Бывших ведьмаков не бывает! - Романова Галина Львовна - Страница 18

Покончив с сетью, Лясота налег на весла и греб вдоль берега, время от времени оборачиваясь и выравнивая курс, до тех пор, пока вокруг не сгустилась такая тьма, что вода и небо слились в одно. Только после этого, ориентируясь по редкому слабому свету звезд и собственной интуиции, он нашел удобное место для стоянки. То ли от волнения, то ли почему еще, но его ночное зрение обострилось настолько, что ему без труда удалось найти за деревьями местечко, где не будет виден крошечный костерок. Там они сварили уху, быстро съели ее одной ложкой на двоих и позволили себе немного отдохнуть, пережидая самую темную пору ночи.

Костерок действительно не был виден с воды, да и на берегу в это время никого не было, но существо – волховец – не нуждалось в зрении. Расправившись со вторым рыбаком, он почувствовал себя настолько сильным, что поплыл вперед без остановки.

Запах мертвого тела и крови он учуял издалека, хотя плыл с верховьев, а вода должна была относить запахи вниз по течению. Подплыв ближе, волховец убедился, что это его недавняя жертва. Значит, и тот, кто ее захоронил, тоже поблизости. Ободренный этой мыслью, он поплыл дальше.

Река лениво несла свои воды. Налегавший на весла Лясота устал, то и дело выворачивая шею и глядя вперед. Сейчас он практически благословлял проведенные на каторге годы, – руки и плечи лишь чуть-чуть ныли, но не болели. Он легко приноровился грести, войдя в ритм, и был готов работать до седьмого пота.

Владислава опять сидела на корме – специально, чтобы не закрывать обзора. Она зябко куталась в одеяло, внимательно озираясь по сторонам. Рассвет на реке ее очаровал. Девушка во все глаза смотрела, как постепенно проступают из мрака очертания берегов, как четче становятся линии, ярче краски, громче звуки птичьих голосов. Даже запах сырости изменился; теперь в нем был едва уловимый терпкий и острый аромат свежести, как у новеньких простыней, которые только-только раскинула на постели горничная.

– Как хорошо! – не выдержала она.

– Чего хорошего? – помолчав, отозвался Лясота, в очередной раз бросив взгляд через плечо.

– Чего хорошего? – переспросила девушка и даже всплеснула руками. – Да вы посмотрите вокруг! Какая красота! Это небо! Эта река! Эти деревья… А птицы? Вы слышите, как они поют?

– Угу, – кивнул Лясота, продолжая грести. Некоторое время назад они прошли поворот, и теперь он поминутно ждал, что оттуда может показаться очередной пароход.

– Вам не интересно? – хлопнула глазами Владислава.

– Нет, – отрезал он. – Это вам, женщинам, позволительно думать о птицах и цветах. А нам, мужчинам, приходится бороться.

– Извините. – Девушка отвернулась, зябко поддернула край одеяла к самому горлу. – Я не хотела вас обидеть.

Голос ее дрогнул, и Лясота испугался, что она сейчас заплачет. Женские слезы всегда делали его беспомощным, еще с детства, когда он видел, как тайком плачет мать, и не мог, не умел ее утешить. Чувство беспомощности, когда ты знаешь, что не в силах помочь, осталось с ним из детства. Его Поленька тоже стеснялась слез, старалась, чтобы их никто не видел. Лишь раз или два Лясота видел следы слез на ее глазах, и то это были слезы скорби по умершим родным и близким. Даже когда его уводили, она не плакала, смотрела вслед сухими спокойными глазами, в которых горел странный огонек… спокойствия? Гордости? Скрытого торжества? Ни тогда, ни сейчас Лясота не пытался проникнуть в тайну этого последнего прощального взгляда. Он помнил только ее крик вслед: «Я буду ждать!»

Тихий всхлип вернул его из страны воспоминаний в реальность. Она что, плачет?

– Вы плачете? – окликнул он девушку. – Вот женщины! Ну почему у вас из-за любой мелочи глаза на мокром месте?

– Это не мелочь, – выпрямилась Владислава. Голос ее слегка задрожал. – И я вовсе не плачу. Просто… – она всхлипнула еще раз, – просто это погода такая.

