Я был адъютантом Гитлера - фон Белов Николаус - Страница 106

• Предыдущая
• 106/150
• Следующая

В то самое время, когда вечером 26 июля Гитлер получил весть о перевороте в Италии, гауляйтер Кауфман доложил из Гамбурга о первом из трех страшном налете английской авиации на этот город. Англичане снова задействовали примерно 1000 бомбардировщиков. Для маскировки подлета к цели они использовали бесчисленное множество станиолевых полосок, которые почти полностью нарушили действия немецкой службы обнаружения и оповещения, помешав противовоздушной обороне. На следующий день при обсуждении обстановки фюрер резко обрушился на люфтваффе с упреками и потребовал немедленного усиления защиты зенитной артиллерией. Он предполагал дальнейшие налеты и не обманулся. Вскоре последовали еще две очень сильные бомбежки, и за немногие дни Гамбург был целиком разрушен.

Русское наступление на Орел и Белгород имело успех. Оба города у нас отобрали. Отныне русские наступали. Свое наступление они вели постоянно с 12 июля до самого октября, так что наша линия фронта на отдельных участках была оттеснена на расстояние примерно 200 км. Новая же линия обороны, на которой наши войска закрепились в начале октября (а это значит, во время осенней распутицы), проходила от Азовского моря через Запорожье, вдоль Днепра через Днепропетровск, Киев, Гомель до Витебска.

Гитлер своими мыслями и заботами больше находился в Италии, чем на Восточном фронте. К тому же несколько дивизий он приказал перебросить в Италию, а Восточный фронт оставил без резервов. С тех пор русский овладел инициативой на всем Восточном фронте и больше ее из своих рук не выпускал. Главную причину этого я видел в угрожающем положении на множестве наших фронтов: требовала все больше дивизий Италия, во Франции нами создавался фронт обороны против вторжения англо-американцев, наши войска были скованы в Греции на Пелопоннесе и в Норвегии.

В августе 1943 г. мне пришлось обратить внимание Гитлера на разногласия в руководстве люфтваффе. С начала года расхождения во мнениях между Герингом и Ешоннеком стали усиливаться и преодолеть их уже было невозможно. Геринг наводнил свой штаб разными молодыми офицерами генерального штаба и практически руководил люфтваффе с их помощью, невзирая на их принадлежность к тому или иному роду войск. Это, естественно, создало немыслимую ситуацию.

В первые августовские дни мне утром позвонил адъютант Ешоннека и попросил прийти к нему на завтрак. Я нашел начальника генерального штаба люфтваффе в отчаянии и раздраженном состоянии. Геринг взвалил на него всю вину за постоянно усиливающиеся британские бомбежки и в своих упреках был невыносим, необуздан, несправедлив и говорил не по существу. Я, как можно спокойнее побеседовав с Ешоннеком, предложил ему явиться сегодня на обсуждение обстановки у Гитлера. Когда я доложил об этом фюреру, тот сразу согласился принять его, но сказал мне, что ни в коем случае не позволит Ешоннеку покинуть свой пост, ибо не знает никого другого, кто мог бы руководить люфтваффе при несостоятельности Геринга. Ешоннек пробыл у Гитлера почти два часа. Уходя, он поблагодарил меня, за то что я устроил ему неформальный прием у фюрера за обедом, но добавил: ему все-таки придется работать вместе с Герингом. Я видел, что разногласия между ними отнюдь не устранены, но что поделать, не знал.

Утром 19 августа мне позвонил адъютант Ешоннека и сообщил, что он застрелился. Я просто оцепенел от неожиданности. Еще перед полдневным обсуждением обстановки в Растенбург прилетел Геринг. Я встретил его на аэродроме и проводил в Ставку фюрера. Он передал мне два письма, оставленные для меня Ешоннеком, и спросил, не говорил ли тот мне что-либо или не намекал как-то насчет своего намерения. Я с чистой совестью ответил отрицательно. Геринг захотел узнать и содержание писем. Отказавшись сделать это, я сунул письма в полевую сумку, а потом прочел их в спокойной обстановке.

