Я был адъютантом Гитлера - фон Белов Николаус - Страница 89

• Предыдущая
• 89/150
• Следующая

Борисов запомнился мне и еще по одной причине. Два принца из прусской и вельфской династий, которых я знал по совместной военной службе, заговорили со мной о приказе Гитлера, согласно которому все потомки прежде правивших королевских семей подлежали отчислению из действующих войск и использованию только в тыловых учреждениях. Приказ этот был мне известен, как и резкий и строгий комментарий фюрера к нему. В принципе он относился к ним уважительно и признавал их военные заслуги, но настаивал на том, что они должны вести себя сообразно новой форме государства, а поэтому он больше не может предоставлять принцам никаких привилегий. На это принцы мне возразили, что именно на такого рода привилегии они никогда не претендовали, а желают только одного: нести свою службу, как любой другой солдат-фронтовик. Однако помочь им я ни в какой форме не смог. Хотя они и проявили понимание, но с тех пор стали считать меня человеком второго сорта.

14 августа до нас дошла весть о том, что Рузвельт и Черчилль провозгласили на борту английского линкора «Принц Уэльский» «Атлантическую хартию». В статье 1-й ее говорилось, что США и Великрбритания отказываются от каких-либо территориальных и прочих приобретений в войне. Последующие семь статей содержали общие, но весьма разумно звучащие положения о «праве народов», о «мировой торговле», о «мире между народами» и неприменении «силы». Гитлер сразу же разгорячился и начал ее критиковать, особенно за статью 6-ю, в которой говорилось об «окончательном уничтожении национал-социалистических тиранов». «Ну, это им никогда не удастся!» – воскликнул он.

Гитлер почти исключительно занимался продолжением операций в своем духе. Против этого всеми средствами боролось ОКХ. 18 августа Браухич в памятной записке «Дальнейшее ведение операций группы армий „Центр“{237} выступил за немедленное продолжение наступления на Москву. Обе танковые группы – Гудериана и Гота – нуждаются в основательном пополнении и отдыхе. Наступление это предлагалось вести в течение двух месяцев.

Ответ Гитлера 21 августа, выражавший противоположное мнение, гласил: «Соображения главнокомандования сухопутных войск относительно дальнейшего ведения операций на Востоке от 18 августа не согласуется с моими планами. Приказываю: 1. Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа; на севере – окружение Ленинграда и соединение с финнами»{238}. Далее следовали еще четыре пункта, в которых он определял задачи каждой из трех групп армий. Гальдер дословно внес данные указания фюрера в свой военный дневник, предусмотрительно добавив от себя: «Они являются решающими для результата этого похода».

Длительные споры между Гитлером и ОКХ изматывающе действовали на нервы. Я очень хорошо помню указания фюрера перед началом похода. Он вновь и вновь подчеркивал свое представление о продолжении операций против Ленинграда и Ростова. Неоднократно повторял: Москва должна пасть только при второй операции – предположительно, лишь в 1942 г. Возникшее же сейчас противоречие затрагивало, таким образом, те суждения ОКХ, которые были хорошо известны еще со времен до начала войны против России. В этот спор оказался вовлечен и генерал-полковник Гудериан. Фельдмаршал фон Бок счел необходимым направить его как командующего 2-й танковой группой к Гитлеру, чтобы он лично показал фюреру необходимость наступления на Москву. 25 августа тот прибыл в Ставку, изложил ему свои соображения, но контраргументы Гитлера сильно подействовали на него. Сам же фюрер был в ярости. В результате этого спора обе стороны оказались вынуждены несколько отойти от своих взглядов. Не удалось ни взять Москву, ни осуществить план Гитлера. Драгоценное время было потеряно.

В конце августа – начале сентября Гитлеру пришлось принять обоих своих союзников и что-то предложить им.

