Путь Найденыша - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 33
- Предыдущая
- 33/89
- Следующая
Арнот передернулся и замолчал, глядя в небо и жуя травинку, сорванную где-то по дороге. Нед нахмурился, уперся глазами в землю – он не знал, что ответить друзьям. Потом повернулся и тихо забрался на облучок фургона, положив руки на колени и глядя вдаль, по улице, спускающейся к морю.
– Ты что, обиделся? Да не переживай ты так, – виновато сказал Ойдар, – мы всегда за тебя, что бы ни было. Это мы по-свойски… ты такой таинственный человек… мы вот про себя тебе все рассказали. А ты про себя – ничего. Нет-нет, мы все равно тебя любим, ты как брат нам. Но… ладно, не буду на эту тему. Хочешь, расскажу, как там, в городе офицеров?
– Ну и как там? – оживился Нед.
– Хорошо. Ну чего ты лыбишься? Правда хорошо – везде клумбы с цветами, чисто, дорожки посыпаны мелким щебнем. Дамы гуляют с дочками. Дочки – м-м-м-м-м! Так бы и отдался! Сразу пяти! Нет – десяти! Нет – сотне! Такие славные, такие чистенькие… просто мечта! А на нас как глядели – во все глаза! Небось таких красавцев, как мы, не видали, держат их взаперти…
– Тут каждая собака знает, что после увольнения толпу придурков везут к магам-лекарям на лечение, – подмигнул Нед, – мне предсказательница сообщила. Так что не придумывай себе фантазий. Для них ты был тупым солдафоном, в придачу – с дурной болезнью. Вот.
– Вот всегда ты так! – скорчив жалобную физиономию и помотав головой, ответил Ойдар. – Ни капли романтики в тебе, и где только тебя такого воспитывали?
– В деревне, – неожиданно для себя ответил Нед. – Палками, камнями, пинками и подзатыльниками. Как приличествует воспитывать сироту-арда. Ненавистного арда, пирата и разбойника.
– А боевое искусство ты изучил там? Или у ардов? Молчу, молчу! О! Еще порция здорового «мяса войны»! Ну что, парни, повторим как-нибудь наш забег по трактирам? Нет? Да ладно… неделя пройдет, и забудете! Я лично – точно забуду!
После поездки к магам жизнь в подразделении Неда вошла в свою колею. Подъем на рассвете, умывание, завтрак, тренировки до обеда, два часа отдыха и снова тренировки, пока не начнешь падать от усталости. Впрочем – теперь практически никто не падал. Из рыхлых, нетренированных новобранцев получились жесткие, как вырезанные из сухого дерева бойцы. Лишний жир ушел, а у тех, у кого его и не было, – наросли мышцы, которые легко таскали здоровенные копья и пуд железной брони, которую напяливали на плечи. Да, солдаты уже тренировались в стальной броне – наплечники, кольчуга, поножи, тяжелый шлем, закрывающий даже переносицу и выступающий с боков. Так он лучше укрывал от удара, но зато приходилось больше вертеть головой – сектор обзора уменьшался минимум в два раза.
Солдат обучали владеть всем оружием, которое имелось на вооружении корпуса пехоты, – от ножей до арбалетов, но при этом все-таки основным было распределение по специализации. Отработка движений до автоматизма, до такого состояния, когда человек выполняет что-то не думая, совершенно бессознательно. Сигнал! Поворот. Сигнал! Разворот. И так бесконечно, бесконечно, до безумия, до кипения мозгов на летнем жарком солнце.
Здесь оно было жарче, чем в Черном Овраге, – сказывалась близость к югу. Солдаты, обливающиеся потом, вышагивали и вышагивали по плацу, бегали трусцой в атаку, кололи, рубили, стреляли – бесконечно, бесконечно. Три седмицы их не выпускали в город – не потому, что последний раз сильно почудили, ерунда все это, ничего страшного не было. Сильно – это когда убили с десяток человек и сожгли десять трактиров. (И такое бывало! Хевераду тогда пришлось подмазывать кое-кого, чтобы вонь не дошла до короля, делать дорогие подарки и возмещать ущерб в двукратном размере. Виновные потом заплатили своей шкурой, а то и жизнью…) Нет. Не потому. Говорили, что через пару месяцев придется отплывать на границу с Исфиром, и командование торопилось вбить в своих солдат как можно больше знаний. И не потому, что Хеверад так любил своих солдат – большие потери личного состава дурно повлияют на его образ знающего, дельного офицера и кое-кто может подумать, что он не по праву занимает свое, такое денежное место. А он в отставку еще не собирался. Деньги были, да – особняки в столице, круглый счет в имперском банке, свое дело, которым управлял брат Хеверада, свой небольшой флот купеческих кораблей… но ведь чем больше имеешь, тем больше хочется. Терять стабильный источник дохода, когда деньги сами плывут в руки, – это было бы просто глупо.
