Тайна сибирской платформы - Осипов Валерий Дмитриевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/70
• Следующая

Сергей лег на землю и положил винтовку на рюкзак с камнями. Он почему-то был очень спокоен. В эту минуту, пожалуй самую серьезную во всей своей жизни, Сергей вспомнил темный коридор Иркутского университета, вспомнил сердитого человека в полувоенном костюме, распугавшего им всю рыбу в то памятное воскресенье, вспомнил войну, вспомнил прощальный вечер в Иркутске, шутливую речь дяди Миши, вспомнил первые шаги экспедиции, мечты, надежды…

Он вспомнил все это — ясно, отчетливо, зримо, — вспомнил и спокойно нажал курок.

Выстрела почти не было слышно, но чуткий лось все-таки удивленно поднял голову от воды. Сердце Сергея сжалось холодными тисками — мимо!..

Лось тряхнул головой и пошел от реки. И вдруг он рухнул навзничь как подкошенный.

Не раздеваясь, Соколов и Середкин бросились к реке. Они что-то кричали друг другу, бестолково размахивали слабыми руками, борясь с сильным течением. Они вылезли из воды метров на двести ниже того места, где лежал сохатый. Спотыкаясь и падая, с трудом волоча ноги по мокрому песку, они бежали к серой туше зверя. Лось был убит в глаз, наповал.

Два дня они ели и спали, спали и ели. Потом начали рубить плот.

Через две недели Соколов и Середкин подвели плот к Ванаваре. Когда они вышли на берег, от крайнего домика отделился человек. Он бежал к ним навстречу, кричал и размахивал в воздухе какой-то бумагой. Это был рабочий из партии Соколова.

Трясущимися руками Сергей взял бумагу, Это была радиограмма от Одинцова. «В твоей прошлогодней пробе, — радировал дядя Миша, — взятой на реке Малая Ерема, участок Синий Хребтик, рентгенолог Дорофеев обнаружил первый алмаз на Сибирской платформе. Поздравляю, дорогой Сережа. Наша мечта сбылась».

Соколов бросил на землю рюкзак и сел на него. Ой волновался сейчас больше, чем тогда, когда стрелял в сохатого последним патроном. Сергей вспомнил, что еще совсем недавно он мог погибнуть в тайге, так и не узнав этой радостной вести, и заплакал. Слезы текли по его небритым, запавшим щекам и гулко падали на бланк радиограммы.

…Через неделю Соколов разговаривал по радио с Одинцовым, а вскоре за ним прилетел Куницын. Вечером того же дня Сергей сидел в доме Одинцова в поселке Ерем а, и оба затаив дыхание молча смотрели на крошечную белую пылинку, лежавшую перед ними на столе на белой бумаге. Это был первый алмаз, найденный на Сибирской платформе. Он весил всего 0,012 грамма.

— Вот и сбылась наша мечта, Сережа, — сказал Одинцов, обнимая Соколова за плечи.

— Ну уж и сбылась, — улыбнулся Соколов. — Это еще, по правде говоря, только одна миллионная доля всей разгадки. От нас ждут ведь не таких пылинок, а промышленных месторождений.

— Ну что ж, — сказал Одинцов, вставая. — Пусть эта алмазная капля еще не вся разгадка, но все-таки она дает нам очень многое. Она дает нам уверенность в том, что мы на верном пути.

Старик якут сидел на корточках перед гудящей железной печуркой, подперев голову худыми, костлявыми руками. Пламя бросало розовые отблески на его сухое, покрытое сеткой мелких морщинок лицо, зажигало в уголках черных, чуть раскосых глаз маленькие блестящие огоньки. Во рту у старика торчала потухшая трубка.

Григорий чиркнул зажигалкой. Старик прикурил и молча кивнул головой.

— Значит, не приходилось тебе находить в тайге маленькие сверкающие камни, которые хорошо режут стекло? — переспросил Григорий.

Не отрывая глаз от огня, старик покачал головой. Григорий вздохнул и, нагнувшись, чтобы не удариться головой о низкую притолоку, вышел из избы. Было уже поздно. Черная ночь, как лохматая якутская шапка, накрывала землю. С Вилюя тянуло речной сыростью. У берега белели в темноте квадратные паруса баркасов. Издалека доносился приглушенный рокот Улахан-Хана.

