Мертвые души. Том 3 - Авакян Юрий Арамович - Страница 35

• Предыдущая
• 35/110
• Следующая

— Да…а…а! А этот мине нос разбил. Разве можно так, — кивнувши в сторону Селифана, вступил неожиданно долговязый, молчавший до сей поры. – Саблей мине по рылу заехал, хорошо исчо, што в чухле была, а не то б…, — и он, ища сочувствия, глянул на околоточного.

Но тот, словно бы не услышавши направленной до него жалобы на бывшую в «чухле» саблю, сощурил левый глаз и оборотивши сей проницательный взор на подлинных Селифана с Петрушкою, спросил:

— Ну, а вы, голубчики? Вы мне, про что врать будете? Что и вас также Селифаном да Петрушкою кличут, или же всё же потрудитесь рассказать мне правду? — и повысивши голос он хлопнул рукою по столу так, что в солнечном луче, пробравшемся сквозь окошко, заклубилась пыль, доселе дремавшая на лежавших по столу бумагах.

— Да мы, ваше высокоблагородие…, да мы, истинным Христом Богом клянёмся! Я и есть, ваше высокоблагородие, натурально, что Селифан, а это и есть, что — Петрушка! А как же иначе—то?! Я и есть, что – Селифан, кем же мне исчо быть—то, ваше высокоблагородие?!.. — принялся оправдываться Селифан, глядя на околоточного надзирателя вылупившимися из орбит, по причине крайней его правдивости, глазами.

— Хорошо! Не желаете сами сознаваться – не надо! Сей же час учиню я над вами следствие, и уж тогда—то вы не отвертитесь, голубчики, вы мои! — щуря в страшную щёлку глаза, пригрозил околоточный.

— Петров! Позвать мне Петрова! — крикнул околоточный в сторону двери, за которой хоронился Павел Иванович, тут же в ответ на сей громогласный его призыв в коридоре раздался стук кованых сапог и в приёмную залу вошёл громадного росту городовой.

— Слушаю, ваше высокоблагородие, — густым басом произнёс он.

— Ну—ка, Петров, расскажи—ка мне сызнова, что ты увидал сегодня на пустыре, возле сквера? — спросил его околоточный.

— Увидал драку, ваше высокоблагородие!

— Ага! Так! Хорошо! И кто ж там дрался, Петров? — снова спросил околоточный, с хитрою улыбкою поглядывая в сторону деревянной загородки, за которой сидели пленники, так, словно бы хотел сказать им этой своей улыбкою – «Сейчас, сейчас, я выведу вас на чистую воду, голубчики!».

— Вот эти самые и дралися, — ответил Петров, указавши на пленников.

— И кто же из них, Петров, на кого наседал? Кто кого, так сказать, сильнее бил? — продолжал «учинять следствие» околоточный.

— Вот эти двое, — указал Петров на Селифана с Петрушкою, — били тех двоих, ваше высокоблагородие, — сказал он, имея в виду незнакомых Чичикову мужиков.

— Ага! Очень хорошо! — обрадовался околоточный. – А теперь, Петров, подойди—ка к задержанным и понюхай, оn кого из них сильнее пахнет водкою. Те, от которых пахнет сильнее – есть невиноватые, по той причине, что коли они выпили водки более, то, стало быть, сие оттого, что это именно их и хотели подпоить преступники.

Услыхавши такое, Селифан заметно приободрился, резонно полагая, что от него водкой будет пахнуть сильнее, нежели от кого бы то ни было, но Чичиков решивши прервать, сей достойный эксперимент, вошёл в комнату, где учинялось столь блистательное, по всей своей сути, следствие, и поздоровавшись с околоточным надзирателем сказал:

— Разрешите представиться, ваше превосходительство, Чичиков Павел Иванович, коллежский советник и барин этих вот двух крепостных людей, что были арестованы вами сегодня на пустыре. Вот моя паспортная к тому книжка, вот прочие бумаги, а вот крепости на этих двоих, — сказал он, указавши на Селифана с Петрушкою, которые при виде своего избавителя разве что не пустились в пляс от радости. – Так что ежели инцидент сей исчерпан, то я просил бы вас приказать выпустить их, ибо нам надобно уж быть в пути, тем более что дорога нам предстоит неблизкая.