Ешоннек жаловался на отношение к нему Геринга, на его непрерывные телефонные звонки с упреками по поводу крупных английских бомбежек и на многое другое, ответственность за что главнокомандующий люфтваффе несправедливо возлагал лично на него. Он описывал свои тщетные усилия создать эффективную люфтваффе. Эти письма очень взволновали меня, и вечером я сообщил их содержание Гитлеру, который упрекнул Ешоннека в том, что своим самоубийством тот ничего не улучшил, а сделал только личный вывод. У меня возникло впечатление, что Геринг и после смерти Ешоннека отозвался о нем плохо, исказив его намерение в том духе, что тот самоубийством якобы хотел обнажить слабые места в деятельности своего главнокомандующего. Ничего подобного места не имело. Через несколько дней Ешоннека похоронили поблизости от штаб-квартиры люфтваффе, а Геринг назначил начальником ее генерального штаба генерала Кортена.

Смерть Ешоннека показалась мне характерной для ситуации в люфтваффе и постоянного перенапряжения этой составной части вермахта. С оперативной точки зрения, она после воздушной битвы за Англию больше никакой роли не играла и на выполнение крупных задач способна не была. Готовности авиаторов действовать не отвечала неправильная структура люфтваффе. Правда, она еще делала многое для поддержки сухопутных войск, но на Западе – как это ясно показало лето 1944 г. – в обороне рейха безнадежно уступала авиации противника. Что же касается возрастающего качества русской фронтовой авиации, то значительное время наши летчики превосходили ее своим более высоким мастерством. Однако в дальнейшем они стали уступать и здесь ввиду продолжающейся амортизации материальной части. Из-за нехватки горючего (и при том, что самолетов у нас производилось достаточно) боевые действия вели слабо обученные и неопытные пилоты, становившиеся легкой добычей английских и американских.

Если Ешоннек едва ли еще распоряжался, так сказать, капиталом в виде люфтваффе, то его преемники Кортен, Крайне и Коллер с присущим каждому из них темпераментом уже растранжиривали его направо и налево. Так, Кортен хозяйничал с размахом и всякими там деталями себя не обременял. Крайпе тоже не принимал свои задачи слишком всерьез. Только один Коллер, уже почти не имевший в распоряжении боеспособных соединений, отнесся к делу весьма серьезно, явно страдая от бесплодности своих усилий. К тому же он вообще не сумел ладить с Герингом, что стало трудным, когда Крайпе перестал служить «посредником» между главнокомандующим и генштабом люфтваффе. Наблюдать в ближайшие месяцы, как этот вид вооруженных сил, на который возлагались такие большие надежды, приходит в упадок в результате многообразных ошибок и упущений, было для меня удручающим зрелищем.

В августе 1943 г. англичане совершили еще несколько ужасающих воздушных налетов. Особенно тяжелыми были налеты на Пенемюнде, где строились немецкие ракеты{263}; лишились жизни 700 человек. Американцы начали теперь со своих авиационных баз в Италии бомбить германские и австрийские предприятия – к примеру, авиационные заводы в венском пригороде Нойштадт и Мессершмитта – в Регенсбурге, а также шарикоподшипниковые заводы в Швай-нефурте.

То было время конференции в Квебеке. Рузвельт и Черчилль заседали там с 17 до 24 августа, чтобы договориться о целях войны. Из представленных ему Риббентропом сообщений Гитлер сразу увидел, что главная роль там принадлежала Рузвельту, который придерживался взгляда: после поражения «оси» в Европе будет господствовать Россия. Поэтому важно уже сейчас развивать и поддерживать дружественные отношения с нею. Черчилль пошел навстречу этому желанию Америки и отказался в пользу Сталина от традиционной английской политики «равновесия сил» на Европейском континенте.

Гитлер отнесся к итогам этой конференции очень серьезно и ожидал дальнейшего обострения сложившейся ситуации, не будучи в состоянии что-либо изменить. Из все еще непредсказуемого хода событий в Италии он сделал вывод: удержать их дальнейшее развитие в своих руках он сможет лишь своим еще более резким и жестким внутриполитическим руководством. Фюрер назначил имперского министра внутренних дел д-ра Фрика имперским протектором в Праге, передав его министерство рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру.

• Предыдущая
• 106/150
• Следующая