И вот он опять ни с чем.

Это его обескураживает. Ну, что ж, неплохо, в той мере, в какой подготавливает к моменту, когда надо будет открыть чемодан.

Выхожу в кухню за чашками и сахарницей и, вернувшись, застаю Улисса в кресле. Он сидит, совершенно подавленный, обхватив голову руками. Его реакция оказалась болезненней, чем я думал.

Я не нарушаю его раздумий. Подхожу к столику, наливаю кофе из термоса, который у меня всегда под рукой, – я выпиваю по нескольку чашек в день. Кофе – проверенный наркотик для писателя.

Неожиданно Улисс за моей спиной разражается тирадой:

– Ну, вот, мы на том же месте, что и вчера! А может, даже сделали шаг назад, поскольку теперь неясно, подвергся ли я вообще нападению. Не знаю, почему, но мне это было важно: есть нападение – есть нападающие. Все-таки вероятность какого-то следа. Теперь же...

Он тяжело вздыхает, в волнении поднимается с кресла.

– И еще я подумал, я не могу оставаться здесь.

Я резко оборачиваюсь.

– Да что с вами?

Говорил я себе, что с него нельзя спускать глаз! Он из тех людей, чью реакцию, чьи порывы невозможно предвидеть. Я начинаю подумывать о том, чтобы запереть на ключ входную дверь. Для него я придумаю объяснение.

– Не вижу причин оставаться у вас, – снова говорит он. – Я и так злоупотребил вашим гостеприимством.

– Ох, хватит на эту тему, старина!

Слава богу, он вновь принимается сетовать на то, что у него нет денег. Он бы уже давно ушел, если бы не деньги. В какой-то момент я спрашиваю себя, не собирается ли он просить у меня взаймы. Но нет, просто он абсолютно растерян.

– Люди привыкли иметь деньги, – рассуждает он. – Они совершенно не отдают себе отчета, что значит оказаться, как говорится, без гроша. Я начинаю понимать нищих. Протягивает руку, и вдруг рука моя уже не пуста. На ладони лежит монетка. Монетка, которая принадлежит тебе. А на монетку можно купить еды.

Он умолкает. Видно, воображает себя стоящим на углу с протянутой рукой.

– Я слушаю вас, – говорю, подавая ему чашку, – но не отвечал, поскольку наливал вам кофе. А кофе – это очень важно. Как вы можете сами убедиться, у меня нет прислуги...

Не могу же я ему сказать, что зашел сейчас к нашей приходящей служанке и предупредил, что не нуждаюсь в ней ни сегодня, ни в последующие дни, гак как уезжаю в Париж вместе с «мадам». Когда вернусь, не известно. Разумеется, по возвращении мы дадим ей знать.

Этот мой поступок может показаться опрометчивым, ведь я рискую завтра или послезавтра столкнуться с ней на улицах Дьеппа. Но этого не случится по той простой причине, что я решил не выходить больше из дома.

Я посмотрел в кухне: припасов довольно, чтобы выдержать настоящую осаду. Пюс всегда отличалась предусмотрительностью. Она накопила массу разных консервов, окороков и кучу сухариков, которые позволят нам обойтись без хлеба. Я продолжаю о своей неприязни к слугам, которая вдохновляет меня на тираду.

– Они вам вечно надоедают, со знанием дела за вами шпионят! Мне всегда кажется, будто они из полиции. Допустим, вы хотите совершить преступление, которое останется нераскрытым. Это невозможно, если у вас есть горничная! Она подметит какую-нибудь маленькую деталь, и ваше преступление будет раскрыто, а вы скажетесь перед судом присяжных.

Меня забавляет игра с огнем. На самом деле опасности вовсе нет. Мое упоминание о суде оставило Улисса абсолютно равнодушным. Он со всей серьезностью, тоном заботливой тетушки интересуется, как же я поддерживаю в доме порядок.

– О, я отлично справляюсь! – говорю я. – У меня есть свои маленькие привычки. Знаете, старые холостяки...

И спрашиваю, взяв щипчиками сахар:

– Сколько вам кусочков?

Он удивленно смотрит на меня, качает головой и тоскливо вздыхает:

– Понятия не имею. Да, я не знаю даже, сколько кладу сахара в кофе. То есть, сколько клал раньше...

– Я кладу вам один, – я бросаю кусочек сахара в его чашку. – Вы скажете, достаточно ли.

Ставлю сахарницу на место и добавляю притворно отеческим тоном:

– Напрасно вы так поддаетесь унынию.

– Вы полагаете, для этого нет причин? – с горечью произносит он.

– Нет, потому что, хоть я и не разыскал ваш паспорт, зато принес кое-что очень, очень интересное.

Он оставляет свою чашку и смотрит на меня сияющими глазами.

– Ох, правда? Вы что-нибудь нашли?

Я вытаскиваю из-за стола чемодан и, потрясая им, торжествующе произношу:

– Да, вот это!

Радость, звучащая в моем голосе, заставляет его встать. Он медленно, осторожно приближается ко мне, не отрывая от чемодана зачарованного и в то же время подозрительного взгляда.

– Этот вот чемодан... вы нашли его... – бормочет он. – И думаете, что...

Он, будто испугавшись, не заканчивает фразу, и она повисает в воздухе.

– ...что он вам принадлежит? – говорю я. – Да! А чемодан – это всегда жутко интересно, это значит – масса вещей, вещей личных... Понимаете?

У него во взгляде все та же подозрительность.

– Да, разумеется. Только почему вы думаете, что это мои чемодан?

• Предыдущая
• 11/29
• Следующая