Директор департамента - Качанов Владлен Евгеньевич - Страница 31

• Предыдущая
• 31/36
• Следующая

— Вы, очевидно, знаете, — вкрадчиво говорил Макслотер, — что возглавляемый мною Вселенский департамент расследований поставил своей целью пересмотреть личные дела всех иммигрантов.

— Возобновленная рана много хуже против новой, — прокомментировал Прутков. — Но есть ли на свете человек, который мог бы объять необъятное?

— Да, есть! — Макслотер, видимо, был абсолютно убежден в этом. — И такой человек я.

— Самолюбие и славолюбие суть лучшие удостоверения бессмертия души человеческой. Что скажут о тебe другие, коли ты сам о себе ничего сказать не можешь?

Козьма Прутков сказал это с иронией, но она не дошла до Макслотера, обрадовавшегося неожиданной поддержке со стороны иммигранта.

— Нашей задачей, — взялся пояснять Макслотер, — является выявление агентов иностранной державы на безграничной территории райского сада. Мы рассуждаем так…

— Рассуждай токмо о том, — прервал его Козьма Прутков, — о чем понятия твои тебе сие дозволяют. Так, не зная законов языка ирокезского, можешь ли ты делать такое суждение по сему предмету, которое не было бы неосновательно и глупо?

Макслотер смутился.

— Хм. Надеюсь, ваше меткое высказывание не относится к деятельности Вселенского департамента расследований и этой авторитетной комиссии? — И, не дождавшись ответа, сказал: — Никто не может отрицать наше усердие…

— Бывает, что усердие превозмогает и рассудок, — ответил на это Козьма.

Это уже был явный выпад против Макслотера и его коллег.

— Значит, вы ставите под сомнение мудрость этих уважаемых джентльменов?!

— Мудрость, подобно черепаховому супу, не всякому доступна.

Козьма Прутков отвечал спокойно и веско. И это выводило из себя Макслотера.

— Вычеркните эти слова из протокола! — закричал председатель в сторону ангела-секретаря. — Они оскорбительны для членов высочайшей комиссии.

Затем обратился к иммигранту и, стараясь сдерживать себя, сказал:

— Зря вы, мистер Прутков, ополчились на нашу комиссию. К тому же вы противоречите самому себе. Нам хорошо известны ваши высказывания, такие, как «Бди!», «Смотри в корень!», «Всегда держись начеку!». Мы работаем по вашим рецептам.

Ссылка на его высказывания поколебала спокойствие Козьмы Пруткова и заставила его произнести необычно длинную речь.

— Будучи при жизни обильно одарен талантами литературными и глубоким философским умом, — сказал он, — оставил я на пользу и утешение потомкам плоды моего раздумья — мысли и афоризмы. Но не всякому дано вкусить от брашна мудрости. Ты, председатель, высокоумно и дерзостно тщишься извратить прямой смысл моих афоризмов.

Макслотер понял, что тягаться с Прутковым по части афоризмов ему не под силу. Но как выяснить, не коммунист ли этот русский?

— Не будем препираться, — сказал он, — и лучше-ка перейдем к существу вопроса. Мистер Прутков, нам хотелось бы узнать ваше мировоззрение…

— Глядя на мир, нельзя не удивляться! — ответил иммигрант.

«Увиливает», — подумал Макслотер, а вслух сказал, изобразив на лице сочувственную улыбку:

— Вы правы на все сто процентов. Мы с вами целиком согласны. И все же: как вы относитесь к богатым и бедным?

Прутков пристально посмотрел на председателя, будто определяя, на что понадобилось этому странному американцу расспрашивать его о столь простых и ясных вещах.

— Чрезмерный богач, не помогающий бедным, — сказал он, приподняв брови, — подобен здоровенной кормилице, сосущей с аппетитом собственную грудь у колыбели голодающего ребенка.

Подумал и добавил:

— И самый последний нищий, при других условиях, способен быть первым богачом.

Макслотер выскочил из кресла с такой стремительностью, будто обнаружил в сиденье гвоздь.

— Я так и знал! — закричал он. — Ваши высказывания — типичный марксизм-ленинизм и призыв к пролетарской революции. Да-да, пленные вьетнамцы, идя на расстрел, пели: «Кто был ничем, тот станет всем!»