Третий день поисковый отряд геолога Григория Файнштейна стоял перед грозным вилюйским порогом Улахан-Ханом. Отряд вел поиски алмазов по Вилюю и спускался вниз по реке на парусных баркасах.

Много порожистых перекатов попадалось на пути геологов, но такой, как Улахан-Хан, встретился впервые. Перепад воды здесь достигал пяти метров. Местные жители говорили, что ни один человек еще не осмелился пройти Улахан-Хан вплавь.

Третий день геологи не могли решить, что же делать дальше. Форсировать Улахан-Хан имело смысл только в том случае, если знать наверняка — за порогом, в песчаных отмелях реки будут встречены алмазы.

С тревогой прислушиваясь к шуму Улахан-Хана, Григорий думал о том, что сейчас от его решения идти на штурм порога или повернуть назад зависит, может быть, судьба всех поисков алмазов на Сибирской платформе. Уже третий год ходили по платформе геологи Тунгусской экспедиции. Результат — маленький кристаллик алмаза, найденный на реке Малая Ере-ма, — не удовлетворял никого. Нужны были россыпи, большие, богатые россыпи для промышленной эксплуатации.

Зимой 1948 года Тунгусская экспедиция, вернувшись после полевого сезона в Иркутск, подвела итоги своей работы. Итоги были неутешительны: затраты, произведенные экспедицией, были велики, а полезной отдачи никакой.

«Может быть, не там ищем? — думали геологи. — Сибирская платформа велика — может быть, стоит перенести поиски в другое место?» Но для этого требовались новые средства, а просить их, не сделав пока ничего полезного, было стыдно. И тогда иркутяне решили действовать на свой страх и риск.

Той же зимой 1948 года в Иркутске проходил слет передовиков геологических служб Сибири. Здесь-то представители Тунгусской экспедиции и дали слово: не беря ни копейки дополнительных ассигнований, организовать новую поисковую партию и разведать бассейн одного из самых больших левых притоков Лены — реки Вилюя.

Руководство Тунгусской экспедиции решило отбросить все предвзятые предположения о месте возможной находки алмазных месторождений. Рассуждали логически: если правильно предположение Соболева и Бурова о широкой и мощной алмазоносности Сибирской платформы, то скорее всего алмазы могут быть найдены в русле той реки, течение которой размывает как можно большую территорию платформы.

Такой рекой был Вилюй. Возглавил новую, вилюйскую партию, как ее называли тогда в шутку, «партию бессребреников-энтузиастов», геолог Григорий Файнштейн.

Весной 1949 года отряд Файнштейна был заброшен в Ербогачен. Через две недели караван оленей пересек Тунгусско-Чонский водораздел и вышел на реку Чону, приток Вилюя, славящуюся особенно свирепыми комарами.

Здесь был построен настоящий флот — четыре больших парусных баркаса… Погрузив на них все оборудование и запас продовольствия, геологи двинулись по Чоне, по которой предстояло проплыть около пятисот километров.

Причудливые формы выветренных древних горных пород встречались по дороге. Неожиданно среди густой тайги вставали гигантские каменные замки с мрачными башнями и бастионами. Отвесные стены вплотную подступали к воде. День-два плыли по такому каменному мешку, зловещему каньону, а конца все не было и не было.

Как-то на берегу увидели обычную в этих местах медвежью семью: мать и двух маленьких медвежат. Заметив людей, медведица с ревом бросилась на них, хотя никто и не собирался причинять ей никакого вреда. Пришлось мать убить, а медвежат взять с собой в лодку.

Медвежат назвали Мишка и Машка. Днем они весело играли друг с другом, бегали по дну баркаса, а вечером залезали на шкуру медведицы, расстеленную на корме, и начинали жалобно скулить. Геологи успокаивали их, угощали сахаром, но медвежата не брали лакомых кусочков. Они ложились около головы медведицы, лизали ее закрытые глаза, что-то шептали на ухо. Так они и засыпали на шкуре матери — маленькие, пушистые, жалкие.

Потом уже, когда вышли на Вилюй, медвежата подросли и перестали быть такими «сентиментальными». Они купались, лазили по деревьям, бегали с собаками на охоту. После одной из таких прогулок Мишка и Машка не вернулись — тайга взяла свое.

• Предыдущая
• 35/70
• Следующая