Страна нигде (СИ) - Пинаев Андрей Михайлович - Страница 54

-Все равно не очень-то стерильно. - сказал я, получив очередную струйку земли за шиворот.

-Когда работа будет закончена, я обошью стены пластиком. - ответила Тигровая Лилия.

-Ты обошьешь? Как? Твое это манипуляционное поле достает досюда?

-Нет. Ты переместишь генераторы... впрочем, не заглядывай так далеко наперед, нам бы с этим для начала справиться.

Тигровая Лилия отчего-то перестала играть с голосами и интонациями, остановившись на образе приветливой хозяйки. Странно было слышать от машины 'не планируй наперед', но в образ это вписывалось. И мне она нравилась такой куда более прежней, непостоянной.

Через пару дней мягкая земля кончилась, пошла плотная глина с камнями, которую приходилось разрыхлять ломом, прежде чем выгребать лопатой. Когда я углубился чуть подальше, в норе стало не хватать света из коридора лаборатории, пришлось вешать на стену фонарь, когда я прорылся еще дальше, в норе стало довольно душно, и потрескивание досок и шорох осыпающейся земли над головой здорово нервировали, несмотря на то, что Тигровая Лилия уверяла, что 'прощупала' землю и обрушение не грозит. Вечером я приходил в свой гостиничный номер еле живой, но после душа и ужина все же находил силы прочесть еще несколько страниц из записной книжки ремонтника.

Впрочем нет, не так. Мне совсем не приходилось искать силы для того, чтобы читать эту записную книжку, скорее напротив, я не мог найти в себе сил, чтобы ее не читать. История чужой жизни захватила меня не потому, что была чем-то примечательна, а потому, что написана была с такой потрясающей честностью, на которую я бы не решился никогда. Когда-то в юности, как и многие, я пробовал вести личный дневник. Все шло гладко, пока я писал о школьных оценках и маленьких открытиях в радиоэлектронике, но каждый раз, когда хотелось написать нечто более личное, нечто свое, рука начинала спотыкаться, и я выводил что-то усредненное, словно писал роман с собою в главной роли, тревожился, как будущие читатели воспримут персонажа, в чем-то старался его приукрасить, умалчивал о недостатках и тем самым создавал на страницах дневника кого-то до отвращения положительного, ненатурального и со мною имеющего мало общего. Ремонтник оказался смелее меня и просто записывал свои мысли, не заботясь о том, как будет выглядеть.

И, читая записную книжку, я все чаще отмечал, что ремонтник похож на меня. То есть нет, конечно, похож он на меня не был ни характером, ни судьбой, однако то и дело, читая его записи, я вздрагивал, вдруг узнавая в чужих мыслях свои. Это было необычно и пугающе - понимать, что мысли, идеи, которые ты считал лишь своим личным открытием, которые существовали только лишь в твоей голове, оказывается, не твое эксклюзивное достояние, и другой человек способен мыслить так же, как ты, повторять твои ошибки и так же осознавать, что это ошибки, повторять твои логические цепочки.

-Он... он такой, как я. - сказал я шепотом, и это было немного страшновато. - он... настоящий.

На минуту я даже забыл, что здесь, в этом вырванном из истории острове, ремонтник существует лишь на страницах записной книжки. Внутри потеплело, я чуть не прослезился: на свете есть такие же люди! Я не инопланетянин, хотя бы один, способный мыслить и чувствовать так же как я, человек существует!

Но было важное отличие между ним и мною: для меня все люди были пустышками, одинаковыми серыми камнями, обернутыми в конфетные бумажки напускной индивидуальности, и я гордился тем, что мог видеть глубже этих бумажек. Ремонтник тоже не обманывался и видел людей глубже, но он шел дальше меня. Под его взглядом конфетная бумажка слетала, обнажая серый камушек - но затем и серый камушек лопался, обнажая свою сердцевину, прекраснейший бриллиант уникальной огранки.

Я закрыл записную книжку, положил ее на столик, лег и заложил руки за голову, глядя в потолок. Мой внутренний голос спросил меня:

-Слушай, а как так вышло, что ты стал таким?

-Каким я стал?

-Таким вот - озлобленным. Откуда это пошло? У тебя что, жизнь сильно тяжелая была? Люди тебе много зла делали? Ты войну в окопах, что ли, пережил? В тюрьму несправедливо тебя посадили? Ну, детский дом. Ну, не идеальное начало жизни, да. Но там таких как ты несколько сотен, они жили как ты, и они не стали человеконенавистниками.

