За живой и мертвой водой - Далекий Николай Александрович - Страница 31

• Предыдущая
• 31/104
• Следующая

— Ясно! — с запинкой ответил Тарас, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Неужели старшину убьют и он, Тарас, окажется причастным к этому убийству пьяного горемыки?

Сотенный решительно шагнул к крыльцу:

— Друже Богдан, вы же без оружия. Возьмите! — протянул ему свой пистолет четовой.

— Не надо! — отстранил его руку сотенный. — Голыми руками возьму. Поможешь связать!

При этих словах Тарасу стало легче дышать. Он притаился у окна. Теперь ему были видны плечо старшины и входная дверь. Вот дверь быстро открылась, и на пороге появился Богдан.

— Не подходи!! — вскидывая руку с пистолетом, рванулся к нему старшина. — Не подходи! Убью!!

Сотенный стоял молча, стиснув зубы, обжигая старшину взглядом своих бешеных серых глаз.

— Убью!!! — завопил старшина, отступая назад. — Думаешь, купил советского командира?! А дулю с маком не хочешь? Я плевал на тебя! На вашу зас… эсбе. Убью, гада! Не подходи!!

Худое смуглое лицо старшины было обращено к Тарасу в профиль. Оно выражало ненависть, душевную боль, отчаянную решимость обезумевшего пьяного человека.

Взгляд Богдана стал мягче. Тарасу показалось даже, что в глазах сотенного мелькнуло сострадание.

— Старшина, спрячь оружие, — сказал он спокойной властно.

— Не подходи! Убью! Клянусь!! — Старшина сделал еще один шаг назад и начал целиться. Рука его слегка дрожала, но вряд ли бы он промахнулся, если б нажал спусковой крючок.

Богдан, видимо, понимал, с чем шутит. Однако он расправил грудь и, не спуская глаз со старшины, решительно произнес:

— Стреляй!!

Тарас трахнул прикладом по раме. Старшина, словно ужаленный, повернулся к окну, взмахнул рукой. Пуля просвистела над головой Тараса, но, пригибаясь, он успел увидеть, как Богдан бросился под ноги старшине.

Когда хлопец вбежал в хату, старшине уже вязали заломленные за спину руки. Он вырывался, пинал вояк ногами, кусал губы, исступленно орал.

— Гады! Петлюровцы! Сволочи! Не возьмешь! Ненавижу!

Его мускулистое жилистое тело извивалось на полу. Розовая пена пузырилась на губах, темные глаза в воспаленных, закисших веках лихорадочно блестели.

Богдан стоял в стороне, сердито отряхивал пыль с френча. Когда связанного и утихшего старшину подняли на ноги, сотенный подошел к нему, посмотрел в упор и, неожиданно развернувшись, с силой ударил его кулаком по щеке.

— Дур–р–рак, — презрительно скривил губы Богдан. — В погреб, пусть проспится. — Взглянул на вояк и мстительно добавил: — Этим болванам по пять палок за то, что слушали болтовню. Пять человек одного не могли обезоружить, одного пьяного… Сотне заняться строевой. Погоняйте их хорошенько, друже четовой. Я проверю. Распустились, запухли от сна…

Уже у дверей Богдан оглянулся, сурово взглянул на Тараса и приказал:

— Этого тоже в строй! Карабин забрать, выдать учебную.

Сотню выстроили у сарая. Тарас из–за своего низкого роста попал на левый фланг. К его удивлению, почти половина вояк имела не настоящие винтовки, а учебные–пропитанные дегтем деревяшки. Обмундирование не поддавалось описанию. Кожушки чередовались с пиджаками, немецкие мундиры с мундирами венгерских и польских солдат, френчи железнодорожников со свитерами из грубой шерсти, стеганными ватными безрукавками. Шапки, мазепенки, кепки, пилотки и даже, фетровые шляпы. Однако у каждого на головном уборе красовался самодельный металлический трезуб.

— Р–равняйсь! Смирно! На–пр–ра–во! Ш–шагом марш! Левое плечо вперед! Пр–р–рямо!

К удивлению Тараса, пестрое воинство маршировало вполне прилично, только находящийся впереди хлопца дядька в черной смушковой шапке шагал раскорячисто. Это был один из тех злополучных вояк, кому старшина читал «политинформацию». Каждый из них по приказу Богдана получил пять ударов палкой по мягкому месту.

Четовой Довбня самой природой был создан для фельдфебельской службы. Когда пришлось ползти метров двести по–пластунски, Тарас почувствовал, что рубашка взмокла на спине и прилипает к телу. Хлопец вознегодовал. Сволочь все–таки этот Богдан… Мог бы накормить и не посылать в строй ради первого дня. Как–никак всю ночь шагали вместе.