Сначала в группу армий «Юг» прибыл Муссолини, посетивший действовавшие на этом участке фронта итальянские войска. 23 августа фюрер принял его в «Волчьем логове», а затем вместе с ним выехал в Брест и далее – в свою южную штаб-квартиру. 28 августа оба государственных деятеля вылетели в группу армий «Юг» и вместе побывали в итальянских дивизиях, которые находились на марше к фронту. Визит этот оказался совершенно безрадостным. Муссолини не имел никакого представления ни о Восточном фронте, ни о тех проблемах, которые волновали Гитлера в тот момент. После отъезда гостей фюрер в узком кругу офицеров высказал свое разочарование. Он знал: итальянцы на Восточном фронте ничего сделать не смогут и на их боевую силу никак не рассчитывал. Но фюрер все-таки попытался как-то настроить немецких офицеров на положительное отношение к своим итальянским союзникам. Гитлер говорил открыто и о сокровенных долгих разговорах с дуче, подчеркивая, что пока необходимо «поощрять» итальянцев, ибо бои в Средиземном море еще не закончены.

С 6 до 8 сентября по приглашению Гитлера в Ставке находился венгерский регент адмирал Хорти. Фюрер обрисовал ему положение на фронте и имел с ним несколько бесед по различным проблемам, связанным с широкомасштабной войной. О подробностях он умалчивал. Хорти посетил также Геринга и Браухича, а потом вместе с фюрером совершил поездку в Мариенбург. Там Гитлер в довольно торжественной обстановке вручил ему Рыцарский крест. Затем мы с фюрером вернулись в Ставку. Всегда было очень интересно выслушивать высказывания Гитлера о каком-либо государственном госте, будь то похвала или критика. В данном случае он сказал, что с его стороны это был чисто политический жест по отношению к гостю. Для ведения войны Гитлер от венгров не ожидал ровным счетом ничего. Но для порядка на Балканах ему нужен был благожелательный сосед. Особенно важными для него являлись коммуникации с нефтяным районом Плоешти, без которого Германия обойтись не могла. Так что фюрер результатом этого визита остался доволен.

В августе я вместе со Шмундтом летал в район действий группы армий «Север». Гитлер распорядился, чтобы танковая группа Гота передала этой группе один свой корпус для захвата Ленинграда. Группа армий «Центр» воспротивилась этому и доложила, что данный корпус нуждается в доукомплектовании и довооружении, без чего небоеспособен. Но фюрер настаивал на своем приказе и поручил Шмундту побывать в 39-м танковом корпусе во время его переброски походной колонной с центрального участка фронта на северный, а также переговорить с его командиром генералом танковых войск Рудольфом Шмидтом и получить ясное представление о состоянии этого соединения. Мы полетели на «Шторьхе» и быстро оказались на командном пункте корпуса. Генерал принял нас очень дружелюбно и непринужденно, но пришел просто в ужас от всего, чего мы наслушались о якобы плохом состоянии его корпуса. Единственное, на что он жаловался, так это на то, что при уходе с прежних позиций у него забрали все его корпусные части; это страшно разозлило его, и он просил Шмундта вернуть их ему. Однако дивизии его оказались в безупречном порядке и боеспособном состоянии. Мы вылетели обратно в «Волчье логово» и доложили обо всем фюреру.

О боях, которые пришлось вести в августе группе армий «Юг», поступали доклады и донесения, верить которым порой было трудно. Даже сам Гитлер был настроен по отношению к ним недоверчиво и поэтому послал меня в 16-ю танковую дивизию генерала Хубе, действовавшую вблизи Николаева. Вернувшись, я доложил фюреру о моем разговоре с Хубе о действительном положении.

К числу посетителей, часто бывавших в то время в «Волчьем логове», принадлежал и адмирал Канарис{239}, который являлся на доклад Кейтелю и Йодлю. Однажды он о чем-то побеседовал со Шмундтом, и тот потом рассказал мне о чем шла речь. Начальник абвера сообщил ему, что за несколько недель до начала Русской кампании моя жена, говоря по телефону из Берлина со своей сестрой, проживавшей в отцовском имении около Хальберштадта, сказала ей: 22 июня Гитлер нападет на Россию. Шмундт доложил сказанное Канарисом фюреру, который от этой истории буквально отмахнулся, небрежно махнув рукой. Шмундта реакция Гитлера просто поразила. Но если бы Шмундт рассказал мне об этом эпизоде до того, я смог бы ответить ему только одно: к тому моменту дата нападения еще даже не была определена и зафиксирована, а потому слова Канариса о телефонном разговоре моей жены не соответствуют фактам. Об этой истории я никогда не слышал ничего ни от фюрера, ни из какого-либо органа.

• Предыдущая
• 89/150
• Следующая