-Ничего я не челоне... человеконави... тьфу! Я не ненавижу людей, ясно? Просто они не такие, как я, они другие, им нельзя доверять, понял?

-Откуда тебе знать-то? - мой внутренний голос опять начал ехидничать. - можно подумать, ты жизнь знаешь. Что ты видел-то в жизни, кроме своих микросхем? Ну серьезно, ты же и с людьми-то толком не общался. Была сотня людей, которым ты говорил привет-пока, и только. Даже с невестой своей, много вы разговаривали? Ты был к ней привязан, но привязан лишь, как ты любишь это называть, к серому камушку. Ты не знал и не пробовал узнать, что в ее душе чуть глубже, чем она живет, о чем думает, и сам тоже ей никогда не открывался. Ты совсем не знаешь людей, как ты вообще сделал о них такие глубокие выводы?

-Да я... - мне пришлось умолкнуть. Я попытался вспомнить - откуда? - Ну, наблюдал за людьми. Не так чтобы целенаправленно, просто глазел по сторонам. Книги читал, новости смотрел. Вообще-то, и хорошего немало видел, только как-то... пропустил, что ли? Или объяснил это как-то извращенно... зато плохое запомнилось. Вот ремонтник бы на моем месте...

-Все потому, что ты смотришь на людей недобрым глазом, изначально, еще до того, как они себя проявили. А ремонтник наоборот. - снисходительно пояснил мой вымышленный собеседник. - а почему так? Есть какая-то причина, чтобы ты относился к людям так, изначально плохо?

Причины не было. Я помолчал и осторожно предположил:

-Может быть, просто... я такой? От рождения...

-Жопа ты от рождения. - раздраженно ответил внутренний голос и больше в тот вечер на связь не выходил.

А меня посетило воспоминание, яркое и четкое, настолько реальное, что походило более на галлюцинацию.

Мне было шестнадцать лет, я сидел в столовой детского дома, заканчивал обед и мрачно смотрел на сидящего спиной ко мне мальчика младше меня на четыре года. Он постоянно увивался рядом, просил починить ему его бестолковые игрушки, а когда я чинил, раздражающе стоял за спиной, не отрывая взгляда от моих рук.

-Завидует мне. - поставил я диагноз. - когда я уеду, наверняка выпросит мою мастерскую. Будет сидеть на моем стуле, за моим рабочим столом и, напряженно сопя, будет портить все то, что я починил, и при этом считать себя великим радиотехником.

Мальчик почувствовал мой взгляд, обернулся, улыбнулся несмело. И я понял - не тогда, в шестнадцать лет, а только сейчас - он не завидовал мне. Он восхищался мною. Наверное, мечтал, чтобы я и его научил ремеслу... но так и не решился попросить.

Вспоминалось и другое, быстро, вспышками: слова, которым не придал значения, чуть заметные улыбки, взгляды, поступки, которые я истолковал превратно. Люди, что меня окружали, один за другим в моей памяти переставали быть одинаковыми, искусственными, оказалось, что в каждом из них есть и их настоящее, внутреннее, и оно стало вдруг для меня явным.

Я открыл глаза, помотал головой.

-Хватит, хватит... не надо больше. Ладно, твоя взяла. Я... попробую.

*****

Лопата скрежетнула по чему-то твердому. Опять камень? Только-только мягкая земля пошла, и вот опять, эх. Я отложил лопату, взял прислоненный к стене туннеля лом, размахнулся, ударил. Камень отозвался глухим стуком, посыпалась темно-красная крошка. Похоже, кирпич.

Оглянувшись, я посмотрел на неровный светлый прямоугольник в конце слабо освещенного подвешенными на опорах лампочками туннеля. Десять метров? Ох, а выглядит этот туннель на все двадцать. Даже не верится, что такую работу в одиночку провернул: выше моего роста, так что можно ходить не пригибаясь, метр в ширину, свод укреплен досками. Душно, правда, и довольно грязно.

Я ударил еще несколько раз, выбил кирпич и посветил в образовавшуюся дыру фонариком. Маленькая пустая комната, голые кирпичные стены, бетонный пол, покосившаяся фанерная дверь. Повезло: чуть бы влево или вправо, и туннель вышел бы в торец внутренней стены, а так выйдет в комнату и почти на уровне пола. Что ж, немного осталось. К вечеру я пробил в стене достаточно большой проход, чтобы пролезть, и вошел внутрь.