Однако околоточный надзиратель, как надо думать, остался недоволен тем, что так внезапно прервано было проводимое им следствие, обещавшее окончиться подлинным триумфом и полным изобличением преступников. Он стал говорить, что не имеет права вот так просто взять да и отпустить людей Павла Ивановича, потому как для начала должно составить протокол об имевшем место происшествии, затем дело существующим порядком будет передано в суд, до которого он просил бы Павла Ивановича не покидать Петербурга, и лишь затем, когда зло будет наказано, а справедливость восторжествует, Чичиков вместе со своими людьми смогут отправляться, куда им только вздумается.

— Послушайте, любезный, не знаю, к сожалению, вашего имени и прозвища? — сказал Чичиков беря околоточного под локоток.

— Антон Антонович, — подсказал околоточный.

— Итак, добрейший мой, Антон Антонович, не могли бы мы с вами, где ни будь перетолковать накоротке?

— Что ж, пожалуйте в мой кабинет, — сказал околоточный, провожая Павла Ивановича в смежную с приёмной залой комнату, служившую ему кабинетом.

Описывать сию комнату мы не будем. Скажем только, что это был кабинет околоточного надзирателя – вот и всё описание. Кажется этого вполне достаточно.

— Друг мой, — сказал Чичиков, подступаясь к околоточному без обиняков, — скажу вам прямо! Мне, голубчик, безразлично, что вы сделаете с теми двумя мошенниками, набросившимися сегодня на моих людей. Пойдут ли они в каторгу, будут ли биты батогами – мне всё равно, на то вы и власть, чтобы решать, что с таковыми делать. Но мне необходимо сей же час отправляться в путь, куда меня призывают государственной важности дела, смею вас в этом заверить.

— Да, но ведь и на самом деле, тут необходимы протокол и следствие, да и на суд вам не мешало бы явиться…, — опять принялся было за старое околоточный, но Чичиков не дал ему развернуться.

— Любезный мой Антон Антонович, я, стоя за дверью, наблюдал за тем, каковым замечательным манером начали вести вы следствие над этими двумя злоумышленниками, из чего и составил я мнение – что вы весьма искусны в своём деле. Посему я и уверен в том, что вы обязательно что—нибудь придумаете… А, кстати, Антон Антоныч, позвольте полюбопытствовать, — продолжал Чичиков, — детишки—то у вас, чай, имеются?

— Ну, как тут без детишков. Целых трое по лавкам уж сидят, — улыбнулся околоточный.

— Вот и славно! Позвольте уж мне в таковом разе преподнесть, как говорится – «детишкам на молочишко», — сказал Чичиков, подсовывая ему под обшлаг рукава «красненькую».

— Что вы, что вы! Это, право слово, ни к чему, — просиявши, принялся отнекиваться околоточный, на что Чичиков ему отвечал:

— Ах, почтенный мой Антон Антонович, мы с вами, надобно думать, в одних чинах. Вы ведь, как я вижу, по восьмому классу служите, ну, а я по шестому в отставку вышел, так что разница не так чтобы очень уж велика, оба мы с вами только до «высокоблагородия» и дослужились, а я то уж знаю, каково нашему брату приходится, да ещё и обременённому семьёю, да ещё и таковому как вы – лучше других дело разумеющему. Так что не удивлюсь тому, ежели завистники последние жилы из вас мотают!..

На что околоточный лишь горестно вздохнул и развёл руками – дескать, «да уж мотают».

— Вот видите, я думаю, что мы с вами хорошо понимаем друг друга, с чем и позвольте откланяться, — сказал Чичиков, улыбаясь околоточному улыбкою, исполненной таковой проникновенной мудрости и сочувствия, что околоточному только и оставалось, как сказать:

— Ступайте, ступайте с Богом, Павел Иванович, и людей своих берите. Я же с этими двумя мошенниками разберусь таковым образом, что света белого они у меня невзвидят, — пообещал он, тряся руку Чичикову в дружеском прощании, на чём они и расстались.

Уже выходя из участка и уводя с собою наконец—то сумевших перевесть дух Селифана с Петрушкою, Павел Иванович услыхал, как за спиною у него поднялась какая—то возня, послышались звуки посыпавшихся ударов и крики да вопли коими, надо думать, огласили участок обое злоумышленники.

«Вот и славно!», — подумал Чичиков, на словах же, оборотясь до своих людей, сказавши:

— Сколько же мне предупреждать вас – не ввязываться в разговоры с посторонними?! Что ж это вы, из—за бутылки всё на свете готовы позабыть? Благодарите Бога, за то, что на сей раз я подоспел вовремя – не—то быть бы вам в Сибири!..

• Предыдущая
• 35/110
• Следующая