Мертвые души. Том 3 - Авакян Юрий Арамович - Страница 59

• Предыдущая
• 59/110
• Следующая

На лай Адельки вышла навстречу гостье хозяйка дома, та, что, как помним, прозывалась «дамою приятною во всех отношениях». Нынче она хотя и не носила траура по покойному супругу, но тем не менее всё же ещё подчеркивала свою утрату: платье её всё сплошь усеяно было чёрным горохом по синему полю и перевязано чёрною же лентою у пояса. Довершали сей наряд ещё некоторые траурные детали, как—то: чёрныя шёлковыя кисти, убиравшие грудь, чёрныя же фестончики и чёрныя манжеты, раздвоенныя на манер ласточкиных хвостов, выглядевшие впрочем, весьма изящно.

Дабы не обижать другой дамы и избегнуть обвинения в предвзятости, а так же нашем большем расположении к «даме приятной во всех отношениях», мы опишем и наряд «дамы просто приятной», тем более что на наш взгляд наряд сей заслуживает того, ибо «просто приятная дама» тоже была одета весьма замечательно – в платье жёлтого шелку с толстою зелёною полосою и голубенькими цветочками по фону. Грудь ея топорщилась белым атласным пластроном, собранным в крупную складку, что делало «даму просто приятную», бывшую отчасти тяжеловатою, ещё более привлекательной. Складки же шедшие от лифчика кзади делали ея фигуру ещё более умопомрачительной и достойной пера более возвышенного, нежели наше.

Хотя справедливости ради надобно заметить, что платья, надетые на обеих дамах, при всей той необыкновенной красоте, что мы в меру своего таланта описали выше, поражали взгляд искушённого в подобных вопросах наблюдателя ещё и чрезвычайной схожестью покроя, позволявшей судить о том, что шиты они были по одному и тому же фасону. Вероятно по той самой выкройке, выпрошенной «дамою просто приятною» у своей сестры, как помнится, для одного только смеху. Выкройке, благодаря которой передняя косточка лифчика вела себя совершенно неподобающим образом, вызвавшим в своё время горячее неодобрение у обеих дам, нынче же у «дамы приятной во всех отношениях» толи по неведению, толи по неумению швеи сия косточка позволила себе вытворить такое, о чём и сказать совестно.

— Ах, Софья Ивановна!

—Ах, Анна Григорьевна! — только и проговорили наши дамы, скрепивши краткое сие приветствие звонкими поцелуями.

Признаться, с «дамою приятною во всех отношениях» в то время, что мы не видывали её, произошли некоторые, пускай и незаметные с первого взгляду, перемены. Исчезнула та поэтическая лёгкость, что была присуща ей ранее. Теперь она уже почти что не расставалась с носовым платком время от времени прикладывая его пускай и к сухим глазам, но сие совершенно не отдавало жеманством, потому что всегда производимо было дамою в приличествующий случаю момент и, как и прежде, с большим вкусом. Она уж более не декламировала стихов и многие из знавших ея поэтическую натуру считали это дурным знаком. Мечтательное держание головы производимое ею подчас, то, которым она столь выгодно отличалась ото многих дам города NN, нынче всё чаще сменяемо было ею на глубоко задумчивое держание головы, которое также всегда приходилось к месту и производило большое впечатление на ея знакомых. Во время разговору она словно бы уплывала на волнах своей задумчивости, а затем, как бы спохватившись, переспрашивала собеседника:

— Ах, простите, о чём это вы толковали? Я признаться прослушала, ведь я всё о своём…

Засим следовало прикладывание платочка ко глазам либо прижимание его ко рту, верно для того, чтобы предотвратить грозящее сорваться с ея губ рыдание. И собеседник, моловший по сию пору какой—либо обыденный вздор, вдруг замолкал, устыдясь мелкости своего разговора в сравнении со столь возвышенной и молчаливой скорбью.

— Пройдёмте же в гостиную, Софья Ивановна, — проговорила «дама приятная во всех отношениях» и откинувши голову прошествовала вперёд гостьи, приглашая ея за собою.

О Боже, сколько же трагической грации заключено было в этом её запрокидывании головы, как много сказало бы оно опытному в движениях сердца взгляду! А жест, последовавший за сим, когда она указуя гостье ея место, протянула в молчании руку с зажатым в горсти платочком к дивану, на который уже успела вскарабкаться Аделька?! Нет, право, оценить таковую тонкость невозможно даже и повидавшему виды театральному критику.