– Ага, сырая и мокрая. А от реки дует. Только что все было красиво и здорово – и нате вам! – Поняв, что сбил дыхание, Лясота бросил весла, предоставив реке самой нести их вниз по течению. – Как вы непостоянны.

– Как все женщины, надо полагать? – Девушка посмотрела на него в упор.

Образ Поленьки мелькнул перед глазами; как она стояла в дверях, глядя на уводивших его солдат, как обещала ждать. Минуло девять лет…

– Не как все, – услышал он свой голос. – По счастью, среди вашей сестры часто встречаются по-настоящему верные и преданные.

– Но вы таких не знаете?

– Почему? Знаю. Одну.

– Это ваша мать? – Голос Владиславы дрогнул. Ее собственная мать, княгиня Елена, в глазах дочери не производила впечатления образчика верности и преданности. Скорее наоборот.

– Нет. – Лясота помялся, не зная, доверить ли этой девушке свою тайну. – Моя…

– Невеста?

Он оцепенел. Сколько лет прошло, а он так и не определился, кто для него Поленька. И похолодел, сообразив, что она так и осталась никем – возлюбленной, не более. Он признавался ей в любви, но так и не смог предложить руку и сердце. Просто не успел. И она не заговаривала о свадьбе. А это значит, что спустя столько лет…

– Да не вам судить! – воскликнул он, злясь в первую очередь на эту девчонку, которая невольно пробудила в нем сомнения. – Вы ее совсем не знаете! Вы и не любили, наверное, никогда.

– Неправда! – вспыхнула Владислава. – Один раз…

Это случилось прошлой зимой, практически в самом ее конце. В качестве подарка на семнадцатилетие Владиславу вывезли на последний в сезоне бал. И там за нею начал ухаживать один корнет. Он протанцевал с нею три танца, дважды выводил на галерею подышать воздухом, попросил разрешения представиться ее родителям. Он был молод, лет двадцати. Владислава запомнила светлые льняные кудри и удивительно синие, чистые и открытые глаза. И то, как бережно, словно стеклянную, брал он ее ручку.

Они встречались еще трижды; один раз в театре, где он в перерыве явился в их ложу с приветствиями и потом не отходил ни на шаг, и дважды в гостях. Владислава уже мечтала о том, что он сделает ей предложение, они останутся наедине, и вот тут-то он впервые поцелует ее. Во время второго визита они уже почти заговорили о чувствах… Но тут князь Михаил раскопал про этого корнета грязную историю, как он обесчестил некую девицу, дочь незнатных родителей, обещав жениться и бросив с ребенком, когда узнал, что за невестой нет богатого приданого. Корнету отказали от дома. Он сгоряча вызвал князя Михаила на дуэль и был убит наповал. Владислава потом проплакала три дня, и из-за того, что ее первый возлюбленный оказался бесчестным человеком, и из-за его смерти. И не знала, о чем горевала больше.

Это было почти пять месяцев назад. Ее разбитое сердце успело исцелиться, но память о первой любви еще жила.

– Я любила, – прошептала она.

– А он?

– И он… наверное. – Девушка вспомнила удивительно синие глаза корнета.

– Не любил, раз вы так говорите!

– Вы ничего не знаете! – Владислава почти повторила его слова. – Он погиб. На дуэли. Из-за меня!

– Ого!

Она внезапно выпрямилась, расправив плечи. Негодование преобразило девушку, и Лясота, вглядевшись в ее черты в утреннем сумраке, с острой болью понял, что из-за такой девушки действительно можно бросить вызов и погибнуть в бою. Понял он и поведение ее опекуна – тот, скорее всего, сам пал жертвой этой странной красоты. Казалось бы, ничего особенного – чуть вытянутое лицо, тонкий нос, темно-серые глаза под слишком густыми для девушки бровями. Но из-за этих бровей и длинных ресниц сами глаза казались такими манящими, что хотелось нырнуть в них, как в омут. Уже потом, с трудом вырвавшись из их плена, взгляд замечал и нос, и скулы со следами веснушек, и припухлую, как после страстных поцелуев, нижнюю губу, и непослушные тонкие колечки волос на висках над маленькими ушами, где огоньками сверкали сережки. Косы уложены венцом вокруг головы, но несколько прядок выбились из прически. С острой болью Лясота понял, что забыл, какого цвета волосы у Поленьки – светлее или темнее?