Так что несчастных новобранцев дрючили до такой степени, что лекарь Жересар в один из последних дней седмицы решился и пошел на прием к полковнику, чтобы высказать свое мнение по этому вопросу. А что ему терять? Дальше будки лекарской да санитарного фургона на поле боя не сошлют. Жалованье, ему положенное, не отнимут. Уволят? Да кто пойдет на эту должность, когда можно просто нормально продавать порошочки чихающим горожанам и не думать о том, что завтра к тебе выстроится очередь больных солдат, притом забесплатно.
– Прошу разрешения войти, господин полковник! – прогудел лекарь, протискивая могучее тело сквозь дверной проем, не предназначенный для его габаритов.
– Давай, Жересар! Проходи! Что случилось? – полковник оторвал взгляд от кипы бумаг, где говорилось о последних поставках продуктов для нужд корпуса. Полковник никогда не оставлял бумаги на счетовода – лично проверял каждый счет и, надо сказать, очень преуспел в купеческом деле подсчета и учета. Да иначе и быть не может – это же его хлеб с маслом!
– Вынужден доложить, господин полковник, что, если в ближайшее время корпусу не будет дан отдых, вы рискуете остаться без части солдат. Налицо переутомление – бойцы в течение трех седмиц с утра до ночи выполняют тяжелые упражнения, и накопленная усталость – физическая и моральная – скоро даст о себе знать. Поверьте мне, знаю по опыту предыдущих лет. Если мы собираемся выставить на войну здоровые полки, должны давать им хотя бы один день в седмицу на отдых. Это мое мнение. Мы просто загоняем людей, часть заболеет, оставшиеся на ногах не смогут выполнять свои боевые задачи так, как нужно, появившись перед противником в виде полудохлых ослов. Кроме того – увеличение времени тренировок на все время светового дня, принятое по распоряжению штаба корпуса, не позволяет солдатам восстановиться в должной мере. Они спят по пять-шесть часов, и это после тяжкого труда от рассвета до заката. Это невозможно. Каждый день в лекарскую стоит очередь из больных, которым приходится давать освобождение от занятий, и каждый день несколько человек оказываются на плацу без сознания от переутомления и перегрева. Мы потеряем корпус. Это мое мнение.
– Я вижу, что это твое мнение, а не чужое, – усмехнулся полковник, вставая из-за стола. Он подошел к открытому окну, белым платочком отер лоб, покрытый испариной, постояв, сказал в пространство: – Да… жарковато. Ни ветерка, ни дождика… впрочем – дождь нам тоже не нужен.
Потом обернулся и, внимательно посмотрев на лекаря, спросил:
– Что, так плохо?
– Еще хуже, – прогудел лекарь, – как бы помирать не начали. Я удивляюсь, что до сих пор никто не надумал бунтовать. Видать, вожаков не нашлось.
«Нашлось! – подумал полковник. – Еще как нашлось! Только они уже на том свете… ты многого не знаешь, дружище Жересар».
– Что, считаешь, нужно снизить напряжение?
– Да. Непременно. Сделать занятия десятичасовыми, как и раньше, и каждый седьмой день на восстановление – отдых, увольнительная для отличившихся парней. Не для всех, конечно. Пусть отдыхают дельные солдаты, те, кто выше всех в показателях, а остальные стремятся их догнать. Таких хватает – например, тот же Нед Черный! Помните такого, господин полковник? Ну тот, победитель, что голову оторвал своему противнику? Парень очень дельный, правильный! Даже вина не пьет. К грязным девкам не шастает. Всегда молча делает дело, без стонов и жалоб, а его взвод самый умелый и боевой. Молодец, парнишка! Я хотел его к себе забрать, предлагал, и не один раз, в помощники. Увы – отказывается. Говорит, не собирается становиться лекарем. Похоже, хочет сделать военную карьеру. Но речь не о нем – общее состояние бойцов на сегодняшний день оставляет желать лучшего. Моя обязанность доложить вам о состоянии дел в нашем полку. Все лекари, что у меня в подчинении, того же мнения. Все десять человек. Я закончил.
- Предыдущая
- 33/89
- Следующая