— Хорошо, что вы побеспокоились заехать ко мне, милая моя Софья Ивановна, а то я вся в ипохондрии. Тоска уж просто одолела меня, — нараспев произнесла «дама приятная во всех отношениях».

— Погодите, душенька моя, Анна Григорьевна, я вам сейчас такое расскажу, что от ипохондрии вашей не останется и следа, — отвечала ей «просто приятная дама».

— Ах, увольте! Ничто уж ни в силах возродить меня к жизни, милочка, — отозвалась «дама приятная во всех отношениях».

— Это вам, Анна Григорьевна, только так кажется, покуда не услыхали вы моей новости, душечка. Однако призываю вас сохранять нервы. Употребите все силы свои на то, чтобы не лишиться чувств, — сказала Софья Ивановна, — я так просто и свалилась в беспамятстве, услыхавши сие известие. Моя Машка мне и говорит: «Голубушка, барыня, вы просто в беспамятстве, просто без чувств!». «Не до тебя, Машка, — я ей отвечаю, — когда таковые дела в свете творятся!».

— Однако, каковы должны быть те дела, что могли бы лишить вас чувств? — спросила слабым голосом «приятная во всех отношениях дама», клоня печально голову и поднося платочек свой к глазам, в которых вспыхнул уж любопытный огонечёк, уж забилось жилкою волнение на бледной шее, уж застучало сердце в расшитой чёрными кистями и фестончиками груди.

— Только дайте мне слово, что совладаете с собою, — снова потребовала «просто приятная дама».

— Ну, я не знаю, в мёем положении всякое может приключиться, — отвечала, несколько оживясь и поводя плечами «дама приятная во всех отношениях».

— Тогда велите подать заранее воды, либо нюхательной соли. Потому как мне не хочется быть причиною какого—нибудь нервического припадка, какой вполне может с вами сделаться, — скрестивши руки под грудью сказала «просто приятная дама».

— Ах, Софья Ивановна, да не томите вы меня, а я уж постараюсь как—нибудь с собою совладать… Уж ежели сумела я справиться с таковым горем!.., — ответила Анна Григорьевна, несколько даже и назидательно и вновь поднесла платочек ко рту.

— Нет, нет и нет! Велите принесть воды, а не то не скажу, — упорствовала «дама просто приятная».

— Да вы просто изводите меня, душечка, — сказала Анна Григорьевна, — ну да ладно, будь по—вашему.

И оборотясь ко двери, ведущей из гостиной в прочие покои, она крикнула:

— Еропка! Еропка! Подай воды в гостиную!

На зов ея явился вертлявый и чернявый малый, наряженный в камзол шитый золотым галуном и в шёлковые, сидевшие на нём в облипку панталоны. Манерно склонившись над барынею и без церемоний заглянувши ей в глаза, он поставил стакан с водою на столик пред нею, а затем удалился с развязанною улыбкою.

— А где же ваша Глаша? — спросила «просто приятная дама», стрельнувши глазами вослед Еропке, а затем, столь же метким выстрелом поразивши и свою собеседницу, которая, не глядя на то, как побелел кончик ея носика и слегка зардели щёки, отвечала, что Глашу она отослала на кухню по причине ея нерасторопности.

— И давно, душечка? — коротко вопрошала «дама просто приятная».

— Что — «давно»?— отозвалась «дама приятная во всех отношениях».

— Давно ли отослали Глашу?

— Да не так, чтобы и давно, где—то с месяц как будет…

—Надо же, жизнь моя, Анна Григорьевна, это значит я столько времени к вам не наведывалась. Каковой стыд! Каковой стыд! — опешилась Софья Ивановна.

— Да, меня уж многие позабыли. Да и кому я нужна – вдовица! — скорбно проговорила «дама приятная во всех отношениях».

— Нет, не скажите! Верите ли, ведь я до вас первой с сией новостью и примчалась, а ежели и не заезжала, то всё по причине хлопот по хозяйству. Машка моя ну ничего сама сделать не может. За всем нужен глаз да глаз, а не то всё будет не так. Такая, право, растяпа… Однако, душечка, Анна Григорьевна, как вы посоветуете, может быть и мне её на лакея сменить? Только не знаю, будет ли толк?

• Предыдущая
• 59/110
• Следующая