— Друже Гроза, запевай!

Впереди кто–то откашлялся и затянул!

Ліс наш батько, темна нічка мати,

Kpic i шабля — вся моя сім’я…

Сотня подхватила:

А чи пан, чи пропав,

Двічі не вмирати,

Нам поможе святий Юрій

I пречиста мати…

Тарас, замечая бросаемые на него грозные взгляды четового, «подтягивал», беззвучно открывая рот. «Вот кого взяли на вооружение — святого Юрия и богородицу, — думал он. — Эти помогут… Сволочь Богдан, расписаться, наверное, толком не умеет, а корчит из себя полководца. Видать, наелся ухи и завалился спать. А ты тут маршируй под барабанный бой в голодном желудке и слушай дурацкие песни».

Но Богдан не забыл о своем спутнике. Когда запевала начал на знакомый Тарасу мотив марша советских авиаторов: «Все вище, i вище, i вище, знесем жовто–синій прапор…», к четовому подбежал запыхавшийся вестовой и что–то сообщил ему. Довбня остановил сотню, подозвал к себе стрельца Карася и приказал бегом отправиться к сотенному.

Тарас нашел сотенного в чистой горнице. Богдан, свежевыбритый, в новеньком венгерском офицерском мундире с кобурой на поясе, встретил его хмурым взглядом:

— Где рыбу взял?

На столе стояла кастрюля с ухой. Тарас только руками развел — стоит, мол, говорить о таких пустяках.

— Ну, ты жук, друже Карась, — не то осуждая, не то одобряя, качнул головой Богдан. — На ходу подошвы рвешь…

Тарас, точно приняв слова сотенного всерьез, недоуменно посмотрел на крепкие сапоги сотенного, затем на свои разбитые туфли и сокрушенно вздохнул:

— Приходится… Куда денешься?

— Ну, ладно, друже, садись, будем твою уху есть, — засмеялся Богдан.

Сотенный достал из шкафчика заткнутую полотняной тряпицей бутылку, разлил самогонку в две чашки с отбитыми ручками.

— Будем здоровы!

— Боюсь… — сказал Тарас, косясь на подвинутую к нему чашку.

— Брось прикидываться, — нахмурился сотенный.

— Боюсь, что ухи не хватит, если выпью, — пояснил хлопец.

Богдан снова нагнулся к шкафчику, вынул тарелку с большим куском сала.

— Хватит?

Тарас кивнул головой и отпил глоток из чашки. Он не ломался, он действительно не выносил спиртного. И он не хотел даже запахом водки отравлять предстоящее удовольствие насыщения.

Ели молча, из большой миски. Тарас подставлял под ложку кусочек хлеба, чтобы ни одна капля не пропала даром. Это могло бы продолжаться до бесконечности. Все–таки легкая пища — рыба. Уха текла в желудок хлопца, казалось, не наполняя его, как вода в бездонную бочку. Ощущение сытости не приходило. Хлопец только взмок от пота и ослабел. Однако в запасе было еще сало…

— Я его, дурака, от смерти спас, — вдруг, словно продолжая разговор, ожесточенно сказал Богдан, наливая в свою чашку самогонки. — А он? Вместо благодарности… Сам пропадет, и мне влетит.

— Глупый человек, — смахивая ребром ладони капли пота со лба, сочувственно заметил Тарас и тотчас же зачерпнул ложкой из миски.

— Не такой он глупый, — сердито возразил сотенный, — советскую гимназию окончил. Грамотный…

Тарас промолчал. Он жадно ел, не мог остановить однообразное, ритмичное движение руки с ложкой. Голодный, ненасытный зверь в нем требовал пищи. Такая жадность к еде была, пожалуй, неприличной, унизительной, но хлопец ничего не мог поделать с собой, не мог даже остановиться, чтобы передохнуть.

— Почему я его держу, черта? — как бы отвечая на вопрос Тараса, продолжал Богдан. — Военное дело знает! Тактику… Держу как специалиста. Надеюсь привить национальную сознательность. Украинец, все–таки… Из Черниговской области.

Теперь портрет старшины Сидоренко вырисовался полностью. Окружение, плен, побег. Пристал к какой–нибудь сердобольной молодухе, думал, обойдется, а его эсбе нашло, сцапало. И запутался парень, пошел служить к бандеровцам военным специалистом. Совесть мучает, запил горькую. Невеселая судьба. Пропал человек…

• Предыдущая
• 31/104
• Следующая