— Век живи — век учись! — прокомментировал Козьма Прутков, язвительно улыбаясь. — И ты наконец достигнешь того, что, подобно мудрецу, будешь иметь право сказать, что ничего не знаешь.

Макслотеру стало совсем невмоготу.

— Молчать! — завопил он. — Как вы смеете меня оскорблять?! Секретарь, запишите: руководствуясь параграфом первым статьи 37 Правил внутренней безопасности, утвержденных Вселенским департаментом расследований, настоящая комиссия постановляет передать мистера Пруткова инспектору иммиграционной службы для препровождения из рая в ад.

Козьма Прутков философски отнесся к решению председателя. Покидая свидетельский бокс, он дал Макслотеру последний совет:

— Не растравляй раны ближнего; страждущему предлагай бальзам… Копая другому яму, сам в неё попадешь.

Грозный председатель с тревогой ощутил, что по его спине пробежали мурашки… Когда он совладал со своими нервами и посмотрел в сторону свидетельского бокса, там уже находился очередной иммигрант.

МАКСЛОТЕР слышал о Гюго, но никогда не читал его книг. Он знал, что этот красивый старик с седой бородой — великий французский писатель, но не мог вспомнить ни одного названия его произведений. Составитель карточки на Гюго как назло не счел нужным даже упомянуть его литературные труды, зато приводил полный текст его завещания. Председательствующий еще раз пробежал текст глазами и взглянул на писателя.

— Мистер Гюго, — проговорил он не спеша, собираясь нанести удар покрепче, — в наших руках находится компрометирующий вас документ. Я имею в виду ваше завещание, по которому вы оставили огромную сумму — 100 тысяч франков — бедным, выразили пожелание, чтобы вас отвезли на кладбище в повозке для бедняков и, помимо всего прочего, отказались от заупокойных месс всех церквей. Согласитесь, что подобное завещание не могло не привлечь внимания Вселенского департамента расследований к его автору. Будьте так любезны разъяснить нам ваши убеждения.

Виктор Гюго, чуть повернув голову, бросил на Макслотера внимательный взгляд. Он словно оценивал, сможет ли этот человек и его коллеги понять то, что писатель собирался сказать. Потом посмотрел в притихший зал и проговорил:

— Я стремлюсь к обществу высшего порядка, к религии высшего порядка: к обществу — без монарха, человечеству — без границ, религии — без писаных догматов… Я клеймлю рабство, я преследую нищету, я искореняю невежество, я лечу болезни, я освещаю мрак, я ненавижу ненависть. Вот каковы мои убеждения…

— Не слишком ли много на себя берете, мистер? — Глаза Макслотера приобрели металлический блеск, не предвещавший ничего хорошего. — Вы писатель, поэт, — продолжал председательствующий, — а взялись не за свои дела: лечить какие-то болезни, освещать мрак — это в наш-то электрический век! К тому же вы совсем не безобидный фантазер, ведь вы пытаетесь подорвать основы нашей государственности и религии, а значит, играете на руку коммунистам.

— Я лишь скромный солдат прогресса, — заявил Гюго. — Я сражаюсь за революцию во всех ее проявлениях: как литературной, так и социальной.

Макслотер согласно кивнул головой.

— Вот-вот! «Революция», «прогресс» — знакомые нам слова. Они начертаны на знамени самого дьявола, организовавшего здесь свой сатанинский заговор.

Председательствующий покопался в картотеке и вытащил оттуда мелко исписанный листок бумаги.

— Я так и знал! — торжествующе произнес он. — Вы типичнейший, стопроцентный агент Москвы! Надеюсь, вы не станете отрицать, что дважды председательствовали на международных конгрессах мира?

Подследственный не отрицал этого. Он только уточнил, что упомянутые конгрессы происходили в 1849 и 1869 годах.

— Тем не менее, — не дал ему договорить Макслотер, — ваша общественно-политическая деятельность сто лет назад перекликается с подрывной работой коммунистов в наши дни. И этот факт вам не удастся опровергнуть. Чего же вы добиваетесь?

— Мы хотим мира, — ответил Гюго, — страстно хотим его. Мира между всеми людьми, всеми народами, всеми расами. Мир — добродетель цивилизации, война — ее преступление. Придет день, когда пушки будут показывать в музеях, как показывают сейчас орудия пыток, удивляясь, что они могли существовать. Исчезнут армии… Вот чего мы хотим.

• Предыдущая
• 31/36
• Следующая